Пэлем Вудхауз - Том 18. Лорд Долиш и другие
Надо сказать, что Натти соответствовал эвклидову определению прямой — у него была только длина. Он рос и рос, пока к двадцати пяти годам не стал окончательно похожим на водоросль. Лежа он походил на шланг. Пока он раскручивался, пришла Элизабет.
— Доброе утро! — сказала она.
— Который час? — глухо отозвался он.
— Девятый. Погода — прекрасная. Птицы щебечут, пчелы жужжат, тепло. В общем, все замечательно.
Натти искоса посмотрел на сестру. Что-то она слишком распелась.
— Прямо-таки всё?
— Ну… воды опять нету.
— А, черт!
— Да, не везет нам.
— Мерзкое место! Когда ты скажешь этому Флаку, чтобы он там починил?
— Когда его встречу. А пока оденься, пожалуйста, и сходи к Смитам с ведерком.
— В такую даль!
— Меньше мили.
— И ведро обратно тащить! Да, прошлый раз меня укусила собака.
— Наверное, ты пригнулся, они этого не любят. Держись прямо, браво…
Натти просто взвыл от жалости к себе.
— Ну, что это! Будишь ни свет, ни заря, гонишь за водой, когда я еле жив, и еще хочешь, чтобы я держался, как тамбурмажор!
— Миленький, лежи, сколько хочешь. А я без воды не обойдусь. Такая уж я, избалованная.
— Надо найти человека для всей этой пакости.
— Как мы будем ему платить? Я еле-еле справляюсь. И вообще, скажи спасибо…
— …что у меня есть крыша над головой. Знаю, знаю. Можешь не напоминать.
Элизабет вспыхнула.
— Какая же ты свинья! Я хотела сказать: «что ты носишь воду, рубишь дрова»…
— Что? Дрова?!
— Это образ. Я имею в виду, «работаешь на свежем воздухе». Очень полезно.
— Не замечаю.
— Ты гораздо спокойней.
— Нет.
Она встревоженно взглянула на него.
— О, Натти! Неужели ты… что-нибудь видел?
— Мне снились обезьяны.
— Мне часто снится всякая чушь.
— За тобой гналась по Бродвею обезьяна во фраке?
— Не волнуйся, это пройдет. Поживешь еще немного здесь…
— Да, надеюсь — немного. Уже две недели, как умер дядя, скоро что-нибудь сообщат.
— Ты думаешь, он оставил нам деньги?
— А как же еще? Мы — его единственные родственники. Я ношу в его честь это омерзительное имя. Я поздравлял его с Рождеством и с днем рождения. Знаешь, у меня предчувствие, сегодня получим письмо. Сходи-ка на почту, пока я таскаю воду. Могли бы послать телеграмму, между прочим.
Элизабет пошла одеваться, заметно погрустнев. Деньги были очень нужны, но жаль, что умер дядя, которого она любила, несмотря на его странности. А еще жаль, что брат снова примется за старое.
Думая все это, она взглянула в окно. Натти понуро плелся к калитке. Вдруг он уронил ведро; видимо, потревожила его одна из здешних питомиц. Когда он ведро поднял, за изгородью появился сосед, мистер Прескот. Тот слез с велосипеда и чем-то махал. Должно быть, он ездил на почту и захватил их корреспонденцию.
Натти взял ее. Прескот исчез. Натти выбрал и вскрыл одно из писем, постоял и побежал к дому, задыхаясь и бормоча. Глазки у него сверкали яростью.
— Миленький, что случилось? — вскричала заботливая сестра.
— Дядя! Двадцать фунтов!.. Мне — двадцать фунтов, а остальное — какому-то Долишу!
Элизабет молча взяла письмо. Только что она сокрушалась, что брат получит деньги. Теперь она кипела гневом, что он не получил их. О себе она забыла.
На дядю сердиться бесполезно, думала она. Он слишком старенький, да и умер. Вот на этого Долиша… Она представила себе коварного проходимца с черными усами, ястребиным носом и неприятным взглядом. Именно такой человек только и ждет, чтобы вонзить когти в бедного дядю. До сих пор она не знала ненависти, но сейчас ненавидела лорда, который несколько часов назад ступил на американскую землю, чтобы ее увидеть.
Тем временем Натти шел по воду. Вот она, жизнь. При такой беде тащись чуть не целую милю, улещивай собаку и неси обратно полное ведро. Представьте, что героя греческой трагедии послали за чем-то в лавочку. Кто такой Долиш? — гадал он. Чем он угодил дяде? Как подольстился к нему, что такое он сделал?
Стряпая завтрак, сестра тревожно ждала брата. Наконец он появился, щедро расплескивая воду. С первого взгляда было ясно, как он страдает.
— Который час? — спросил он, упав в кресло.
— Половина десятого.
— Сейчас этот гад звонит слуге. Примет ванну, наденет золотое белье и отправится в банк…
Потянулся печальный день. Не смея тревожить брата, Элизабет помыла посуду и прибрала в доме. Потом она пошла к пчелам. Потом стала готовить обед.
За обедом Натти сказал: «Сейчас этот гад ругает слугу. Принес не то шампанское», — и погрузился в молчание.
Элизабет снова занялась хозяйством. К четырем часам она устала и пошла к себе отдохнуть — но уснула.
Вернулась она, когда солнце село, пчелы летели обратно, в улей. Брата нигде не было. Видимо, решил погулять. Она пошла в дом и только к восьми догадалась, что он сбежал в Нью-Йорк.
6Лорд Долиш сидел в квартире Гейтса. Был вечер, одиннадцатый час второго дня после исхода Натти. Пэр Англии задумчиво курил, глядя на столик, где лежало письмо.
Город понравился ему, но и утомил. По неопытности он захотел увидеть сразу все интересное и, вернувшись, решил лечь пораньше, чтобы восстановить равновесие; но задумался о письме.
Прибыв в Америку, он тут же написал мисс Бойд. Не напишешь — окажешься грабителем вдов и сирот; отдашь все — обидишь Клару. Значит, делим наследство.
Но не тут-то было. Перед ним лежал ответ. Мисс Бойд наотрез отказалась от денег. Этого он не предвидел. Что же делать? Думая об этом, он выкурил не одну трубку и как раз начинал очередную, когда услышал звонок.
Отворив дверь, он увидел исключительно длинного субъекта в смокинге. Это его удивило. К нему заходил только Том, лифтер, родившийся в Англии. Больше он здесь никого не знал. Но загадка разрешилась, когда гость спросил:
— Гейтс дома?
Говорил он так, словно Гейтс ему очень нужен. Не желая его огорчать, лорд все-таки признался:
— Он в Лондоне.
— Давно?
— Месяца четыре.
— Можно зайти?
— Да, пожалуйста.
В гостиной пришелец уселся и посмотрел поверх коленей, словно овца через очень острый забор.
— А вы из Англии?
— Да.
— Давно?
— Третьи сутки.
Пришелец поднял колени выше и закурил сигарету.
— Здесь плохо то, — сказал он, — что все меняется. Только отлучись — и на тебе! Просто вокзал какой-то. Айк — в Аризоне, Майк — на курорте, Спайк — в тюрьме, остальных вообще нет. Полгода как уехал — и пожалуйста. Ни-ко-го. Знал бы, сидел бы в Брукпорте.
— В Брукпорте?!
— Это такое местечко на Лонг-Айленде.
Билл не любил и не умел притворяться, но все же решил быть осторожным. Если путешествуешь почти инкогнито, это необходимо. Субъект может знать мисс Бойд. И вообще, легко запутаться.
— Думал я, думал, к кому пойти, — продолжал пришелец. — Адрес, и то еле вспомнишь, тем более — телефон. Чудом нашел это место. Вы с Гейтсом приятели?
— Да, виделись в Лондоне.
— Так… И он вам предоставил жилье. Кстати, как ваша фамилия?
— Чалмерс.
— Та-ак… Значит, и Гейтса нету.
— У вас к нему важное дело?
— Для меня — важное. Я пригласил в ресторан одну девицу, Дэзи Линард, а она возьми и приведи подругу. Говорит, истинная душка. Это ничего, но тогда нужен кто-то, ей в пару. Вы что сегодня делаете?
— Собирался лечь.
— Лечь! В одиннадцатом часу! Надо поужинать в конце концов. Идемте с нами, а?
Лорд Долиш не любил огорчать людей. Ему не хотелось переодеваться и куда-то идти, но гость глядел уж очень жалобно.
— Спасибо большое… — начал он.
— Не за что, не за что. Вы меня спасете.
Лорд окончательно решился. Он встал.
— Ну, молодец! — одобрил гость. — Идите одевайтесь. Да, как ваша фамилия?
— Чалмерс.
— А моя — Бойд.
— Бойд!
Гость принял восклицание как должное.
— Так я и думал, что вы обо мне слышали. Гейтс меня очень ценит. Я тут не последний человек.
«Вот она, судьба», — думал Билл, направляясь в спальню. Не захочешь, вздрогнешь. Письмо, отказ и вдруг этот братец. Вроде бы с ним подружиться легко. А потом подберемся к сестре… Да, это знак свыше.
В наши дни «пойти в ресторан» — просто иносказание. Обитатели Нью-Йорка совершают истинный обход. Свидание было назначено у Рейгельхеймера, на 42-й улице.
Натти и Билл пробыли там минут десять, когда явились Дэзи Линард с подругой. Та оказалась солидной. С миниатюрной Дэзи они были как большой корабль и лодочка на буксире. Такие девицы буквально плюхаются в зал, словно крупный камень — в воду. Все было у нее большим — и рот, и зубы, и глаза. Волосы мы определим как светлые, голос — как зычный, платье — как пунцовое. Бедный лорд сжался, словно перед ним разорвался большой снаряд.
