Жорис-Карл Гюисманс - Без дна
К размышлениям примешивалась горечь: в кои-то веки проникся к женщине теплым чувством, а она водит его за нос; сердился и на себя — не следовало поддаваться на обман. Кроме того, Дюрталю вспомнились некоторые фразы, дерзость которых только теперь бросилась ему в глаза. Например, когда на вопрос о нервном смехе госпожа Шантелув небрежно бросила: «На меня даже в омнибусе иногда находит» — и особенно когда заявила, что не нуждается ни в разрешении Дюрталя, ни в нем самом, чтобы предаваться с ним любви. Дюрталю представлялось по меньшей мере непристойным обращаться с такими словами к мужчине, который и не думал преследовать ее и даже не предпринимал никаких шагов к сближению.
— Подожди, обломаю тебя, — вырвалось у него в сердцах, — дай только срок.
За ночь он успокоился, и образ этой женщины отступил, во всяком случае, не преследовал его так, как прежде.
«Еще два свидания, и баста, — решил Дюрталь, подводя итог. — Сегодня вечером пойду к ней. Впрочем, сегодняшнее свидание не в счет, так как все равно не имеет смысла. Обложить себя как зверя я не дам, но и идти на приступ тоже не собираюсь. Еще чего доброго Шантелув застанет меня на месте преступления, и что тогда — либо полиция нравов, либо дуэль. Следующее свидание устрою здесь. Если она будет упрямиться, поставим на этом точку. Пусть трется о кого-нибудь другого!»
Дюрталь с аппетитом позавтракал и, собираясь приступить к работе, принялся перебирать разбросанные по столу материалы.
Итак, вспомнил он, пробегая глазами последнюю главу, алхимические эксперименты и попытки заклясть дьявола закончились неудачей. Прелати, Бланше, чернокнижники и колдуны из окружения маршала в один голос твердят, что привлечь Сатану на свою сторону можно, лишь предоставив ему взамен свою душу и жизнь или регулярно делая князю мира сего кровавые жертвоприношения.
Погубить свою жизнь Жиль отказывается, но мысль о приношении в жертву чужих жизней западает ему в душу. Этот человек, столь храбрый на поле боя, столь самоотверженно защищавший Жанну д’Арк, трепещет перед дьяволом и со страхом думает о загробной жизни, о Христе. Под стать ему и его сообщники. Он заставляет их поклясться на Священном Писании, что они не откроют никому постыдных мерзостей, творящихся в замке, и ничуть не сомневается, что ни один из них не нарушит клятву, ибо в Средние века даже самый отпетый негодяй не взял бы на себя такой непростительный грех, как нарушение обета, данного Богу!
Таким образом, алхимические эксперименты были заброшены, потухшие горны остывали, а Жиль проводил время в пьяных оргиях. Возбужденная беспорядочными возлияниями и пряной едой, бродила в его жилах кровь.
Женщин в замке не было. Поселившись в Тиффоже, Жиль окончательно отвратился от женского пола. Сношения со срамными девками из войскового борделя, связи со знатными куртизанками при дворе Карла VII, которых он делил с Ксентраями и Ла Гирами, по-видимому, породили в нем отвращение к женщинам. Как человеку с извращенными взглядами, ему в конце концов опротивели нежность кожи и запах женского тела, столь ненавистный всем содомитам.
Жиль совращает мальчиков из церковного хора. Этих «прекрасных, аки ангелы», отроков он сам и набирал в свою певческую школу. Их одних он любил, их одних пощадил его кровожадный инстинкт.
Но вскоре ему приелась трапеза, состоящая из детских поллюций. Закон сатанизма требовал, чтобы избранник дьявола сошел по лестнице греха до самой последней ступени. Душа Жиля должна была умереть и сгнить, дабы враг рода человеческого мог вселиться в эту оскверненную дароносицу бессмертия, изъеденную гнойниками порока.
И к зловонию плотских вожделений присоединился всепроникающий смрад бойни. Первой жертвой Жиля стал совсем малыш, чье имя до нас не дошло. Жиль перерезал ему горло, отсек кисти рук, вырвал сердце, выколол глаза и отнес труп в комнату Прелати. Там они принесли мальчика в жертву дьяволу, тот, однако, не отозвался на их страстные призывы. Жиль в отчаянии спасается бегством. Прелати завертывает жалкие останки в простыню и, дрожа от праха, ночью закапывает в освященной земле рядом с часовней Святого Винсента.
Кровь этого ребенка Жиль собрал, в нее он впоследствии макал свое перо, записывая заклинания и заговоры; это она алым дождем обильно оросила семя порока, уже посеянное в его душе, и оно дало щедрые всходы, так что вскоре Жиль уже мог собрать обильнейший урожай преступлений.
С 1432 по 1440 год, то есть в течение восьми лет, от отставки маршала до его смерти, жители Анжу, Пуату, Бретани, рыдая, бродят по дорогам. Повсюду исчезают дети: пастушков крадут прямо в поле, девочки уходят из школы, мальчики идут играть в мяч на улицу или резвиться на лесную поляну и бесследно исчезают.
Во время дознания, которое распорядился провести герцог Бретани, писари Жана Тушеронда, наделенного всеми полномочиями для расследования, составляют бесконечные списки детей, которых оплакивают безутешные родители.
В Рошебернаре пропал сын женщины по фамилии Перон — по словам матери, «мальчик ходил в школу и прилежно учился».
В Сент-Этьен-де-Монтлюк пропал сын Гийома Бриса, «бедняка, жившего подаянием».
В Машкуле пропал сын Жоржа ле Барбье, «коего последний раз видели за постоялым двором, где мальчик рвал яблоки, а потом никто его больше не видел».
В Тоней пропал ребенок Матлина Туара — «слышали, как он кричал и пытался вырваться, и было тому отроку лет около двенадцати».
И снова Машкуль… На Троицу супруги Сержан оставили дома восьмилетнего ребенка, а возвратившись с поля, «уже не обнаружили упомятутого выше отрока восьми лет от роду и убивались сильно, и печалились».
В Шантлу некий Пьер Бодье, местный галантерейщик, поведал, что с год назад встретил в окрестностях замка де Рэ двух девятилетних братьев, детей жившего поблизости Робина Паво — «и вот с тех пор никто их в глаза не видел и не знает, что с ними сталось».
В Нанте некая Жанна Дарель дала показания, что «в день праздника Господня послала своего сына именем Оливье, семи-восьми лет, в город и со времени того праздника не видела его и не имела о нем известий».
Страницы дела множатся, открывая нам сотни имен, повествуя о скорби матерей, которые выспрашивают о своих детях у прохожих, об отчаянии тех, у кого детей похищали прямо из дома, когда все уходили в поле пахать или сеять коноплю. Несть числа одним и тем же безутешным фразам, повторяющимся в конце каждого свидетельского показания: «и все видели, как они сетовали в тоске», «и слышалось немало стонов». Везде, где Жиль творит свои черные дела, раздается материнский плач. Поначалу испуганные люди грешат на злых фей и похотливых леших, мол, это они уничтожают их потомство, но постепенно у них зарождаются страшные подозрения. Переезжая с места на место, из крепости Тиффож в замок Шамтос или оттуда в поместье Де-ля-Суз пли в Нант, Жиль оставляет за собой реки слез. Там, где он побывал, на следующий день недосчитываются детей. Дрожа от страха, крестьяне видят, что везде, где появляются близкие приятели маршала Прелати, Роже де Бриквиль, Жиль де Силле, исчезают мальчики. В ужасе обращают они внимание на старую бродяжку в грязных лохмотьях, Перрин Мартен, лицо которой, как у Жиля де Силле, закрыто черной кисеей. Она заговаривает с детьми, ее слова такие ласковые, лицо, когда она приподнимает кисею, такое доброе, что ребята сами идут с ней на опушку леса, где на них набрасываются какие-то дюжие парни, затыкают им рот и уносят в мешках. Эту поставщицу живого товара, эту ведьму народ нарекает Совой.
Люди сира де Бриквиля, главного егеря кровожадного маршала, прочесывали города и веси, выслеживая детей. Недовольный своими загонщиками, Жиль устраивался у окон замка и внимательно осматривал юных попрошаек, которые, привлеченные щедростью маршала, стекались отовсюду к стенам Тиффожа; он приглашал к себе тех, чей облик возбуждал его низменные страсти. Нищих мальчишек бросали в подземную тюрьму и держали там до тех пор, пока у маршала не просыпался звериный инстинкт и он не требовал очередной человеческой жертвы.
Скольких детей он растлил и растерзал? Жиль и сам сбился бы со счета, так много было совершено насилий и убийств! В документах того времени упоминается от шестисот до восьмисот жертв, однако эта цифра, по-видимому, не точна — она явно занижена. Обезлюдели целые области, в деревушке Тиффож и в Де-ля-Сузе мальчики перевелись напрочь, в Шамтосе подвал одной из башен был усеян трупами; свидетель, назвавшийся на допросе Гийомом Илере, заявил, что «некий Дю Жарден якобы рассказывал, будто видел в вышеназванном замке большую винную бочку, доверху забитую загубленными отроками».
Следы кровавых злодеяний сохранились до наших дней. Два года назад в Тиффоже один врач обнаружил подземную тюрьму, откуда извлекли множество черепов и костей.
