Панас Мирный - Гулящая
Христя, однако, еще долго ждала в кухне, пока ей скажут – неси! Ничего не слышно. Хозяйка ушла в сад и не возвращается. Христя погасила свет и вышла на крыльцо. Луна высоко поднялась, заливая серебряным светом землю. Только у домов и заборов сгустились ночные тени. Серебристо-синий воздух был свеж и прозрачен, звезды еле заметно мигали в голубом сумраке. Все замерло в безмятежном покое. Затихает город, гаснут огни, наступает сонная тишина.
Христя села на пороге, прислонившись к косяку. Тишина ночи убаюкивает мысли в голове, скорбь и радости в сердце... Лечь бы тут, на свежем воздухе, и уснуть. Христя сладко зевает. Ее клонит ко сну, но из сада доносится смех, выкрики. Нет, не спи, Христя, жди, пока тебя позовут!
От скуки Христя начала оглядывать все кругом. Окно напротив было открыто, в комнате горел свет. Там живет паныч. «Почему там так тихо? Не уснул ли он?» – подумала Христя и, подойдя к окну, заглянула внутрь.
Склонившись над листом бумаги, он что-то быстро писал. Рука торопливо выводит одну строку за другой. Его молодое лицо, обрамленное пушком, то хмурится, то проясняется; черные брови то сходятся, то расходятся; под высоким белым лбом видны его задумчивые глаза.
Он на минуту прекратил писать, что-то прошептал и снова принялся за работу; слышно было, как поскрипывает перо.
Христя залюбовалась его молодым вдохновенным лицом, белыми нежными руками, карими глазами и черными густыми бровями. «Вольно ж ему губить свои молодые годы за работой без отдыха», – подумала она.
– Христя! Христя! – донесся окрик хозяйки.
Она вскочила как ужаленная и побежала.
– Вынимай жаркое из печи и неси. Они и до утра не кончат. Пусть стоит перед ними, и холодное поедят, когда проголодаются, – сердито сказала Пистина Ивановна. – А я спать пойду.
Христя понесла жаркое в садик.
– Эй ты, красавица! – крикнул Селезнев. – Принеси-ка сюда воды.
Христя принесла воду и, ставя стакан на стол, почувствовала, что ее кто-то тронул за талию. Она оглянулась и увидела, что Селезнев протянул к ней свою длинную руку.
Христя покраснела и вмиг убежала.
– Эх, скорая, черт возьми! – сказал Селезнев.
– А вы, капитан, по заповеди поступаете: пусть правая рука не знает, что творит левая, – хохоча, сказал Кныш.
– Да просто хотел ущипнуть.
– Не развращайте моих слуг, – нахмурившись, буркнул Антон Петрович.
– Нет, нет... Бог с ней! Я вист, а вы что? – обратился Селезнев к Кнышу.
– И я повистую, – ответил Кныш.
– Без двух, – говорит Антон Петрович, раскрывая карты.
– Эх, капитан! – сказал Кныш.
– А черт тебя дери с твоей девкой! – крикнул капитан.
Раздался дружный хохот.
Христя, стоя за беседкой, ничего не разобрала и только обиженно прошептала:
– Чертова верста! И стыда у него нет!
– Закрывай окна и ложись спать! – сказала ей Пистина Ивановна, когда она вернулась в комнату.
Христя побежала. Вокруг дома послышался стук закрываемых окон и ставней.
– А это зачем? – донесся голос квартиранта из комнаты, когда она намеревалась закрыть окно, и тут же показалось его белое лицо.
– Разве не надо? – спросила Христя.
– Не надо.
– Спать пора, – неожиданно для себя сказала Христя.
Его улыбающееся лицо снова показалось в окне. Христя убежала в сени.
Когда она уже легла, перед ее глазами в темноте сеней еще долго вырисовывалось белое улыбающееся лицо. Уснула она не скоро и несколько раз просыпалась от выкриков капитана.
ГЛАВА ВТОРАЯ
Солнце уже высоко поднялось, когда Христя проснулась. Марья еще не возвращалась, хозяйка спала. В доме было тихо – нигде ни шороха. С улицы доносился шум, топот. Люди толпами спешили на базар. Христя вспомнила, что в кадке воды мало, схватила ведра и побежала к соседнему колодцу. Принесла воды, поставила самовар, а еще никто в доме не вставал. «Видно, до утра просидели за картами», – думала она, не зная, за что бы взяться.
– Христя! – послышался из спальни голос хозяина. – Пора окна открывать! – И он громко зевнул.
Христя побежала. Вернувшись, она встретила Марью. Лицо у нее бледное, глаза воспалены, платье измято, волосы выбились из-под платка, да и платок сдвинут набок: или она всю ночь не спала, или, немного вздремнув, спохватилась и скорее побежала домой.
– Здорово, тетка! – приветливо сказала Христя.
– Здорово, – охрипшим голосом ответила Марья.
– А башмаки еще не почистили? – крикнул хозяин из спальни.
– Ой, дурная голова! – сказала Христя и побежала за башмаками.
Пока она их чистила, Марья молча приводила себя в порядок, поправила растрепанные волосы, разгладила помятую юбку. Взглянет Христя на молчаливую и сердитую Марью и снова примется за башмаки. Вот они заблестели, словно покрытые лаком. Христя понесла их в спальню.
– Марья дома? – спросил пан.
– Дома.
– Скажи ей, чтоб собиралась на базар.
Марью точно кипятком ошпарили.
– Черт бы его побрал! – заворчала она, как только Христя показалась на пороге. – У нас все не так, как у людей: пойдут на базар, купят дня на два, и готово. А у нас – что ни день, топай. На грош луку купить – иди! И сегодня иди, и завтра бреди. У других кухарки сами на базар ходят, а у нас иди за ними, как дурочка, и тащи, что они вздумают купить. Боятся, чтоб не украла! – тарахтела Марья, повязывая голову старым платком.
Вскоре показался хозяин, уже одетый, и, не сказав ни слова, вышел из дома. Марья, схватив корзину, побежала за ним.
«Отчего это Марья так сердита? Что с ней?» – думала Христя, оставшись в одиночестве. Самовар что-то печально напевал, и Христе стало грустно.
Немного спустя встала и хозяйка, а за ней – детвора. Надо всем подать умыться, одеть детей, застлать кровати, прибрать в комнатах. Христя вертелась как белка в колесе.
– Подай самовар, скоро пан с базара вернется, – приказала Пистина Ивановна.
Христя бросилась в кухню, а за это время уж вернулась Марья. Бледная и вспотевшая, она опустила на пол тяжелую корзину, в которой были куры, говядина и разные овощи.
– Руки пообрываешь! Нет того, чтобы извозчика нанять; как на коня навалят, и тяни! Аж руки затекли! – крикнула она и начала размахивать руками.
Христя схватила самовар и понесла его в столовую.
– Вымой стаканы, – говорит ей хозяйка.
Пока Христя возилась с чайной посудой, вернулся хозяин и начал рассказывать про базар.
– Ты сегодня присмотри за Марьей. Она ходит по базару и, как пьяная, на людей натыкается.
Хозяйка только вздохнула.
Христя вернулась в кухню. Марья сидела за столом и, глядя рассеянно в окно, лениво жевала хлебную корку. Видно было, что она о чем-то глубоко задумалась и думы ее были невеселые. Христя боялась заговорить с ней.
Было тихо и грустно, хотя солнце ярко сияло, и его золотые блики скользили по комнате.
– Что это, Марья Ивановна, такая печальная? – раздался тихий голос позади.
Христя испуганно оглянулась. У дверей стоял паныч. Волосы на голове растрепаны, глаза заспаны, белая вышитая сорочка расстегнута, и из-под нее выглядывает розовая грудь.
– Опечалишься, когда рук не чувствуешь, – сурово ответила Марья.
– С чего ж это?
– Вот какой воз на себе тащила, – и она указала на корзину с провизией.
– Бедняжка! И никто не помог? Никого не нашлось? – ласково глядя на нее, спросил паныч.
Марья исподлобья взглянула на него.
– Ну вас! Без насмешек никак не можете.
– А вы уж рассердились, Марья Ивановна. Я хотел вас просить, чтобы вы дали мне умыться.
– Вот кого просите! – кивнула она головой на Христю.
– А это что за вечерняя пташка? – спросил он, смотря на Христю.
Кровь прилила к ее лицу... «Это он намекает на вчерашнее», – подумала Христя и еще больше покраснела.
– Дивчина! Не видали еще? – сказала Марья.
– В первый раз... Откуда такая горлинка пугливая?
Христя вся пылает.
– А красива? – с ехидной улыбкой спрашивает Марья.
Паныч не сводил глаз с Христи.
– Уже и влюбились? – засмеялась Марья.
– Влюбился, право слово.
Христя несказанно обрадовалась, когда ее позвали. Она помчалась стрелой. Но, слушая наказы пани, слышит его голос, глядит на пол – и видит его светлые глаза.
– Григорий Петрович встал? – спрашивает хозяйка.
– Не знаю... Там паныч какой-то в кухне, – ответила Христя, догадываясь, что речь идет о квартиранте.
– Это он и есть. Зови его чай пить.
Христя вернулась в кухню, а он стоит, шутит с Марьей, а та смеется, щебечет.
– Пани просит вас чай пить, – робко сказала Христя.
– Хорошо, голубка. Дай же мне умыться, Марья.
– С какой стати? – возразила Марья. – Если она вам нравится, пусть и дает.
– Тю-тю! Ты ж моя старая слуга.
– Мало ли чего! Старые теперь забываются, а на молоденьких заглядываются!
Паныч покачал головой.
– Ну, что с тебя, старушка! Красавица, как твое святое имя? – спросил он Христю.
