Николай Лысенко - Юность грозовая
— Я прямо к Васильку прибегу утром, — шепнул Степка и юркнул в калитку.
Появление Тани было столь неожиданным, что Миша, растерявшись, вскочил со скамейки и пробормотал:
— Садись… садись.
— А тут и двоим не тесно, — отозвалась Таня, присаживаясь. — Уходишь?
— Да нет, рано еще, — ответил Миша и почему-то вздохнул. — Спешить некуда. Днем жарища, а сейчас в самый раз — прохладно.
Он сел рядом с Таней. Не зная, о чем заговорить, принялся тихонько барабанить пальцами по скамейке.
— А вам, как видно, не хватило дня, решили посекретничать еще и вечером, — усмехнулась Таня. — Только ваши дела завтра же будут известны всей станице.
— А мы ничего такого…
Миша повторил все то, о чем они говорили со Степкой.
— Это, наверно, интересно? — спросила Таня. — Правда?
Мише давно хотелось сделать ей что-нибудь приятное, и он предложил:
— Пойдем с нами на рыбалку, Таня. Сама увидишь, как здорово там.
— А кто за меня стирать будет? Целый ворох белья навалили, — ответила она. — Хорошо вам…
Она не договорила и, наклонив голову, умолкла.
— Тебе плохо у них? — еле слышно спросил Миша. — Тебя обижают?.. Скажи, обижают? Не бойся, я не выдам тебя.
Таня промолчала. Подняв голову, она долго смотрела на звезды, потом резко поднялась, махнула на прощанье рукой и быстро пошла во двор.
3
Собравшись утром у Василька, ребята осмотрели бредень. Потом огородами двинулись к речке.
Было тихо, лишь издалека доносился гул самолета. С видом знатока Федя сказал:
— Немецкий.
— Откуда ты знаешь? — недоверчиво спросил Василек.
— Гудит надсадно, — проговорил молчавший до сих пор Степка. — Мне отец говорил, что у немцев самолеты гудят с надрывом, как бы стенают.
Так, разговаривая, ребята прошли крайние огороды и спустились к густой вербовой роще. Здесь было прохладно. Трава еще нежилась в росном бисере, пахло горькой корой вербы и тиной. Где-то поблизости размеренно стучал дятел.
Вскоре показался железнодорожный мост, повисший над обрывистой Тростянкой. Ребята часто бывали здесь, у каменных быков ловили пескарей и раков. Но сегодня, как только они вышли из кустов, их остановил властный окрик часового:
— Здесь нет хода!
— Говорил вам, что до фронта рукой подать, — сказал Миша.
Ребята промолчали. Переглянувшись, медленно пошли другой дорогой, через камыши.
Стало душно, как в парной. Кустарники, травы стояли не колыхаясь.
На Черном плесе ребята разделись, спрятали в кустах одежду. Бродить договорились поочередно. Осмотрев еще раз бредень, Федя и Василек первыми полезли в воду.
— Ты, елки зеленые, тяни ровно, — поучал Федя своего напарника. — Не дергайся и не поднимай нижний урез. Чтобы бредень шел плавно…
Миша со Степкой тем временем, обходя заросли краснотала и камыша, шли берегом.
— Мишк! — шепотом сказал Степка. — Я вглубь не полезу.
— Почему?
— Знаешь, у меня насморк.
— На ходу придумал?
— Не веришь… — обиженно проговорил Степка. — Вчера поливал из колодца…
Отмахнувшись от него, Миша заспешил к Феде и Васильку, которые уже выволокли на берег бредень. В нем были две щучки, несколько карасей и ворох ярко-зеленой тины.
— Нашли место, — проворчал Степка, брезгливо передергивая плечами. — Тут, отец говорил, уйма крыс водяных.
— Не бойся, не съедят, — Миша рассматривал трепыхающуюся рыбу. — Они рыжих не любят.
— На себя погляди, — огрызнулся Степка. Довольный удачным началом рыбалки, Федя сказал:
— А теперь, братцы, ваша очередь.
Миша и Степка зашли в воду. Дно было илистым, невидимые водоросли цеплялись за ноги, мешали идти.
— Мишка! Если крыса укусит, можно умереть?
— Как хочешь, — отозвался Миша. — Шагай потише, от тебя волны, как от парохода.
— Ой! — крикнул вдруг Степка и бросил бредень.
— Рехнулся? — обозлился Миша. — Чего шарахнулся?
— Там кто-то есть, — Степка ошалело крутил головой по сторонам, словно ждал появления из воды чего-то страшного. — Только это не крыса.
— Тогда крокодил… — засмеялся Миша. — Подожди, не удирай, Степка, сейчас мы проверим.
Он наклонился и долго шарил рукой по дну. Степка издали наблюдал за ним.
— Вот оно, чудище! — крикнул Миша, доставая из воды большого рака. — Все в порядке, Степа, берись за бредень.
Пряча глаза, Степка подошел.
— Эгей! — крикнул с берега Федя. — Уснули, что ли, рыболовы!
…Через десяток шагов Степка дрожащим голосом пролепетал:
— Давай вытаскивать. Я, кажется, лапу порезал.
Шумно плюхая по воде, они выволокли на берег бредень, забитый тиной и ракушками.
— Да от вас рыба на версту разбегается, — недовольно говорил Федя, вытряхивая содержимое бредня. — Лезьте снова, кроме тины, тут ничего нет.
До самого вечера пробыли ребята на реке. Перед тем как идти домой, Федя вытряхнул рыбу из мешка и стал раскладывать на четыре кучки.
Усевшись в стороне под кустом, Василек пытался застегнуть пряжки сандалий. Миша полоскал в реке майку.
Федя еще раз посмотрел на рыбу и звонко крикнул:
— Готово! Подходи, получай!
Первым подошел Степка. Он внимательно смерил глазами кучку рыбы, на которую указал ему Федя, потом перевел взгляд на другие и обиженно спросил:
— А почему же мне эту?
— Какая разница, — усмехнулся Федя. — Поровну раскладывал.
— Поровну? — Степка наклонился и начал быстро-быстро перебирать руками рыбу. — Себе, значит, щуку, а тут…
— Не себе, а Мишке положил. — Схватив в одну руку большого линя, а в другую карася, Федя потряс ими перед Степкиным носом: — Елки зеленые, разве это меньше щуки?
— Чего вы там раскричались, как базарные торговки? — Миша вылез из воды и натягивал на себя мокрую майку. — Не поделили, что ли?
Швырнув рыбу на землю и счищая с пальцев липкую чешую, Федя, едва сдерживаясь, проговорил:
— Да вот он… Все мало ему…
Миша хмуро глянул на Степку. Тот вдруг натужно засмеялся:
— Хо, напетушился. Я ведь пошутил… Федя зашмыгал носом и, хлопая бесцветными ресницами, удивился:
— Ишь ты — вывернулся! Прямо как вьюн, елки зеленые.
А Степка между тем присел на корточки и, не обращая внимания на друзей, еще удивленно смотревших на него, стал деловито нанизывать на ивовый прутик карасей и линей.
— Кто сейчас говорил, что не поровну досталось? — кивнул Федя на Степку. — Посмотрите, сколько нанизал!
— Возьми еще вот этого окунька, — засмеявшись, Василек палкой подкинул к Степке выпрыгнувшую из вороха тины лягушку.
— Лишний, что ль? — Степка поднял голову, но, увидев лягушку, поморщился. — Забери себе…
— Ребята, давайте ему за пазуху посадим эту пучеглазку! — неожиданно предложил Федя.
— Ну чего пристали! — крикнул Миша. — Сворачивайте бредень быстрее, домой пора!
* * *
Дома Миша бросил рыбу на кухонный стол. Приоткрыв дверь горницы, оторопел: мать со слезами на глазах сидела у окна и что-то штопала. Отец лежал на кровати. Поглаживая русые волосы Кати, он о чем-то вполголоса говорил ей, показывая пальцем в раскрытую книжку с яркими картинками.
У Миши тревожно заколотилось сердце.
— Проходи, чего оробел, — пригласил отец.
— И где ты целыми днями пропадаешь? — с трудом сдерживая слезы, спросила мать.
— Рыбалить ходил, я же вчера еще сказал… А что?
— Не знаешь? Отца-то — в армию…
Мать еще ниже склонилась над своим штопаньем и всхлипнула. Отец поднялся, подошел к Мише, посадил рядом с собой на кровать. Потом неторопливо начал скручивать цигарку. Миша видел, как дрожали его руки и крошки махорки падали на колени. Отец собирал их, снова сыпал на бумагу и, казалось, забыв обо всем, увлекся этим занятием. Наконец закурил и, обняв Мишу за плечи, глухо проговорил:
— Вот так, сынок, ухожу на фронт… Вполголоса запричитала мать, захныкала Катя, отодвинув от себя книгу.
Миша не мог вымолвить ни слова. Закусив губу, он задумчиво гладил руку отца.
Заметив на его глазах слезы, Григорий Евсеевич ободряюще сказал:
— Ты, Михайло, уже большой, за хозяина тут останешься. Понял? — Понял, — с трудом выдавил из себя Миша. Григорий Евсеевич встал, прошел по комнате. Жалобно заскрипели половицы.
— Не могу сейчас сказать, как обернется дело. Но по сводкам чувствуется — трудно, очень трудно нашим… Так вот, если немцы будут подходить к станице, бросайте все и уходите.
— А куда же это все? — со стоном спросила мать.
— Спалите все, к чертовой бабушке. В драке, мать, волос не жалеют. Закончим войну — наживем…
Всю ночь в доме Озеровых горел свет: сначала жарили Мишкину рыбу, потом укладывали в отцовский дорожный мешок харчи, белье, махорку. Разговаривали мало, только Катя донимала всех пустяковыми вопросами, и ее лепет как-то отвлекал от невеселых мыслей.
