Цзэн Пу - Цветы в море зла
— Не хвастайся! — воскликнула Цайюнь. — Ты с утра до вечера, обнявшись со старыми книжками, бормочешь на тарабарском наречии какие-то двуслоги, трехслоги, четырехслоги!.. Накуришь так, что голова раскалывается! А свои прямые дела откладываешь, по неделям к ним не прикасаешься. Не то что пядь китайской земли, даже если тебя самого унесут, ты и то не заметишь! Выяснишь, как звучали какие-нибудь географические названия во времена династии Юань, ну и что? Прибавится что-нибудь к землям Цинской династии? Не понимаю я этого. Сберег бы лучше деньги для собственных удовольствий!.. А эта бумажная рвань меня просто бесит! Вот разорву ее сейчас в клочки, тогда посмотрим, сколько она будет стоить!
Услыхав слова Цайюнь, Цзинь Вэньцин забеспокоился, как бы она и в самом деле не осуществила своего намерения.
— Не шуми, — остановил он молодую женщину. — Иди лучше переоденься!
Обиженная Цайюнь надула губки и, опираясь на служанку, вышла из комнаты.
— Мне кажется, что вы поступили с госпожой несправедливо! — с мягким укором проговорил Бешков. — Вы, китайцы, часто говорите, что «за тысячу золотых готовы купить благосклонный взгляд женщины». Почему же на этот раз вам не купить его за тысячу марок?
Цзинь Вэньцин улыбнулся.
— Ну, ладно, — продолжал Бешков, — из уважения к вам сбавлю две сотни. Восемьсот!
— Это разговор другой! — сказал Цзинь. — Все свои дела я здесь закончил и завтра или послезавтра отправляюсь в вашу страну, поэтому деньги постарайтесь получить сегодня же, во избежание всяких недоразумений. Но для этого вам придется сходить к моему бухгалтеру Даю!
Он сел за письменный стол и, написав записку, вручил ее Бешкову. Тот попрощался с Цзинь Вэньцином, нашел Дай Босяо и передал ему бумагу. Бухгалтер подсчитал причитающуюся сумму и уже хотел отдать ее Бешкову, как вдруг сверху по лестнице поспешно сбежал Афу, который подошел к бухгалтеру Даю и тихо прошептал ему что-то на ухо. Дай Босяо кивнул головой, отвел Бешкова в сторону, где никого не было, и тоже начал ему что-то тихо говорить.
Бешков рассмеялся:
— Конечно! Я знаю ваш обычай удерживать пять процентов в пользу посредника![194] От этого никуда не денешься, тем более… — Он вдруг замолчал, но тут же добавил: — Тем более что я уже давно готов к этому. Прошу вас вычесть их из общей суммы!
Бухгалтер Дай написал банковский чек, Бешков принял его, распрощался и вышел из посольства.
Тем временем Цзинь Вэньцин и Цайюнь спешно готовились к отъезду. Пятого ноября они вместе с советником и переводчиками сели в поезд и выехали в Россию. Погода стояла холодная, всю дорогу бушевала вьюга. На немецкой территории путникам еще встречались красивые дома, плодородные поля, густые леса, радовавшие взор. Но когда поезд переехал границу с Россией, перед ними простерлась бесконечная пустыня, уже припорошенная снегом, и все почувствовали себя словно в леднике.
Прошло трое суток, прежде чем они добрались до русской столицы Санкт-Петербург. Это был суровый, величественный город, совершенно непохожий на столицу Германии. Разместившись в трехэтажном здании посольства на Сергиевской улице, Цзинь Вэньцин отправился с визитами к министру иностранных дел Гирсу и другим сановникам. Потом он попал на аудиенцию к русскому царю. За всеми этими занятиями прошло полмесяца. Когда основные дела были закончены, он сел писать письмо Лу Жэньсяну, подробно изложив истории, которые радовали его больше всего: с покупкой карты и с фотографией Цайюнь. Карту Цзинь отдал Куан Чаофэну и велел отнести в типографию, чтобы там ее отпечатали в красках. Но поскольку перед этим он еще сам сверял карту и, понимая, что отпечатка ее должна занять минимум два-три месяца, он отослал письмо раньше. Мы помним, что оно пришло к Лу Жэньсяну как раз в то время, когда тот возвратился из дома министра Пань Цзунъиня. Дочитав письмо, Лу не мог удержаться от удивленных возгласов и в ответ на подозрительные расспросы жены кратко пересказал ей содержание письма. Они еще горячо обсуждали описанные Цзинь Вэньцином происшествия, когда в дверях комнаты появился слуга и доложил:
— Завтра двор будет назначать экзаменаторов на столичные экзамены. Кого господин пошлет узнать результаты?
Лу Жэньсян задумался:
— Тебя! Ты лучше остальных сумеешь справиться с этим!
Слуга поклонился и вышел. В тот день никаких событий больше не произошло.
На следующее утро, еще до рассвета, слуга вернулся. Лу Жэньсян поспешно поднялся с кровати и вышел ему навстречу.
— Его превосходительство Пань Цзунъинь прошел! — громко доложил слуга.
Лу Жэньсян взял из его рук список. Главным экзаменатором был назначен канцлер Гао Янцзао, а его помощниками — министр Пань Цзунъинь и другие. Только Лу Жэньсяна обошли. Разочарованный, он бросил листок и отправился назад в спальню. Тут мы его на время и оставим.
Расскажем лучше о министре Пань Цзунъине — главе знаменитых ученых и корифеев литературы. Получив указ о своем назначении помощником главного экзаменатора, он решил, что настало время выдвинуть всех преданных ему лиц, и несказанно обрадовался. По мнению министра, среди своих коллег ему следовало опасаться только Гао Янцзао, который был осторожен, консервативен и не любил выдающихся людей. Нужно было принять меры, чтобы превратить его из врага в пособника. Пань Цзунъинь решил действовать немедленно. Ровно в два часа пополудни он явился в экзаменационную комиссию. Остальные два главных экзаменатора были уже на месте: они отправились в зал «Собрание звезд» и уселись по старшинству. Пань Цзунъинь заговорил первым:
— Среди экзаменующихся много знаменитых ученых, поэтому проверять сочинения необходимо особенно тщательно: во-первых, для того, чтобы оправдать честь, возложенную на нас троном, а во-вторых, чтобы лишить Ли Дяньвэня его монополии и добиться еще больших результатов, чем он показал на юге.
— Я уже так давно не занимался сочинениями! — закряхтел Гао Янцзао. — Мои старые глаза ослабли и могут не различить подлинных талантов! Целиком полагаюсь на вашу поддержку! Но на мой непросвещенный взгляд, выбирать нужно, невзирая на лица, только на основании сочинений. Какое нам дело до того, знаменитый это ученый или нет? К тому же многие знаменитые ученые кичатся своей славой, а на деле ничего за душой не имеют!
— Самыми лучшими ценителями сочинений сейчас считаются Гун Пин и Пань Цзунъинь, — промолвил заместитель министра Мяо Чжунъэнь. — Я часто видел, как проверяет сочинения господин Гун Пин: он не только раз десять сам прочтет каждую страницу, но и просит других за собой просмотреть. А господин Пань Цзунъинь листает сочинения довольно небрежно и никогда не дочитывает их до конца. Как же вы их оцениваете?
Министр рассмеялся:
— Достаточно уловить дух сочинения, чтобы понять, чего оно стоит! Зачем копаться в каждой строчке и в каждом иероглифе?
Поспорив еще некоторое время на эту тему, экзаменаторы разошлись по кабинетам.
Через несколько дней, когда прошел экзамен, экзаменаторы сидели в своих комнатах и ждали сочинения. Внезапно министр Пань Цзунъинь вызвал к себе Юань Сюя. Лишь через час тот вернулся, и экзаменаторы наперебой стали расспрашивать его, что случилось. Вынув из рукава небольшую тетрадь, Юань Сюй протянул ее коллегам. Один из них, Сюнь Чуньчжи, открыл первую страницу и увидел какой-то список имен.
— Что господин Пань Цзунъинь приказал сделать с ними? — спросил он.
— Здесь шестьдесят две фамилии, — ответил Юань Сюй. — Все они принадлежат талантливым ученым нашего времени. Министр просит разыскать их работы, разложенные по провинциям. Особое внимание следует обратить на Чжан Цяня и Вэнь Динжу!
— Я слышал о господине Чжан Цяне, но не имею чести быть лично знакомым с ним, — промолвил Сюнь Чуньчжи. — Что же касается Вэнь Динжу, то его я хорошо знаю: это действительно талантливый ученый. Позвольте рассказать вам одну историю, связанную с ним. Давным-давно, когда он еще не имел степени, в училище «Сыны отечества» проходили экзамены. Один мой земляк сидел рядом с Вэнь Динжу, но не знал, кто он, видел только, что тот явился на экзамен с целой пачкой чистых тетрадей, и очень удивился. Едва все уселись, Вэнь Динжу взял кисть, и она так и запорхала в его руках. Казалось, будто он не сочиняет, а переписывает готовую работу. Пока мой земляк трудился над первым сочинением[195], Вэнь Динжу исписал всю свою стопку тетрадей. Вдруг он остановился и задумчиво произнес: «Ой, как же зовут предков?»[196] Земляк, ярый последователь неоконфуцианства, услыхав его слова, возмутился: «Если вы настоящий конфуцианец, как же вы можете не помнить родства?» Вэнь Динжу с улыбкой прошептал: «Да это я для своих друзей пишу!» Поняв, что перед ним человек незаурядного ума, земляк не удержался и попросил прочитать его работу. Глазам его предстали четыре блестящих уставных сочинения и четыре — в форме вопросов и ответов. В восторге он хлопнул рукой по столу и рассыпался в комплиментах. Однако Вэнь Динжу лишь снисходительно улыбнулся: «Я не смею принять вашей похвалы. Разве может мое сочинение по простоте и убедительности сравниться с вашим великим творением!» — «Но ведь вы не читали моей работы, — сказал земляк. — Откуда вы знаете, хороша ли она? Вы мне просто льстите!» — «Нет, я давно уже знаком с вашим произведением, — возразил Вэнь Динжу. — Если не верите, извольте послушать!» С этими словами он прочел наизусть все сочинение, которое земляк только что написал, и не пропустил ни одного иероглифа. Как вам нравится подобная память? Пожалуй, сам Чжан Сун[197] мог бы ему позавидовать!
