Редьярд Киплинг - Сталки и компания
– Мы собирались прийти к тебе и тихо обо всем поговорить, Карсон, но ты устроил собрание, – сочувственно сказал Сталки.
Шестой класс ошеломленно молчал. Потом осторожно, подражая риторике Кинга, Жук продолжил атаку, удивляясь сам себе:
– Это... это не вопрос циничной безнравственности, а скорее некое демонстративное неприличие, вот что ужасно. Насколько мы понимаем, невозможно отправиться в Байдфорд, чтобы не наткнуться на амурные непристойности какого-нибудь старосты. И ничего тут нет смешного, Нотен. Не хочу делать вид, что я много об этом знаю... но мне кажется, что человек довольно глубоко погряз в пороке (это было цитата из речи школьного капеллана), если... если он обнимает свою Прекрасную Даму (а это уже был Хаклайт) на глазах у всего города (что-то из Мильтона). По крайней мере, чтобы соблюсти приличия... а мне кажется, ты авторитет в области приличий... он мог бы дождаться наступления темноты. Но он не сделал этого. Ты не сделал этого! Эх, Талки. Ты... ты просто несдержанное животное!
– Подожди, помолчи минуту. В чем дело, Талки?
– Я, послушайте... мне ужасно неловко. Я не думал, что Жук начнет об этом говорить.
– Потому что ты вел себя непристойно, ты решил, что я буду молчать! – выкрикивал на одном дыхании Жук.
– Решил, что все будет шито-крыто, да? – спросил Сталки.
– Это прямое оскорбление нас троих, – сказал Мактурк. – Какие у тебя грязные мыслишки, Талки.
– Так, ребята, если вы будете продолжать в подобном тоне, я отправлю вас за дверь, – сердито сказал Карсон.
– Это доказательство тайного умысла, – заявил Сталки с видом невинного мученика.
– Я... я шел по улице... клянусь, – закричал Талки, – и... мне очень неловко... подошла женщина и поцеловала меня. Клянусь, я ее не целовал.
Наступила пауза, в которой раздался тихий свист Сталки, демонстрирующий презрение, удивление и насмешку.
– Честное слово, – задыхаясь, проговорил обвиняемый. – Остановите его.
– Очень хорошо, – вмешался Мактурк. – Мы вынуждены принять твое заявление.
– Черт! – заорал Нотен. – Не ты здесь старший староста, Мактурк.
– Ну, хорошо, – ответил ирландец, – ты знаешь Талки лучше меня. Я говорю только от нашего имени. Мы верим слову Талки. Но я могу сказать, что если бы меня застукали в подобной ситуации, и я бы дал такие же объяснения, как и Талки, интересно... интересно, что бы вы сказали? Тогда это означает, если верить честному слову Талки...
– А Талкус... пардон... Талкус-лобызалкус достойный человек,[130] – вставил Сталки.
– ...это означает, что шестой класс не может защитить себя от поцелуев, выходя на прогулку! – закричал Жук, рванув к финальной черте. – Славно, правда? Вот малолетки-то обрадуются? Мы, конечно, не старосты, но что-то нас не очень зацеловывают. Даже не думаю, что мы когда-нибудь об этом думали, да, Сталки?
– Никогда! – ответил Сталки, отвернувшись в сторону, чтобы скрыть эмоции.
На лице у Мактурка было написано снисходительное презрение и легкая усталость...
– Похоже, что вы знаете об этом довольно много, – вставил староста.
– Что же я могу поделать, если вы занимаетесь этим у нас под носом, – Жук переключился на пародирование самого язвительного разговорного стиля Кинга – легкий дождичек после грозы. – Мне кажется, или все это очень отвратительно и постыдно? Я даже не знаю, кому здесь хуже: Талки, которого случайно застукали, или остальным, которых не поймали. И мы... – тут он резко обернулся к друзьям. – И теперь мы должны стоять и выслушивать нотации только потому, что мы влезли в их интрижки.
– Черт! Я хотел ведь только вас предостеречь, – сказал Карсон, полностью сдавая позиции противнику.
– Предупредить? Ты? – это было сказано с видом человека, обнаружившего что-то мерзкое в своем шкафчике. – Карсон, будь добр и скажи нам, пожалуйста, что же это за вещь такая, о которой ты был уполномочен нас предостеречь после всего, что сказано? Предостеречь? Это уже слишком! Пойдем отсюда куда-нибудь, где чисто.
И оскорбленная невинность удалилась, хлопнув за собой дверью.
– О, Жук! Жук! Жук! Жук золотой! – всхлипывал от хохота Сталки, уткнувшись Жуку головой в живот, как только они вошли в комнату. – Как ты это проделал?
– Боже... – проговорил Мактурк, обняв Жука за шею обеими руками, и начал качать его голову из стороны в сторону в ритм песни.
Пухлые губки безумно красивы,
Слаще, чем сочные вишни и сливы,
Вечно смеются и тянутся к вам:
Ну-ка, попробуй, съешь нас! Ням-ням!
– Осторожно, разобьешь очки, – Жук отдуваясь, высвободился из-под тел. – Ну, славная победа? Разделался с ними не хуже Эрика! Заметил цитаты из Кинга? Проклятье, – лицо его помрачнело, – я не использовал одно прилагательное – непотребный. Как же я мог забыть? Это ведь одно из любимых словечек Кинга.
– Неважно. Я думаю, они сейчас высылают к нам представителей, чтобы мы не рассказывали об этом в школе, – сказал Мактурк. – Бедный шестой... бедный несчастный шестой!
– Безнравственные нахалы, – фыркнул Сталки. – Какой пример для чистых душой юношей, как вы и я!
А шестой класс сидел ошеломленно и мрачно смотрел на Талки, который чуть не плакал.
– Ну, – язвительно произнес староста. – Хорошенькую кашу ты заварил, Талки.
– Почему... почему вы не выпороли этого Жука до того, как он начал говорить? – взвыл Талки.
– Я знал, что будет скандал, – сказал староста корпуса Праута. – Но ты настаивал на проведении этого собрания, Талки.
– Да, и здорово же это нам помогло, – сказал Нотен. – Они пришли и устроили головомойку нам, хотя это должны были сделать с ними мы. Жук разговаривал с нами как с кучей мерзавцев и... и все такое. А пока мы приходили в себя, они вышли, хлопнув дверью, будто преподаватели.
– Идиот! Если бы ты сказал, что сделал это, и не отрицал, то было бы в десять раз лучше, – отозвался Нотен. – Теперь они разболтают об этом всей школе... а Жук сочинит кучу дурацких частушек и прозвищ.
– Но, черт возьми, это ведь она меня поцеловала! – вне своих обязанностей Талки был тугодумом.
– Я думаю не о тебе. Я думаю о нас. Я хочу пойти к ним в комнату и посмотрю, можно ли это уладить!
– Талки очень сожалеет о том, что произошло, – заискивающе начал Нотен, когда нашел Жука.
– Кто же поцеловал его на этот раз?
– И я пришел попросить вас, ребята, и особенно тебя, Жук, не разносить это все по школе. Конечно, вы ребята взрослые и понимаете почему.
– Гм! – холодно сказал Жук с видом человека, который с неохотой понимает, что ему предстоит выполнить неприятное общественное задание. – Мне нужно пойти и еще раз поговорить с шестым классом.
– В этом нет абсолютно никакой необходимости, мой дорогой друг, уверяю тебя, – быстро проговорил Нотен. – Я передам все, что ты считаешь нужным.
Но желание использовать забытое прилагательное было слишком велико. Поэтому Нотен вернулся на это еще не разошедшееся собрание, а за ним следовал Жук с бледным, холодным и отчужденным лицом.
– Похоже, – начал он, тщательно артикулируя слова, – похоже, что среди вас возникло некое беспокойство по поводу тех действий, которые мы можем предпринять в свете открывшихся нам... э... непотребных деяний. Если вас это успокоит, то сообщу, что мы решили... ради чести школы, как вы понимаете... не разглашать эти... э-э... непотребности, вот так.
Он повернулся и, словно витая в другом мире, зашагал гордо к себе в комнату, где Сталки и Мактурк, положив головы на стол, вытирали слезы на глазах, не в силах двинуться от изнеможения.
* * *Контрольная по латинской прозе прошла с успехом, который превзошел все их самые дикие мечты. Сталки и Мактурк были от нее освобождены (они занимались дополнительно с ректором), но Жук писал ее с большим энтузиазмом.
– Это, я полагаю, побочный продукт вашей деятельности, – сказал Кинг, разбирая бумаги. – Последняя демонстрация перед тем, как устремиться в более высокие сферы? Последняя атака на классиков? Кажется, вы уже смущены.
Жук, нахмурив брови, смотрел на напечатанный текст.
– Не понимаю, где здесь начало, а где конец, – пробормотал он. – Что это значит?
– Нет, нет! – воскликнул Кинг с кокетством ученого. – Я думаю, что это вы должны объяснить нам смысл этого. Это контрольная, дорогой Жук, а не конкурс по угадыванию. Видите, у ваших товарищей не возникло сложностей...
Талки встал со своего места и положил контрольную на стол. Кинг заглянул в нее, прочитал и стал бледно-зеленым.
«Это работа Сталки, – подумал Жук. – Интересно, как Кинг вывернется».
– Кажется, – начал Кинг, запинаясь, – что определенная, очень небольшая доля истины есть в замечании Жука. Я... э-э... склонен считать, что у нашего бесценного Ранделла перебои с дисциплиной... если вам, конечно, известно о существовании такого слова. Жук, вы претендуете на звание редактора. Может, вы расскажете классу о печатных формах?
– Что вы, сэр! Какие формы? Я вообще не вижу ни одного глагола в этом предложении, а ода... ода стала совершенно другой.
