Грэм Грин - Проигравший выручает все
— Ты же счетовод, — сказала Кэри. — И должен разбираться во всех игорных системах.
— Система — вещь чертовски дорогая, — сказал я. Я выяснил, что наш апартамент был заказан для нас мисс Буллен, и плохо представлял себе, сколько он стоит. В паспортах наших все еще были разные фамилии, поэтому нам полагалось занимать две комнаты, но уж гостиная была ни к чему. А может быть, нам придется принять гостей после свадьбы? Я сказал: — Надо иметь миллион франков, чтобы играть по системе, и к тому же ты ограничен максимальной ставкой. Банк не может терпеть потери.
— По-моему, кто-то однажды сорвал банк.
— Только в эстрадной песенке.
— Какой был бы ужас, если бы мы были азартными, — сказала она. — Для этого надо так любить деньги. Ты ведь их не любишь, правда?
— Нет, — сказал я, и сказал искренне. В мыслях у меня в тот вечер было только одно: неужели мы сегодня будем спать вместе? С нами этого еще не бывало. Такой уж у нас был брак. Я пытался сделать его не таким, но теперь согласился бы ждать еще месяцы, только чтобы остальные годы были хорошими. Однако сегодня мне не хотелось больше ждать. Я волновался, как мальчишка; мне казалось, что я уже не могу догадаться, о чем Кэри думает. Она ведь на двадцать лет моложе меня, еще никогда не была замужем, а теперь все зависело от нее. Я даже толком не понимаю, что она мне говорит. Например, когда мы пересекали улицу к казино, она сказала: «Мы будем здесь только минут десять. Я ужасно устала».
Это был намек в мою пользу или против? А может, только простая констатация факта? А вдруг то, что так занимает меня, просто не приходило ей в голову или она уже приняла твердое решение, и вопрос этот для нее и не стоит? Может, она считает, что я сам должен понимать, почему это так, а не иначе?
Я-то думал, что мне все станет ясно, в то время как нам будут показывать наши комнаты, но она только с восторгом воскликнула: «Милый! Какая роскошь!» Я сослался на мисс Буллен: «Это всего на одну ночь. Завтра мы будем на яхте».
Там была громадная спальня на двоих и очень маленькая — на одного, а между ними средней величины гостиная; у всех трех комнат были балконы. Мне показалось, что мы занимаем весь фасад отеля. Но Кэри сначала испортила мне настроение. «Мы могли бы взять два одноместных, — сказала она, но тут же поправилась: — Все равно все кровати двуспальные». Я снова упал духом, когда она, посмотрев на диван в гостиной, заметила: «А я могла бы спать и здесь». Словом, я так ничего и не понял, и мы заговорили об игорных системах. Хоть я плевать хотел на эти системы.
Показав свои паспорта и получив билеты, мы вошли в так называемую cuisine[3], где играют по маленькой.
— Вот тут мне самое место, — сказала Кэри, и это было чистейшей неправдой. Вокруг столов сидели старые завсегдатаи, обложившись своими блокнотами, карандашами и графиками, помечая каждый выпавший номер. Некоторые из них были похожи на курильщиков опиума — так они иссохли. Среди них была крохотная смуглая старушка в соломенной шляпке сорокалетней давности, украшенной маргаритками; ее левая рука лежала на краю стола, как ручка зонтика, а в правой была зажата фишка в сто франков. Когда шарик прокатился четыре раза, она поставила свою фишку и проиграла. Тогда она снова принялась выжидать. Через ее плечо перегнулся молодой человек, поставил сотню на последние двенадцать номеров, выиграл и ушел.
— Вот человек разумный, — сказал я. Но, когда мы подошли к бару, он стоял там с пивом и сандвичем. — Празднует свои триста франков.
— Не будь такой злюкой, погляди на него. По-моему, это его первая еда за весь день.
Я был не в себе от желания близости с ней и вдруг взорвался, это было глупо: промолчи я, она бы на него больше и не взглянула. Вот так мы сами становимся вершителями своей судьбы. Я сказал:
— Ты бы не обругала меня злюкой, если бы он не был молодой и красивый.
— Послушай, — сказала она удивленно, — я же только... — Губы у нее сжались. — Вот теперь ты и правда злой. Черта с два я перед тобой извинюсь. — Она остановилась и стала смотреть на молодого человека, пока он не поднял к ней свое дурацкое романтическое, голодное лицо. И не уставился на нее. — Да, — сказала она, — он молодой и красивый. — А потом твердым шагом пошла по казино, и я поплелся за ней следом, бормоча себе под нос: «Черт, черт, черт...» Я уже знал, как мы проведем эту ночь.
Мы поднялись в лифте и зашагали по коридору в гостиную, сохраняя гробовое молчание.
— Можешь взять себе большую комнату, — сказала она.
— Нет, возьми ее ты.
— Мне вполне хватит и маленькой. Я не люблю больших комнат.
— Тогда мне надо перенести чемоданы. Они поставили твой в большую комнату.
— Ладно, — сказала она и, уйдя, закрыла за собой дверь, даже не пожелав мне спокойной ночи.
Я обозлился и на нее и на себя.
— Ничего себе брачная ночка, — сказал я громко, пнув свой чемодан. Но тут я вспомнил, что мы еще не женаты, и все, что произошло, показалось мне глупой и обидной тратой времени.
Я надел халат и вышел на балкон. Фасад казино был залит светом; с какой-то дурацкой статуей, сидящей на краю зеленой крыши и поглядывающей на громадный портал и швейцаров, оно выглядело как гибрид румынского дворца и роскошного кинотеатра. В ярком белом сиянии все это казалось выпуклым, будто смотрел через лупу. В гавани яхты были еще освещены, и над холмом Монако вспыхнула ракета. Зрелище было до такого идиотизма романтично, что я готов был заплакать.
— Фейерверк, милый, — произнес голос Кэри, она была у себя на балконе, отгороженная от меня всем пространством гостиной. — Фейерверк. Ну разве нам не везет?
И я понял, что все у нас опять прекрасно.
— Кэри, — сказал я (нам приходилось повышать голос, чтобы слышать друг друга), — прости меня, пожалуйста...
— Как ты думаешь, будет огненное колесо?
— Не удивлюсь, если будет.
— А ты видишь огни в гавани?
— Вижу.
— Как ты думаешь, мистер Дрютер уже приплыл?
— Думаю, что он причалит завтра, в последнюю минуту.
— А мы можем пожениться без него? Он ведь только свидетель, правда, у него мог испортиться мотор или произойти кораблекрушение, он мог попасть в шторм, и мало ли что!
— Думаю, что мы и без него обойдемся.
— Ты уверен, что все там улажено как следует?
— О да, ведь этим занималась мисс Буллен. Завтра в четыре часа.
— Я прямо охрипла от крика, а ты, милый? Перейди на соседний балкон.
Я перешел в гостиную, а оттуда на балкон.
— Наверное, мы будем завтра вместе обедать: я, ты и твой Гом?
— Если он к этому времени появится.
— Вот будет смешно, если он запоздает. Но мне нравится этот отель.
— Нам, думаю, хватит денег дня на два, не больше.
— Мы можем влезть в ужасные долги, — сказала она, но потом добавила: — Правда, это не так интересно, как жить в грехе, невенчанными. Интересно, тот молодой человек в долгах?
— Я бы хотел, чтобы ты о нем забыла.
— Да он же меня ничуть не интересует! Я не люблю молоденьких. У меня, наверное, Эдипов комплекс.
— Ну, знаешь, Кэри, я не такой уж старик!
— Нет, такой, — сказала она. — Половая зрелость наступает в четырнадцать лет.
— Тогда через пятнадцать лет после сегодняшней ночи ты можешь стать бабушкой.
— Сегодняшней? — нервно спросила она и сразу замолчала. В небе огнями взрывался фейерверк.
— Вот твое огненное колесо, — сказал я.
Она повернулась и как-то невесело на него поглядела.
— О чем ты думаешь, Кэри?
— Странно, — сказала она. — Мы теперь будем вместе годы, и годы, и годы. Милый, как по-твоему, у нас будет о чем разговаривать?
— Нам вовсе не надо все время разговаривать.
— Я же спрашиваю серьезно. У нас есть хоть что-нибудь общее? Я ведь не способна к математике. И не понимаю поэзии. А ты понимаешь.
— Тебе и не надо ее понимать, ты сама — поэзия.
— Нет, правда, я говорю серьезно.
— Мы еще не выговорились, а ведь только и делаем, что разговариваем.
— Какой ужас, если мы превратимся в семейную пару. Ты понимаешь, что я хочу сказать. Ты со своей газетой. Я — с вязаньем.
— Ты же не умеешь вязать.
— Тогда я раскладываю пасьянс. Или слушаю радио. Смотрю телевизор. У нас никогда не будет телевизора, ладно?
— Никогда.
Ракеты гасли в небе, наступила долгая пауза; я отвернулся и перестал глядеть на огни в гавани. Кэри сидела на корточках на балконе, прижавшись головой к перилам, и крепко спала. Когда я туда перегнулся, я смог дотронуться до ее волос. Она сразу же проснулась.
— Вот глупость! Я задремала.
— Пора спать.
— Но я совсем, совсем не устала.
— Ты же говорила, что устала.
— Это от свежего воздуха. На свежем воздухе так приятно.
— Тогда иди ко мне на балкон.
— Можно? Как ты думаешь, можно? — с сожалением спросила она.
— Зачем нам два балкона?
— Незачем.
— Иди сюда.
— Я перелезу.
— Не смей. А вдруг...
— Не спорь. Я уже тут.
Когда пришли убирать, наверняка решили, что мы сумасшедшие: три кровати на двоих — и ни на одной из них не спали.
