Джон Стейнбек - Неведомому Богу. Луна зашла
Теперь его спутник, усевшись рядом с ним на скамейку, смотрел на край моря, за которым скрылось солнце. Море потемнело, и ветер взбивал белые шапки пены.
— Для чего вы это делаете? — тихо спросил Джозеф.
Старик резко тряхнул головой.
— Для чего? — возбуждённо переспросил он, но затем постепенно успокоился. — Нет, не пытайтесь поймать меня. Ваш брат думает, что я — сумасшедший. Я знаю. Вот почему он ушёл гулять. Но вы-то так не думаете. Вы слишком умны, чтобы так думать.
Он снова взгляну на потемневшее море.
— Вы действительно хотите знать, зачем я слежу за солнцем, зачем я убиваю какую-нибудь маленькую тварь, когда оно исчезает?
Он замолчал и запустил свои согнутые пальцы в волосы.
— Не знаю, — сказал он тихо. — Причины-то я придумал, но они — не подлинные. Я сказал себе: «Солнце — это жизнь. Я даю жизнь жизни». Или: «Я условным образом показываю смерть солнца». Когда я называю такие причины, я знаю что они — не подлинные.
Словно ища поддержки, он посмотрел вокруг.
Джозеф прервал его:
— Нелепо скрывать очевидное под одеждой слов.
— Вот видите. Я придумываю причины. Я делаю так потому, что это доставляет мне радость. Я делаю так потому, что мне так нравится.
Джозеф порывисто кивнул.
— Если так не сделать, вам будет нелегко. Вы будете чувствовать, что вы что-то не доделали.
— Да, — громко воскликнул старик. — Вы поняли. Один раз я уже пытался рассказать об этом. Тот, кто меня слушал, ничего увидеть не сумел. Я всё делаю для себя. Не могу сказать, что это не помогает солнцу. Но делается всё для меня. В тот момент солнце — я. Видите? Через животное солнцем становлюсь я. Я сгораю в смерти.
Его глаза взволнованно заблестели.
— Теперь вы знаете.
— Да, — сказал Джозеф, — теперь я знаю. Знаю в части, касающейся вас. Что же касается меня, то разница здесь в том, что я пока так думать не осмеливаюсь, но думать буду.
— Такое сразу не приходит, — сказал старик. — Теперь всё почти совершенно.
Наклонившись, он положил свои руки на колени Джозефа.
— Когда-нибудь всё будет совершенным. Небо и море станут такими, какими они должны быть. Моя жизнь достигнет уровня покоя. Горы за моей спиной скажут мне, что время пришло. Время тогда будет совершенным, и оно будет последним.
Он степенно поклонился плите, где лежал мёртвый поросёнок.
— Когда оно придёт, я сам перейду через край мира вместе с солнцем. Теперь вы знаете. Такое скрыто в каждом человеке. Попыткам избавиться от этого препятствуют человеческие страхи. Всё возвращается к человеку. То, от чего избавляются, преобразуется, например, если вас взволновал рассказ о пытках, которые применяли в древности, вы увидите кровь на руках статуи, ведь пролившаяся кровь и ее изображение связаны между собой. Так что, — сказал он, — я рассказывал сидевшим в клетках созданиям, как всё происходит. Они не боятся. Вы думаете, я — сумасшедший? — поинтересовался он.
Джозеф улыбнулся.
— Да, вы — сумасшедший. Томас говорит, что вы — сумасшедший. То же самое сказал бы Бартон. Нельзя без последствий открывать в своей душе выход всему свободному, неискажённому, что там есть. Вы правильно делаете, что проповедуете животным, сидящим в клетках, а то окажетесь в клетке сам.
Старик встал, поднял свинью и унёс её. Он притащил воды и скребницей счистил кровь с плиты, а землю под ней посыпал свежим гравием.
Уже почти стемнело, когда он закончил свежевать поросёнка. Огромная белая луна выглянула из-за гор, и её свет упал на барашки волн, которые то появлялись, то исчезали. Шум прибоя становился всё громче. Джозеф сидел в маленькой, похожей на нору хижине, а старик поворачивал куски свинины на вертеле в очаге. Негромким голосом он рассказывал о здешних местах.
— Мой дом скрыт высоким шалфеем, — говорил он. — В шалфее есть несколько прогалин. Я нашёл одну из них. Осенью здесь дерутся олени. По ночам слышен скрежет их рогов. Весной они приводят сюда для обучения своих пятнистых оленят. Оленята ведь многое должны знать, чтобы вообще остаться в живых — заслышав какие звуки, надо бежать, что означают запахи, как своими передними копытами раздавить змею.
Ещё он сказал:
— Горы сотворены из металла; небольшой слой камней, а потом — чёрное железо и красная медь. Так должно быть.
Снаружи послышались шаги. Томас позвал:
— Джозеф, где ты?
Джозеф поднялся с пола хижины и вышел.
— Обед ждёт. Заходи и поешь, — сказал он.
Но Томас решительно возразил:
— Не хочется мне находиться рядом с этим человеком. Я здесь себя скверно чувствую. Пойдём вниз, на берег. Разожжём костёр и поедим там. Дорогу освещает луна.
— Готов и ужин, — сказал Джозеф. — Заходи и поешь, в конце-то концов.
Томас осторожно, словно боясь, что какой-нибудь злобный зверь бросится на него из тёмного угла, вошёл в дом. Хижина освещалась только огнём очага. Старик рвал мясо зубами и бросал кости в огонь, а закончив еду, сонно уставился на пламя. Джозеф присел рядом с ним.
— Откуда вы приехали? — спросил Джозеф.
— Что вы говорите?
— Я говорю, зачем вы приехали сюда и живёте один?
Сонные глаза старика на мгновение прояснились, а затем угрюмо потупились.
— Не помню, — сказал он. — Не хочу вспоминать. Чтобы отыскать то, что вам надо, мне пришлось бы мысленно вернуться назад. Если я так поступлю, в прошлом я столкнусь с другими мыслями, с которыми я не хочу встречаться. Оставим это.
Томас встал.
— Я беру своё одеяло и иду спать к обрыву, — сказал он.
Джозеф вышел из дома вслед за ним, бросив через плечо:
«Спокойной ночи!»
Братья молча подошли к обрыву и расстелили свои одеяла рядом на земле.
— Давай завтра поедем на побережье, — стал настойчиво просить Томас. — Не нравится мне здесь.
Усевшись на одеялах, Джозеф наблюдал за неясным движением освещённого луной моря вдалеке.
— Я вернусь завтра назад, Том, — сказал он. — Не могу я уехать. Я должен быть там, чтобы чего-нибудь не случилось.
— Да, но мы же планировали остаться на три дня, — возразил Томас. — Если я должен перегонять коров за сотни миль, мне надо отдохнуть от пыли, да и тебе тоже.
Долгое время Джозеф сидел в молчании.
— Томас, — спросил он. — Ты ещё не спишь?
— Нет.
— Я не поеду с тобой, Томас. Забирай коров. Я останусь на ранчо.
Опершись на локоть, Томас приподнялся.
— О чём ты говоришь? С ранчо ничего не случится. Нам надо коров спасать.
— Забирай, — повторил Джозеф. — Нельзя мне уезжать. Я думаю о поездке, но отъезд не укладывается у меня в голове. Ведь это всё равно как бросить больного.
Томас проворчал:
— Как бросить мёртвое тело. И плохо от того никому не будет.
— Оно не мёртвое, — возразил Джозеф. — На следующую зиму пойдёт дождь, весной поднимется трава, и река будет полной. Увидишь, Том. То, что было — какая-то случайность. На следующую весну почва опять будет полна водой.
Томас рассмеялся.
— И у тебя будет другая жена, и больше не будет засухи.
— Может быть, и так, — тихо сказал Джозеф.
— Тогда поехали с нами к реке Сан-Хоакин, и помоги нам с коровами.
Джозеф смотрел на огни корабля, плывущего далеко в океане, и видел, как быстро они передвигаются.
— Не могу я уехать, — сказал он. — Ведь здесь моя земля. Не знаю, почему она — моя, что делает её моей, но я не могу оставить её. Помнишь, как трава зеленела на холмах, даже на сколах камней, как желтели цветы горчицы? И как краснокрылые дрозды вили гнёзда в её стеблях?
— Помню, — резко сказал Томас, — а ещё я помню, что сегодня утром всё выгорело подчистую. Будь уверен, я помню и мёртвых коров, которые лежат вокруг. Такое быстро не проходит. Ненадёжное здесь место, — он повернулся на бок. — Раз ты так говоришь, завтра вернёмся назад. Надеюсь, ты в таком проклятом месте не останешься.
— Я должен буду остаться, — сказал Джозеф. — Если бы я уехал с тобой, мне бы каждую минуту хотелось вернуться посмотреть, не пошёл ли уже дождь и не появилась ли в реке вода? Лучше мне не уезжать.
23
Проснувшись, они обнаружили, что всё вокруг укутано серым туманом. Дом и сарай темными тенями выделялись в лёгкой дымке, а под обрывом глухо шумел прибой. Их одеяла отсырели. На их лицах и волосах крупными каплями выступила влага. Джозеф застал старика в хижине перед тлеющим очагом и сказал:
— Мы должны будем уехать, как только сможем найти наших лошадей.
Старик, казалось, был расстроен их отъездом.
— Я надеялся, что вы останетесь ещё хотя бы ненадолго. Я бы передал вам свои знания. Думаю, что вы могли бы передать мне свои.
Джозеф горько рассмеялся.
— Мне передать нечего. Мои познания оказались бесполезными. Как мы сможем найти наших лошадей в тумане?
