Лесли Хартли - По найму
ГЛАВА 22
Найти Кларису оказалось непросто. С того дня, как он ушел, хлопнув дверью, она несколько раз меняла адрес. К тому же у нее была другая фамилия. Это его не смутило: в свое время — еще до их романа — она побывала замужем. Поиски затянулись, и машина оказалась очень кстати. Ей не часто случалось колесить по таким грязным и кривым улочкам. Сверкающая черным лаком, вымытая так, что в нее можно было смотреться, как в зеркало, ослепительно сияющая хромированными частями, в этих трущобах она казалась существом потустороннего мира, как ее хозяин, выходивший из нее с невозмутимо элегантным видом. Божество в автомобиле! Он шел наводить справки, а машину облепляла детвора. Они смотрели на нее, разинув рты, осторожно трогали ее, поглаживали, а кто-то благоговейно читал вслух номер. Когда же Ледбиттер возвращался, они отступали на безопасное расстояние, по-прежнему не сводя глаз с автомобиля.
В один прекрасный день Ледбиттер, сильно напоминавший в своих походах почтальона, разносящего корреспонденцию, задержался в доме подольше. Поглядывая с опаской на его высокую фигуру, маячившую в дверном проеме, мальчишки роем облепили машину, чтобы получше рассмотреть диковинку. Вернулся он повеселевший и помолодевший.
Ему сказали, что она вышла и вернется через полчаса. Его пригласили подождать, но ждать он не мог — у него был срочный заказ, а потому он запомнил дом, который при всей своей убогой наружности показался ему на удивление милым и приятным.
В последние дни он самым коренным образом пересмотрел свое отношение к Кларисе. Точнее сказать, восстановил былое отношение, добавив новые чувства, которых раньше не испытывал. Кем, собственно, она была для него раньше? Правильно — сожительницей. Кем еще? Да, она помогала ему самоутверждаться. На ней он оттачивал свое самолюбие — как нож на оселке или бритву на ремне. Она помогала ему холить и лелеять свое «я». Когда она была рядом (и даже когда она отлучалась), он думал и поступал с сознанием своей абсолютной правоты. Порой он нарочно делал и говорил то, что ей не нравилось: чтобы ощущать себя личностью, ему было необходимо время от времени идти наперекор. Ему хотелось оставаться самим собой, а это особенно удачно получалось через конфликт с окружающим миром и прежде всего с Кларисой. Он был умелым стратегом и порой, когда она ожидала атаки, вдруг делался мягким, как шелк, выставляя ее в глупом виде — давать отпор было некому. «Что с тобой?» — спрашивал он невинным голосом, потешаясь про себя ее замешательством и неуклюжими попытками перестроиться в соответствии с изменившимися обстоятельствами. Ему нравилось дразнить ее своей непредсказуемостью, он обожал, когда у нее сдавали нервы и она набрасывалась на него с упреками. Мирное сосуществование претило его натуре. В очередной раз доведя ее до белого каления, он чувствовал себя хозяином положения и заканчивал объятиями и поцелуями или же, наоборот, грандиозным скандалом. Если бы кто-нибудь осмелился спросить его, зачем он с ней так обращается, он ответил бы (если б, конечно, снизошел до объяснений), что ей самой так больше нравится и что она любит настоящих мужчин, а не слюнтяев. В таком ответе была доля истины, но, увы, только доля — разрыв между ними наступил быстрее, чем оба они могли предположить.
Ледбиттер уважал себя в той мере, в такой вызывал уважение у прочих мужчин. На мнение женщин — как и многим другим мужчинам — ему было глубоко наплевать. В отношениях с женщиной ему не хотелось постоянства. Он хотел денег, положения в обществе, но только не унылого постоянства. Очень многие вокруг него стремились отгородиться от повседневности в своем уютном мирке, что вызывало у Ледбиттера презрительную усмешку. Но Клариса устала от постоянной неопределенности, и, когда Ледбиттер бросил перчатку, она с готовностью приняла вызов, чего он, со своей стороны, никак не ожидал. Даже высылая назад ее фотографию, он ни минуты не сомневался, что скоро все опять встанет на свои места — она же, черт возьми, была влюблена в него как кошка! Он не верил, что слова женщины заслуживают серьезного отношения и могут служить показателем ее чувств. И вообще только он и никто другой мог решать, восстановить ли прежние отношения или дать ей от ворот поворот. «Ладно, ладно, — кипятился он про себя, — скоро ей надоест кобениться, и она прискачет обратно просить прощения — провалиться мне на этом месте, если я ошибаюсь». Увы, он ошибался. Ему, конечно, было жаль расставаться с Кларисой, и самолюбие его порядком страдало, но обида заглушалась злостью, которая всегда переполняла его, когда он сталкивался с оскорблением — не важно, было ли оно на самом деле или только мерещилось ему, а также радостным ощущением полной свободы, — все это помогло ему быстро забыть об этом неприятном происшествии.
Но теперь он больше не радовался своей свободе. Ему хотелось чего-то совсем другого, но он боялся признаться, чего именно, словно опасался, что тот, прежний Ледбиттер услышит и поднимет его на смех. Отчасти это была тоска по жизни, в которой все близко, просто и понятно с полуслова. Такая жизнь реально существовала, изо дня в день он соприкасался с ней, но волей обстоятельств почти все свое время проводил в другом мире, где дышалось с трудом и надо было тщательно подбирать слова. В этом мире он чувствовал себя чужаком, посторонним, но ничего не мог с собой поделать: мир этот завораживал и манил. Снова и снова он возвращался мыслями к леди Франклин и ее нахлебникам. В конце концов, Бог с ним, с Хьюи и с его красоткой, но леди Франклин — это совсем другое дело! Во-первых, в отличие от тех двоих она была с явной сумасшедшинкой, а во-вторых, обладала поистине безграничной властью над его воображением. Она в любой момент могла ворваться в его думы и напомнить о себе и своих фантастических идеях, которых приносили вполне реальные результаты. Для Хьюи и его цыпочки леди Франклин была дойной коровой, да и для него, Ледбиттера, в свое время тоже, но теперь все переменилось. Она сделалась недосягаемой, исчезла из его существования, заставив его отчаянно и тщетно мечтать о том, чего была дать не в состоянии.
Теперь вся надежда на Кларису — если кто может его спасти, так это она, а вовсе не леди Франклин.
Ее бывшая подруга сказала, что она развращает. Это леди Франклин-то! Тогда он чуть не расхохотался. Но теперь он подумал, что это сказано не так уж глупо: история их отношений подтверждала правоту Констанции. Леди Франклин, словно фея, творила чудеса: исполняла желания, превращала унылую повседневность в волшебную сказку. Ее золото было не выдумкой, а фактом, но чтобы его получить, приходилось вытворять Бог знает что. Оно доставалось в награду не трудолюбивым, а ловким, хитрым, сладкоречивым. Нет уж, лучше держаться таких, как он сам, — с ними по крайней мере можно не кривить душой, не строить из себя черт-те кого, не придумывать несуществующих чувств, которые опять-таки не надо выражать словесными оборотами, отполированными с той же тщательностью, что и поверхность его автомобиля. Только через Кларису он может надеяться отыскать свое прежнее «я», то самое здоровое циническое начало, благодаря которому он жил припеваючи. Клариса была его путеводной звездои, только она могла помочь ему стать самим собой. Ему и в голову не приходило, что все это означает потерю независимости. Он не подозревал, что, решившись на этот шаг, смиренно приносит себя к ногам Кларисы, а не милостиво разрешает ей вернуться, мечтает прилепиться к ней, как цветок репейника к прохожему, вместо того, чтобы взять и сорвать этот самый цветок. Но делать было нечего — так хотело его новое «я».
Он снова зашел к ней, и опять неудачно. Миссис Кроузер нет дома, сообщила хозяйка, с любопытством оглядывая Ледбиттера, но она должна вернуться с минуты на минуту, и он вполне может ее подождать. Ледбиттер заколебался, но сказал, что ждать ему некогда — надо на работу, лучше пусть она передаст Кларисе, что кое-кто хотел ее видеть. Хозяйка спросила его фамилию, и Ледбиттер назвался. Фамилия не произвела никакого впечатления, но в этом не было ничего удивительного. «А где ее супруг? — словно невзначай спросил Ледбиттер и добавил: — Мы с ним были приятели». Хозяйка удивленно подняла брови: «Разве вы не знаете? Они давно разошлись». — «Это жаль, — отозвался Ледбиттер, стараясь ничем не выдать своего облегчения. — Могу только сказать, что кому-то из них не повезло». — «Уж во всяком случае не ей, — заметила женщина. — Может быть, он вам и приятель, но я лично так считаю: она молодец, что послала его подальше». — «Не сочтите за назойливость, — сказал Ледбиттер, — но чем она сейчас занимается?» — «Работает в шляпной мастерской, — последовал ответ. — И между прочим, неплохо зарабатывает — во всяком случае, она довольна». — «Рад это слышать, — сказал Ледбиттер, не испытывая, впрочем, никакой радости. — «Жаль только, что она разошлась с мужем». — «Не жаль, а слава Богу, — возразила женщина. — Она, правда, не любит говорить об этом — она не из тех, кто рассказывает свои сердечные тайны, но, насколько я могла понять, он обращался с ней плохо». — «Серьезно? — отозвался Ледбиттер, снова загораясь надеждой. — Я ведь ничего толком не знаю». — «Плохо, плохо, — решительно повторила женщина, — но хватит об этом, тем более если вы с ним друзья». — «Не такие уж мы и друзья, — сказал Ледбиттер, — просто мне обидно, что такая симпатичная женщина живет одна». — «А я ей про что все время твержу! — оживилась его собеседница. — Вы не подумайте, что люблю совать нос в чужие дела, но я ей сколько раз говорила: тебе, милочка, нужен человек, который бы о тебе заботился». — «Ну и что она?» — с деланным безразличием спросил Ледбиттер, но, судя по всему, притворился он неудачно, потому что женщина, как-то странно покосившись на него, ответила: «Говорит, что обойдется без мужчин». — «Жаль, — в третий раз сказал Ледбиттер. — Неужели из-за того, что ей попался плохой муж...» — «На этот счет она мне ничего не говорила, — перебила его женщина, — и я могу только предполагать, но, похоже, муж тут ни при чем». — «Ни при чем?» — «Нет, — отрезала женщина. — По правде сказать, она давным-давно про него забыла. Может, зря я вам про это рассказываю, но у меня такое впечатление, что все дело в другом человеке». — «В другом?» — опять переспросил Ледбиттер. Женщина поджала губы и кивнула: «Да, она его, кажется, очень любила, а он ее бросил». — «Черт возьми! — воскликнул Ледбиттер. — Это очень жестоко с его стороны. Ну а что бы она сказала, если бы этот человек вернулся?» Женщина пристально посмотрела на него. «Не знаю, — ответила она наконец. — Она со мной на эти темы не разговаривает, но, по-моему, если он и в самом деле надумал вернуться, то не худо бы ему забыть свои прежние ухватки. Судя по всему, это был жуткий тип, хотя она мне про него ничего такого не рассказывала...» — «Но вы, кажется, сказали, что она его очень любила?» — небрежно осведомился Ледбиттер. «Наверное, любила. Стала бы она иначе терпеть все его безобразия. Нет, он пальцем ее не тронул, но лучше бы уж дрался. Это был злой, жестокий человек: он все время над ней издевался!» Ледбиттер молчал, помертвев лицом. «Ну что ж, — наконец выдавил он из себя. — Может, и она была не сахар, мы-то с вами ничего в точности не знаем. Среди женщин порой попадаются такие мегеры! А кроме того, если она узнает, что он хочет вернуться, глядишь, ее отношение к нему переменится». — Мое дело сторона, — сказала его собеседница, — но может быть, ему имеет смысл рискнуть. Попытка не пытка. И если она вдруг увидит...» — «Ну, ну», — поторопил ее Ледбиттер. «...что он осознал свое поведение... Но почему мы тут стоим? Вы бы зашли в дом, присели: она вернется с минуты на минуту». — «Мне некогда, — сказал Ледбиттер. — Надо на работу... А как, вы сказали, звали того типа?» — «Ничего я вам не говорила, — возразила женщина, — потому что и сама не знаю. Она такая скрытная!» — «А я начинаю догадываться, о ком речь, — сказал Ледбиттер. — Парень-то он неплохой, раньше, правда, был как порох, но теперь поутих, остепенился. Я его знаю. Он тоже сейчас живет один, зарабатывает прилично, да и работа у него не пыльная. Не хуже, чем у нее». — «Вы хотите, чтобы я ей это передала?» — оживилась вдруг женщина. «А почему бы нет! Если, как вы сказали, ей нужен мужчина...» — «Я не говорила, что ей нужен именно он, — возразила женщина. — И вообще я не говорила, что она в ком бы то ни было нуждается. Я просто сказала: ей бы не мешало найти хорошего, порядочного человека — такого, как вы, например». Тут она заговорщицки посмотрела на Ледбиттера, затаив его задуматься, не раскрыл ли он свои карты. А впрочем, какая разница! «В общем, он в чем-то на меня похож, — смущенно забормотал он, — во всяком случае, мне это показалось, когда мы с ним виделись в последний раз. Пожалуй, я только покрасивей...» — Тут он усмехнулся, и женщина тоже засмеялась. «А что, может, вы и правда ей передадите», — сказал он уже совершенно серьезным голосом. «Что именно?» — спросила женщина. «Ну что, мол, кто старое помянет, тому глаз вон... все ошибаются, а ей всегда будут рады, встретят с распростертыми объятьями, она поймет, где встретят, и кто, тоже догадается... И еще — к старому возврата не будет, потому как... тьфу, дьявол, ну, в общем, этот самый человек теперь сильно изменился, и если у нее есть фотография, то пусть пришлет, и тогда он поймет, что она согласна и все в полном порядке». — «Минуточку, — сказала женщина, — не все сразу. Значит, если согласна, то пусть вышлет свое фото: она знает какое?» — «Догадается», — нетерпеливо сказал Ледбиттер. «А куда?» — «По старому адресу». — «А она помнит его? — засомневалась женщина. — Ведь это было так давно». — «Помнит, помнит, и еще скажите ей, чтобы она поторопилась... то есть, наоборот, чтоб все хорошенько обдумала. И еще скажите, у него есть кое-что для нее, что ей может очень понравиться. А впрочем, нет — не говорите, не надо — это прозвучит слишком пошло. Лучше скажите, что все будет по-старому — вернее, по-старому, но не совсем... если, конечно, она поймет всю эту тарабарщину. Скажите, что он перевезет ее и все ее вещи и все расходы возьмет на себя. И пусть не беспокоится — он обо всем позаботится. Передайте еще, что я надеюсь, с ней все в порядке. Что я...
