Панас Мирный - Гулящая
Марья засмеялась, а Христя молчала.
– Как же тебя зовут? – допытывался он.
– Не говори! – крикнула Марья, но Христя уже сказала.
– А по отцу?
Христя молчала.
Он повторил вопрос.
Христя улыбнулась и сказала:
– Батька.
– Христя Батьковна?
Марья еще громче рассмеялась, а за ней и Христя.
– Так слушай же, Христина Батьковна, – говорит паныч. – Будь отныне моей слугой и дай мне, пожалуйста, умыться. Шабаш теперь, Марья Ивановна. Вам теперь свиней пасти.
– Не очень, не очень! – ответила та. – Как бы не пришлось к старым возвращаться!
– Нет, не бывать этому.
– А что будет, увидим на блюде, – затараторила Марья.
– Как? Что ты сказала?
– То, что вы слышали.
Тем временем Христя принесла воду.
– Неси сюда, Христя, – махнув на Марью рукой, сказал квартирант, указывая на двери в свою комнату. – Ты еще не была в моих покоях!
Христя пошла за ним.
Большая комната в четыре окна. Слева у глухой стены стояла неубранная постель, у окна стол, а на нем всякие безделушки из дерева, глины, камня. Тут были группы обнаженных людей, собаки с оскаленными зубами, коты со светящимися глазами; по обе стороны стола на круглых подставках стояли две темные человеческие фигуры: одна – в шапке и кожухе – настоящий мужик, другая – без шапки, носатая, длинные волосы кучерявились на ушах и затылке. Стены увешаны картинами – прямо глаза разбегаются! На черном, покрытом лаком шкафу стояла фигура большеголового человека, опершегося о саблю, из-за которого выглядывал орел, распростерший крылья. Христе впервые пришлось видеть такое диво.
– Возьми эту скамеечку, Христина, – говорит паныч, – и поставь посреди комнаты, а под кроватью найдешь таз; поставь его на скамеечку и поливай мне на руки.
Христя начала лить холодную воду в его ладони. «И что там мыть?» – думала она, глядя, как он мылит свои холеные белые руки душистым мылом.
Марья, приотворив дверь, просунула в нее голову.
– Ишь – закрылись... Смотрите, как бы греха не вышло, – говорит она, смеясь.
– А ты подсматриваешь, старая карга? Не такие мы люди. Правда? – и он ласково глядит на Христю своими карими глазами.
– Какие же это?
– Мы – праведники. Не так ли, Христя?
– Умывайтесь, а то уйду, – говорит она стыдливо.
– Вот какая ты! – и он покорно подставил руки.
– Да еще не освоилась. А как хорошенько обтесать этот колышек, тогда... – и Марья заливается смехом.
Христя то краснеет, то бледнеет, даже слезы на глазах выступили. «Ну и бесстыдница эта Марья, такое болтает...»
– Не смущай дивчину, не смущай! – сказал паныч, умывшись.
Христя схватила таз с водой и побежала в кухню. Марья вошла в комнату паныча. И слышит Христя, как недавно еще сердитая и печальная Марья беззаботно щебечет и смеется.
– О-о! Там есть, – говорит она, смеясь.
– Нашли отца с матерью, – шутит паныч.
Марья неудержимо хохочет. Христя не разберет, о чем они говорят, но догадывается, что речь идет о ней. Ей стало досадно. «Рада, что напала на глупенькую!» – думала она.
Христя давно уже вытерла таз, но не хотела входить в комнату, откуда все еще доносился смех. Только когда паныч пошел в столовую чай пить, она отнесла таз.
– Вот паныч – хороший человек! Только и поболтаешь, когда он дома, – сказала Марья. Христя кивнула головой. Она уже не знала, что думать про Марью. Не сказав ни слова, она пошла убирать комнату квартиранта.
Когда хозяин и паныч ушли из дому, начались обычные хозяйственные хлопоты. На Марью опять нашло. Злая, сердитая, она по нескольку раз принималась за одну работу и, не окончив ее, бросала. Все ей казалось не так, все мешало.
– Долго будет у тебя борщ кипеть? – крикнула наконец Пистина Ивановна и принялась сама крошить овощи и резать мясо.
Марья ходила мрачная, насупившись, как сова, и гремела кочергой, ухватом, мисками, горшками. Хозяйка тоже сердилась, и Христя не знала, как ей быть, чтобы гнев не обратился на нее. Вчерашний день был такой радостный, а сегодня такой неприветливый. К тому же еще и дети подняли крик и рев из-за игрушек, которых не могли поделить.
– Маринка! Ты чего плачешь? – крикнула пани из кухни. – Поди позабавь их, – сказала она Христе.
Маленькую Маринку, кричавшую на весь дом, Христя взяла на руки, носила, баюкала – ничего не помогало. Маринка рвалась к матери.
– Не пускай ее сюда! – крикнула хозяйка.
Христя насилу успокоила девочку, усадила на коврик, и та стала играть. А тут расходился Ивась – веди его купаться.
– Нельзя. Мама не велит, – уговаривает его Христя.
– Купаться! – орет Ивась, пока в комнату не вбежала раскрасневшаяся Пистина Ивановна и не надавала ему пощечин. Ивась поднял рев.
– Стыдно такому большому реветь, – уговаривает его Христя. – Смотрите, как Маринка славно играет. Цаца барышня.
– Ца-ца, – повторила Маринка и начала баюкать большую куклу.
Ивась бросился к Маринке на коврик и расшвырял все ее куклы. Маринка снова заплакала, а Ивась ее передразнивал.
– Долго вы будете тут кричать? – крикнула на них хозяйка.
– Она... ругается, – сказал Ивась, указывая на Христю.
Та обмерла: что, если хозяйка ему поверит? Какой скверный ребенок!
Христя с трудом утихомирила детей, и только тогда ей удалось немного отдохнуть. Но вскоре пришлось накрывать на стол. Пришел хозяин и паныч – обед подавай, за столом прислуживай: то убери, то подай, это вымой, вытри.
После обеда дети притихли, хозяин лег спать, паныч закрылся в своей комнате. Христя вымыла посуду и тоже села обедать.
За обедом Марья разговорилась. Разговор шел о паныче: кто он, где служит и какой он вежливый, общительный, простой.
– Если б немножко полнее, какой бы красивый был! – говорила Марья. – Кажется, и наша хозяйка в него того... как зайдет о нем речь, не нахвалится своим кумом. Он Маринку крестил... А что до городских барышень, то каждая бы за него вышла. Такие они! Но он ни на кого не хочет променять свою попадью. Поп в церкви вечерню служит, а он с матушкой чаи распивает. Проходимец! А все же хороший человек, – закончила Марья и зевнула.
– Спать хочется? – спрашивает Христя.
– Еле на ногах держусь! Подумай – ни минутки не спала. Сейчас пойду в сарай и усну, а ты, пожалуйста, побудь за меня.
Управившись, Христя повела детей в садик. Хозяйка вышла на крыльцо и, мурлыча какую-то песенку, принялась вязать. Ее тонкие пальчики быстро перебирали спицы, из-под которых выплывали петельки, кружочки и снова петельки. Христя видела, как еврейки вяжут чулки, но это не то...
– Что вы делаете, барыня? – робко спросила Христя.
Хозяйка, взглянув на нее, засмеялась звонко, словно колокольчик. Лицо зарумянилось, блестели два ряда белых ровных зубов, а глаза так и сверкали. «Хорошая барыня, которая насмехается над прислугой», – подумала Христя.
– Вяжу, – сказала наконец Пистина Ивановна. – Никогда не видела? Погляди.
Христя подошла к ней ближе, и хозяйка начала ей показывать, как надо вязать.
У Христи только в глазах мелькало, когда она смотрела, с какой быстротой хозяйка медным крючком хватала нитку, вязала петельку, просовывала в эту петельку нитку, и неизвестно как образовывались две петельки. Христя только вздохнула.
– Не поймешь?
– Нет.
– Когда-нибудь научишься.
День близился к вечеру. Стоял удушливый зной. Раскаленный воздух казался желтым. Даже в садике – и то было душно. Дети капризничали.
– Веди их в комнату, – сказала Пистина Ивановна.
– Там ведь пан спит, – возразила Христя.
– Доколе он будет дрыхнуть? Выспится, а потом уйдет на всю ночь, – сдвинув светлые брови, сказала хозяйка.
В дверях Христя столкнулась с хозяином, заспанным, потным.
– Давай скорее умываться, – сказал он и вышел на крыльцо.
– Ух, и выспался, – произнес он, зевая.
– А теперь на всю ночь из дому, – сказала Пистина Ивановна.
– Надо идти – обещал. Но сегодня не засижусь, к полуночи буду дома.
– Смотри. Я буду ждать.
Солнце уже садилось, когда хозяин ушел из дому. Хозяйка собралась пить чай на веранде. Вышел и паныч. Он взял на руки свою крестницу Маринку и стал ее поить чаем.
– Вот только вы и напоите ее, любит вас, – говорит хозяйка. – Маринка, любишь крестного папу?
– Лю-бу, – прощебетала Маринка. Паныч ее поцеловал, и она принялась трепать его волосы и щеки.
– Ты же моя хорошая! – приговаривал он, раскачивая девочку, которая заливисто смеялась и размахивала руками.
Уже смеркалось, когда они закончили чаепитие. Дети захотели спать. Христя раздела их и уложила в постель. Когда она пришла в кухню, Марья наряжалась, уже собираясь уходить.
– Сегодня еще пойду, – сказала она, – и, может, в последний раз, – добавила она, глубоко вздохнув, и ушла.
Христя снова осталась одна. Дети спали; паныч ушел в свою комнату; хозяйка сидела в спальне... Кругом глубокая тишина. Христю начало клонить ко сну.
