Кэтрин Мэнсфилд - Медовый месяц: Рассказы
Он повернулся ко мне.
— Очень интересно, — сказала я, постаравшись изобразить голосом соответствующий энтузиазм.
— О да! Если живешь холостяком, без этого не обойтись. Что до меня, то я все получал от женщин и без брака. — Он засунул салфетку за воротничок рубашки и стал дуть на суп. — В девять часов я готовлю себе английский завтрак, но не слишком обильный. Четыре кусочка хлеба, два яйца, два ломтика холодной ветчины, тарелка супа, две чашки чаю — ничто по сравнению с вашими завтраками.
Последние слова были произнесены с такой страстью, что у меня не хватило смелости их опровергнуть.
Неожиданно я ощутила на себе всеобщее внимание. У меня было такое чувство, будто на мне лежит груз ответственности за нелепый завтрак англичан — это на мне-то, которая утром, гладя блузку, всего лишь выпивала чашку кофе.
— Конечно же, ничто! — воскликнул герр Хоффман из Берлина. — Ах, когда я был в Англии, вот уж ел по утрам.
Он завел глаза к потолку и закрутил вверх усы, после чего стал вытирать капли супа с пиджака и жилета.
— Они и вправду так много едят? — спросила фрейлейн Стиглауэр. — И суп, и хлеб, и ветчину, и чай, и кофе, и джем, и мед, и яйца, и копченую рыбу, и почки, и жареную рыбу, и печенку? И дамы тоже все это едят, настоящие дамы?
— Едят. Я сам видел, когда жил в отеле на Лестер-Сквер! — вскричал герр Рат. — Отель был хороший, но чай они заваривать не умели… знаете…
— А я только это и умею, — просияв, засмеялась я. — У меня получается отличный чай. Главный секрет — согретый заварной чайник.
— Согретый чайник, — повторил герр Рат, отодвинув тарелку. — Только этого недоставало. Ха! Ха! Тоже мне! Чайник ведь несъедобный, насколько я понимаю!
Он устремил на меня холодный взгляд голубых глаз, в котором читалась мысль о вторжении на Британские острова.
— Так вот в чем главный секрет вашего чая! Всего-то только и надо, что согреть чайник.
Я хотела сказать, что это предварительная процедура, но не смогла вспомнить немецкие слова и промолчала.
Служанка принесла телятину с кислой капустой и картошкой.
— Я всегда с удовольствием ем кислую капусту, — заявил Путешественник из Северной Германии, — но в последнее время так наелся ее, что желудок больше не принимает. Приходится немедленно отправляться…
— Сегодня прекрасный денек! — вскричала я, поворачиваясь к фрейлейн Стиглауэр. — Вы рано встали?
— В пять часов походила минут десять по мокрой траве. А потом опять легла. В половине шестого заснула, потом проснулась в семь и вымылась вся с головы до ног! После этого опять легла в постель. В восемь часов обтерлась холодной водой и в половине девятого выпила мятного чаю. В девять выпила солодового кофе и пошла на процедуры. Передайте мне, пожалуйста, капусту. Вы не едите ее?
— Нет, спасибо. Все никак не могу привыкнуть.
— Правда, — спросила Вдова, ковыряя в зубах шпилькой, — что вы вегетарианка?
— В общем, да. Уже три года, как я не ем мяса.
— Невероятно! У вас есть дети?
— Нет.
— Вот-вот, так оно и бывает! Вы слышали, чтобы рожали детей, питаясь одними овощами? Такое невозможно. Впрочем, у вас в Англии никогда не было больших семей. Полагаю, вы слишком заняты своим суфражизмом. А у меня девять детей, и все, слава богу, живы. Прекрасные были, здоровые ребятишки… хотя после того, как родился первый, мне пришлось…
— Чудесно! — воскликнула я.
— Чудесно, — презрительно проговорила Вдова, втыкая шпильку в пучок, покачивавшийся у нее на затылке. — При чем тут чудеса! У моей подружки сразу родились четверо, и муж до того обрадовался, что созвал всех родственников на ужин, а ребятишек поместил на столе. Вот уж его жена гордилась.
— Германия, — прогудел Путешественник, обкусывая кусок картошки, которую предварительно разрезал ножом, — родина Семьи.
Воцарилось довольное молчание.
Опустевшие блюда были заменены блюдами с говядиной, красной смородиной и шпинатом, и все сидевшие за столом, обтерев черным хлебом вилки, вновь взялись за еду.
— Вы надолго тут? — спросил герр Рат.
— Пока не знаю. В сентябре мне надо быть в Лондоне.
— Вы, конечно же, посетите Мюнхен?
— Боюсь, у меня не будет времени. Понимаете, очень важно не прерывать лечение.
— Но вам обязательно надо посетить Мюнхен. Кто не видел Мюнхен, не видел Германию. Все выставки, все искусство, вся духовная жизнь Германии — всё в Мюнхене. В августе там Вагнеровский фестиваль, а Моцарт, а японские картины… Я уж не говорю о пиве! Пока не побываете в Мюнхене, не узнаете, что такое настоящее пиво! Знаете, каждый вечер я встречаюсь с очаровательными дамами, но эти дамы, скажу я вам, выпивают вот столько.
Когда он отмерил высоту немалого умывальника, я улыбнулась.
— Стоит мне выпить мюнхенского пива, я начинаю ужасно потеть, — сказал герр Хоффман. — Здесь, на лугу или перед ваннами, я тоже потею, но мне это нравится, а в городе совсем не то.
Побужденный воспоминанием, он провел салфеткой по шее и лицу и тщательно протер уши.
На стол поставили стеклянное блюдо с абрикосовым джемом.
— А вот и фрукты! — сказала фрейлейн Стиглауэр. — Они очень полезны для здоровья. Сегодня утром доктор сказал мне, что чем больше я ем фруктов, тем лучше.
И она принялась выполнять совет врача.
— Полагаю, вас тоже пугает возможное вторжение? — спросил Путешественник. — О, это хорошо. В газетах все время пишут об англичанах.
Вы видели?
— Да. — Я выпрямилась. — Уверяю вас, мы не боимся.
— Интересно, почему? — вмешался герр Рат. — У вас ведь нет армии, если не считать нескольких мальчишек, у которых в жилах сплошной никотин.
— Не бойтесь, — сказал герр Хоффман. — Нам не нужна Англия. Иначе она давно уже была бы нашей. Вы, правда, не нужны нам.
Он помахал в воздухе ложкой, глядя на меня так, словно я была ребенком, которого он может обласкать или прогнать по собственному усмотрению.
— А нам не нужна Германия, — отозвалась я.
— Сегодня утром я принял сидячую ванну. Значит, вечером предстоит ванна для колена и руки, — пришел мне на помощь герр Рат. — Потом в течение часа упражнения, и все. Бокал вина и рогалики с сардинами…
Подали вишневый пирог со взбитыми сливками.
— Какое мясо больше всего любит ваш муж? — спросила Вдова.
— Не знаю.
— Как это не знаете? Вы давно замужем?
— Три года, — ответила я.
— Не может быть! Вы бы и неделю не продержались в его доме, если бы не знали.
— Я не спрашивала. Ему все равно, что есть.
Пауза. Все смотрели на меня и качали головами, думая о вишневых косточках.
— Неудивительно, что в Англии повторяются парижские ужасы, — заметила Вдова, складывая салфетку. — Как может женщина удержать мужа, если после трех лет замужества не знает, что он любит?
— Mahlzeit!
— Mahlzeit!
Я закрыла за собой дверь.
Барон
перевод Л. Володарской
— Кто он такой? — спросила я. — И почему всегда сидит один, спиной к нам?
— А, — прошептала фрау Оберрегейрангшрат, — это Барон.
Она глядела на меня с важностью и едва заметным пренебрежением — с выражением «неужели-непонятно-с-первого-взгляда».
— Бедняжка, в чем же он виноват? — воскликнула я. — Нельзя же только из-за одного этого лишать его интеллектуального общения.
Не держи фрау Оберрегейрангшрат в руке вилку, она перекрестилась бы.
— Нет, вы не поняли меня. Его род один из старейших.
Разнервничавшись не на шутку, она повернулась к фрау Докторше, которая сидела слева от нее.
— Омлет пустой… пустой, — возмущенно проговорила она. — А ведь я беру уже третий по счету.
Я посмотрела на представителя одного из старейших баронских родов. Он ел салат — подхватывал на вилку целый лист и медленно, по-кроличьи, обкусывал его — захватывающее было зрелище.
Небольшого роста, худой, со скудными черными волосами на голове, такой же бородой и желтоватой кожей, Барон всегда был в черном полотняном костюме и такой же грубой рубашке, черных сандалиях и самых больших очках в черной оправе, какие мне когда-либо приходилось видеть.
Сидевший напротив меня герр Оберлерер мягко улыбнулся.
— Вам, gnadish[43] фрау, наверняка интересно наблюдать… это в самом деле прекрасное место. Летом сюда приезжала дама, близкая к испанскому двору, у нее больная печень. Мы часто беседовали.
Я изобразила восторг и робость.
— А у вас в Англии, в ваших пансионах, вряд ли теперь встретишь настоящих аристократов, не то что в Германии.
— Да уж нет, конечно, — ответила я, все еще загипнотизированная Бароном, напоминавшим мне маленького желтого шелкопряда.
— Барон приезжает каждый год, — продолжал герр Оберлерер. — У него нервы. И ни разу не заговорил ни с одним из гостей — до сих пор.
