Перед стеной времени - Юнгер Эрнст

Чтобы найти нечто сопоставимое с таким извержением, нам придется сильно углубиться в доисторические ландшафты. Однако новое сияние тоньше, одухотвореннее, чем магматический жар, оно дальше проникает в космос, пробиваясь сквозь покрывала материи, соединяясь со стихиями и разоблачая их ужасающую мощь.

То, что свет стал слишком ярким, почти нестерпимым, – очевидный факт. Человеческий план со свойственным ему буравящим, режущим интеллектом и суммированным историко-техническим опытом движется по узкой колее. Он приобретает провоцирующий характер, вызывая все более мощные ответы, выпадающие на его долю. Этот путь ведет в те области, где ум, понимаемый как человеческий рассудок, должен был бы сказать: «Здесь отпор слишком силен».

Это предостережение в самом деле слышно повсюду. Оно проявило себя в том унынии, которое охватило Колумба вечером 13 сентября 1492 года, когда он обнаружил отклонение стрелки компаса – прежде неизученное явление, приведшее всю команду в ужас. А затем последовало свечение моря близ острова Гуанахани.

Но даже если бы Колумб повернул обратно, Новый Свет все равно был бы открыт: «Пришел и час, и человек». То же самое и даже еще более уверенно можно сказать о нашем времени с его коллективным знанием и ответственностью, ставшей неопределяемой. Сам корабль приобрел интеллект и, нагруженный сообразно исследуемому полю, перемещается в магнитном мире, в сфере инфраинтеллектуального притяжения.

Лотреамон был первым, кто почувствовал это движение и не только определил, но и приветствовал его важнейшее условие – низвержение богов. Если Земля как прапочва, как хаос, желает открыться в новом плодородии и облачиться в новые одежды, племена богов должны кануть в пропасть – это описано Гесиодом в «Теогонии» (ст. 159–200) и повсеместно наблюдается сегодня. Однако уже у Лотреамона обозначена новая опасность: магическое оцепенение освобожденного духа Земли, которое поэт провидчески связал с техникой. Если бы Ницше, обладатель тончайшего чутья, был знаком с этим своим современником, его пути могли бы быть прямее. Лотреамон тоже рано умер, как и все, кто в XIX веке обладал даром предвидения.

Родина свободы – безграничность. Это космический абсолют, появляющийся в ограниченном как нечто специфическое. Каждому состоянию и каждому человеку присуща своя свобода, подобающая ему и заслуженная им. Тот, кто вторгается в новый мир, должен исследовать не только само пространство, но и его свободу – иначе оно не покорится. Понятие о свободе меняется, свобода остается.

Вернемся к кораблю. Когда ответственность становится неконтролируемой, так что капитан и штурман воспринимаются как фигуры сомнительные и даже опасные, компас приобретает новый смысл, превращаясь из автоматического устройства в мантическое. Этой перемене сегодня уделяется большое внимание.

По мере того как притяжение, а вместе с ним и скорость возрастает, команда корабля начинает сильнее сомневаться не только в том, что кораблем управляют верно, но даже в том, что им вообще управляют. Иными словами, люди уже не знают, как и куда они двигаются: по-прежнему ли их толкают исторические силы, или же тянет какая-то другая сила, источник которой – сфера недоступная или пока недоступная для эмпирического изучения. Чем острее сомнения в точности показаний компаса, тем с большим напряжением и страхом на него смотрят.

В заключение отметим, что прямое отношение к этому взгляду имеет метеорологическое беспокойство как ответвление антейской бдительности. С ним же связаны манипуляции лам, которые предсказывают беды, изучая отбросы. Они измеряют соринки в воздушной пыли, в дождевой воде, в морских водорослях, в утиных яйцах и рыбьей печени. Несмотря на все гигиенические предосторожности, ощущается неприятный запах. Оказывается, ламы также имеют обыкновение скапливать еду, которая тяжело переваривается.

Очевидно, речь идет о перемене диеты. Существо, привыкшее питаться вегетариански, испытывает себя в эксперименте с мясной пищей. Несварение неизбежно. Нужно либо возвращаться к травам, либо менять конституцию. Предпочесть первое – значит подчиниться безапелляционному решению, подобному тому, какое церковь вынесла в отношении Галилея в 1633 году. Иначе говоря, ешь, птица, или умри.

То, что сейчас происходит поворот не только в мировой истории, но и в истории Земли, должно бы стать к настоящему моменту если не общепризнанным, то по крайней мере широко обсуждаемым фактом. Свобода воли и предполагаемая ею ответственность господствуют на узком пути человеческих планов, на пути константы, которая проталкивается вперед все быстрее и энергичнее. Если же она сворачивает на непроторенную дорогу и вторгается в непредсказуемое, то здесь царит предопределенность.

Как соотносятся друг с другом константные толчки и детерминированная тяга – этот вопрос пока остается открытым. Встречаются ли они временно и случайно, являются ли одни первопричиной других, существует ли между ними взаимовлияние, или же их связывает соотнесенность с чем-то третьим, великим – ответ определяется позицией наблюдателя. Спорить не приходится лишь о степени ускорения, которое уже не укладывается ни в одну привычную нам шкалу.

Очевидно и то, что человек изменился как историческое существо. Более того, он вышел за пределы своего исторического существа. Поэтому полученные в рамках исторического опыта понятия и способы поведения теперь непригодны или пригодны лишь отчасти. Старый принцип, согласно которому человек – мера всех вещей, сегодня вызывает сомнения. Впрочем, он вызывал их с самого начала.

Возникает вопрос: возможно, и здесь наблюдается надрез? Если человек покинул свою историческую сущность или был из нее вытеснен, то не поставлено ли на карту нечто большее, чем его историческая и даже доисторическая форма? Вероятно, он меняется как исторический вид?

Этот вопрос не только напрашивается, он уже в какой-то степени вошел в сознание, а значит, и в измеримые области. Он актуален. В этом смысле антейское беспокойство приобретает антропологический характер. Ограничимся несколькими замечаниями по данному поводу.

Выше мы упоминали о широко распространенной боязни космических катастроф, в связи с чем было высказано предположение, что эта депрессия имеет длинноволновый ритм, предполагающий повторения через тысячу лет.

Если исключить из рассмотрения ряд сект, среди которых мормоны, кстати, выделяются серьезными космологическими прогнозами, то можно сказать, что в соответствии со стилем нашего времени вновь вернувшееся состояние угнетенности уже не связано со страхами и надеждами теологического характера. Сегодняшняя депрессия скорее питается точными расчетами, произведенными ипохондриком. Однако само беспокойство остается таким же, каким было всегда, проникая значительно глубже временных симптомов.

Оно заставляет человека напряженно прислушиваться – молча и затаив дыхание. Это одна из немногих пауз, когда он, оставленный своей неуемной энергией, достигает состояния бездействия, места угасания. Так прислушиваются не к незнакомому, так сквозь суматоху пытаются уловить нечто празнакомое (Urbekanntes), проверяют, не трубит ли рог Хеймдалля. С этим же намерением человек производит рекогносцировку у стены времени. Но там звучат другие сигналы, хотя поначалу они едва отличимы от того ужасного пробуждающего зова.

Космические катастрофы можно исключить. Они находятся за теми пределами, которых достигает мысль. Изменения, наблюдаемые на Земле, дают вполне достаточно пищи для размышления. То, что они становятся измеримыми, причем одни сутки – уже значимая для них величина, свидетельствует о высокой скорости потока. Вероятно, такое происходило часто, может быть, даже периодически, в том числе и тогда, когда человека еще не было.

Более точных сведений на этот счет, чем те, которыми мы располагаем сейчас, можно ожидать от астрономии, геологии и палеонтологии, а за их рамками – пожалуй, от астрологии.