Редьярд Киплинг - Сталки и компания
Обзор книги Редьярд Киплинг - Сталки и компания
Редьярд Киплинг
Сталки и компания
СТАЛКИ И КОМПАНИЯ
Памяти Кормела Прайса, ректора Юнайтед сервис колледжа, Вествард Хо!, Байдфорд, Северный Девон.
1874-1894
Да восхвалим же мужей
Славных без тщеславья,[1]
Их заветный мудрый труд,
Беззаветный долгий труд,
Незаметный тайный труд,
Предстающий явью!
Шквал на сушу вынес нас
Без еды, без платьев.
Голый берег среди скал.
Хижин дюжина меж скал.
Семилетье среди скал -
И двух сотен братьев.
Здесь достойные мужи
Нас, избрав, учили,
Не скупясь на бич и плеть:
Ежедневно – бич и плеть
(Памятуй сейчас и впредь!) -
Ибо нас любили.
Нам открылись сто дорог
(каждому – иная):
Мемфис, Троя, Вавилон,
Гималайский дикий склон,
Зной полуденных сторон,
Города Китая!
Так отплатим же мужам
Славным – славной данью,
Ибо, зная жизни смысл,
В нас вложили здравый смысл,
В полном смысле Высший смысл -
Тот, что выше знанья!
Мы вольны в своих путях,
Но всего свободней
Те, кто помнят, что един
Вечный мира властелин,
Войн и мира господин -
Промысел Господний.
Так учили нас мужи:
Чтобы без подпорок
Встать с колен – берись за труд
И, начав, окончи труд;
Хочешь, нет ли – места тут
Нет для отговорок.
Слуги древка и клинка,
Крючьев абордажных,
Что мы в силах дать Царям?
Что мы в дар несем Царям?
Жар сердец несем Царям -
Чистых, непродажных.
Так учили нас мужи
Долго, раз от разу:
Нерушим и тверд закон,
Чти предписанный закон,
Преступать не смей закон,
Выполняй приказы.
Если ты в чужом краю
Принял бремя власти -
Честно подданным служи,
Не ища похвал, служи,
Не внимая льстивой лжи
И не тщась о счастье.
Мы учились у мужей,
И не знали сами,
Что учились, – но когда
Чередой прошли года,
То прозрели: все года
Их наука с нами.
И да будет же хвала
Их уму и силе:
Ведь они день изо дня,
От самих себя гоня
Радость нынешнего дня, -
Завтрашний творили!
Так восхвалим же мужей
Славных без тщеславья,
Их заветный мудрый труд,
Беззаветный долгий труд,
Незаметный тайный труд,
Предстающий явью![2]
В ЗАСАДЕ
Летом все толковые ученики строили на поросшем дроком холме за колледжем шалаши – хлипкие строения из колючих веток, с торчащими корнями и шипами, которые, поскольку подобное строительство строго запрещалось, представлялись дворцами наслаждений. И уже пятое лето подряд Сталки[3], Мактурк и Жук (это еще было до того, как они удостоились отдельной комнаты), уподобившись бобрам, строили себе убежище, где можно было поразмыслить и покурить.
Ничто в них не внушало мистеру Прауту, классному руководителю, доверия; относился к ним с подозрением и Фокси – хитрый рыжеволосый школьный сержант. Единственное, чем он занимался, – это ходил в теннисных туфлях, носил с собой бинокль и коршуном налетал на вредных мальчишек. Стоит только бросить поле без присмотра, как они тут же забираются в свой шалаш – Фокси знал повадки своих жертв; но Провидение подвигло мистера Праута, известного в школе под прозвищем Топтун из-за размера ног, на собственное расследование: бдительный Сталки заметил следы его лап на полу в шалаше, когда забрался в него, чтобы забыть о Прауте и об уроках с томиком Сертеса[4] и новой вересковой трубкой. Сталки действовал стремительнее, чем Робинзон Крузо, увидевший следы. Он спрятал трубки, подмел обломки спичек и пошел предупреждать Жука и Мактурка.
Но Сталки (это было в его характере) не отправился к своим дружкам, пока не встретился и не поговорил с человечком по имени Хартопп, президентом Общества естествознания – организации, к которой Сталки относился довольно презрительно. Хартопп был удивлен, когда мальчик смиренно – а он был мастер по этой части – предложил себя, Жука и Мактурка в качестве кандидатов, признался, что всегда испытывал интерес к первому цветению, ранним бабочкам и перелетным птицам, и предложил, если, разумеется, мистер Хартопп сочтет подходящими их кандидатуры, начать новую жизнь немедленно. Хартопп, как и все преподаватели, был человеком подозрительным, но он был энтузиастом, его нежную чуткую душу ранили случайно подслушанные замечания троицы, и особенно Жука. Поэтому он проявил милосердие к этому раскаявшемуся грешнику и записал их имена в свою книгу.
И только после этого Сталки нашел Жука и Мактурка в классе. Они распихивали книги, собираясь тихо провести день в зарослях дрока, который они называли «колючки».
– Тревога, – спокойно произнес Сталки. – Сегодня после обеда я обнаружил около нашего домика изящные следы Топтуна. Слава богу, что они такие огромные.
– Черт! Ты спрятал наши трубки? – спросил Жук.
– Нет, конечно! Я оставил их валяться посреди домика. Ты, Жук, совсем тупой! Или считаешь, что только ты умеешь шевелить мозгами? В любом случае мы не можем теперь пользоваться шалашом. Топтун будет следить за нами.
– Дьявол! Еще чего не хватало! – задумчиво произнес Мактурк, вытаскивая учебники из-за пазухи. Ребята обычно носили целые библиотеки, заполняя все пространство под одеждой между воротником и ремнем. – Хорошенькое дело! Это означает, что весь семестр мы будем под подозрением.
– Почему? Топтун ведь нашел только шалаш. Он и Фокси теперь будут за ним следить. Он никак с нами не связан, просто нужно, чтобы нас не видели там какое-то время.
– Хорошо, а куда нам теперь податься? – спросил Жук. – Ведь это же ты выбирал это место, а я... я хотел почитать сегодня.
Сталки взгромоздился на стол и начал барабанить каблуками по скамейке.
– Ты, Жук, унылое животное. Иногда я думаю, что надо бросить вас всех. Вы когда-нибудь видели, чтобы дядя Сталки забыл о вас? His rebus infectis[5]... после того, как я обнаружил следы человека в нашем шалаше, я нашел Хартоппа... destricto ense[6]... с сачком. Я покорил Хартоппа. Сказал, что ты, Жук, будешь писать статьи для охотников на насекомых, если он запишет тебя. Сказал ему, что ты, Турок, очень любишь бабочек. Во всяком случае я успокоил нашего Хартофеля, и теперь мы охотники на насекомых.
– А какой в этом смысл? – спросил Жук.
– Слушай, Турок, дай-ка ему!
В интересах науки границы были значительно раздвинуты для членов Общества естествознания. Они могли бродить практически где угодно, держась в стороне от домов: мистер Хартопп лично отвечал за их поведение.
Жук сразу же все понял, как только Мактурк принялся колотить его.
– Я осел, Сталки! – закричал он, прикрывая руками наиболее уязвимые места. – Все! Pax[7], Турок, я осел.
– Продолжай, Турок. Согласен, что дядя Сталки великий человек?
– Великий, – ответил Жук.
– Все равно охота на насекомых – дурацкое занятие, – сказал Мактурк. – Как это вообще делается?
– Смотри, – ответил Сталки, поворачиваясь к шкафчикам малолеток. – Малышня отлично разбирается в естествознании. Вот ботанический ящичек юного Брейбрука. – Он выудил пучок полусгнивших корней и закрыл крышку. – Мне кажется, сразу же начинаешь походить на опытного профессионала. Вот геологический молоток Клея из младшего класса. С молотком может ходить Жук. А тебе Турок, лучше раздобыть где-нибудь сачок для бабочек.
– Да лучше я провалюсь на месте, – с большим чувством произнес Турок. – Жук, дай-ка мне молоток.
– Хорошо, я не гордый. Сталки, сбрось нам со шкафчиков вон тот сачок.
– Вот это другое дело! Да он еще и складной! Шикарно живет эта малышня. Сделан наподобие удочки. Бог ты мой, мы выглядим как настоящие охотники на насекомых! А теперь послушайте дядю Сталки! Мы пойдем на скалы ловить бабочек. Там редко кто бывает. Но нам придется много ходить. Поэтому ты лучше оставь книгу здесь.
– Не придется! – заупрямился Жук. – Я не собираюсь лишаться удовольствия из-за дурацких бабочек.
– Ну и взмокнешь весь. Лучше возьми моего «Джорокса»[8]. Хуже тебе уже не будет.
Взмокли они все: Сталки быстрым шагом повел их на запад вдоль скал, расположенных у подножья покрытых дроком холмов, пересекая заросшие утесником овраги. Они не замечали ни скачущих кроликов, ни порхающих рябчиков, а относящиеся к геологии высказывания Турка были абсолютно непечатными.
– Мы что, в Кловелли собрались? – выдохнул он наконец, и они повалились на траву; внизу гудело море, а из леса дул летний ветерок. Они смотрели на овраг, наполовину заросший старым высоким, ярко цветущим утесником, который поднимался по склону, переходя в бахрому колючек, а затем – в густой смешанный лес пополам с остролистом. Казалось, половина оврага заполнена золотым огнем, поднимающимся к краю скалы. Ближняя к ним сторона была покрыта травой, в которой блестели предупредительные таблички.
