Жюльен Грин - Полночь
Последних слов Элизабет не поняла. Когда развернула листок, на нем оказалось написанное превосходным почерком одно лишь слово, прочтя которое она чуть не вскрикнула:
«Спасайтесь!»
— Возьмите себя в руки, — быстро зашептал господин Бернар, — сделайте вид, что вы читаете дальше.
Несмотря на замешательство, Элизабет была восхищена тем, как эта фраза достигла ее ушей, без того чтобы ее мог уловить даже тонкий слух мальчика, и господин Бернар уже не показался ей таким угловатым, как минуту назад; более того, он прекрасно воспользовался своей мнимой неуклюжестью, ибо в тот миг, когда он склонился к уху Элизабет, чтобы тайком от всех шепнуть ей несколько слов, он наступил на ногу Марселю. Ребенок вскрикнул и едва не выронил фонарь. Эва и господин Аньель не поняли, что случилось, но на всякий случай бросились к господину Бернару. Произошло минутное замешательство, и в это время листок исчез из рук Элизабет как по волшебству.
Молодая девушка, все еще дрожавшая от волнения, села в уголок, в то время как господин Бернар успокаивал Эву и господина Аньеля, говоря, что ничего страшного не случилось, и извинялся перед ними со свойственной ему подчеркнутой вежливостью. Не будь он слаб глазами, прочел бы на лице Эвы разочарование, которое та и не пыталась скрыть, то ли это чувство было слишком сильным, то ли она не считала нужным скрывать его перед слепцом. Что касается господина Аньеля, то он был не в состоянии трезво наблюдать за участниками этой маленькой сцены. Руки его дрожали так, что шуршали накрахмаленные манжеты, голова тряслась, он переводил взгляд то на одного, то на другого, хотел все увидеть и все понять, но ничего не видел и понимал все не так, он был целиком во власти волнения, которое не беспокоило никого, кроме Элизабет — та смотрела на него со страхом. Она видела, как господин Аньель не раз порывался протянуть руку к господину Бернару, будто хотел удостовериться, что тот здесь, но сразу же отдергивал ее. Время от времени он бросал беспокойные взгляды на иностранку и на мальчика и постанывал в бороду, словно ему трудно было дышать. Наконец набрался смелости и коснулся кончиками пальцев руки господина Бернара — тот тихонько убрал руку, не прерывая беседы с Эвой. Мало-помалу дыхание господина Аньеля стало ровным, искаженное лицо обрело обычный вид. Он вперил в застывшую маску господина Бернара заботливый взгляд, исполненный такой трогательной преданности, какая бывает в собачьих глазах, затем, убедившись, что в его услугах не нуждаются, своим обычным широким и бесшумным шагом подошел к столу и занял свой пост за стулом.
Элизабет, поглощенная наблюдением за господином Аньелем, не слышала, что господин Бернар говорил Эве и что та ему отвечала, но у нее возникло смутное представление о том, что иностранка говорила слегка повышенным тоном, а господин Бернар рассыпался в любезностях со свойственной ему учтивостью. В наступившей вдруг тишине Элизабет услышала слова слепца: «Нужно повиноваться или уходить».
— Повиноваться или уходить! — вскричал господин Аньель так громко, что все вздрогнули, а задремавший на стуле юный Марсель проснулся. — Спасибо, господин Бернар, за это великолепное изречение, которое я только что имел счастье услышать, я бы записал его заглавными буквами…
— Аньель, вы выпили, — сказала Эва.
— Мсье Аньель, — нарочито медленно произнес господин Бернар, — будьте добры дать мне руку и подвести к столу. Я хочу пить.
Господин Аньель поспешил к больному, провел его на почетное место, оказывая всяческие знаки уважения, затем налил ему большой стакан кипяченой воды.
— Марсель! — позвал господин Бернар, сев на стул. — Где Марсель?
Мальчик с фонарем подошел к нему.
О! — воскликнул господин Бернар, обхватив голову ладонями. — Этот свет пронзает мой мозг. Ради Бога, мой мальчик, убери его от меня. Поставь куда-нибудь в угол, так чтобы лучи света не ранили меня, если, конечно, — добавил он, — темнота не будет кому-нибудь нежелательна…
Господин Аньель заверил его, что темнота — прекрасная вещь и всем нравится, фонарь поставили на пол подальше от стола. Наступило недолгое молчание, Эва и Элизабет ощупью вернулись на свои места.
— Друзья мои, — сказал господин Бернар, нечаянно опрокидывая стакан с драгоценным укрепляющим средством Эвы, — получилось так, что мои последние слова были всеми услышаны, хотя я этого не хотел, они были, так сказать, обнародованы мсье Аньелем. Но я об этом не жалею. Повиноваться или уходить. Чем больше я думаю, тем больше убеждаюсь, что слова эти, хоть и вовсе не возвышенные, как полагает мсье Аньель, передают четкую и строгую мысль. Те, что ищут покоя в этих стенах, пусть повинуются или пусть уходят! Пусть укротят свою волю, пусть откажутся от нее перед высшей волей, правящей усадьбой, — господин Аньель одобрительно заворчал, — или пусть уходят! Двери открыты, дороги свободны…
— Во всяком случае, калитка сада заперта на ключ, как всегда с наступлением вечера, — робко заметил господин Аньель, для которого каждое слово имело только один, буквальный смысл.
— Ну, раз вы так меня понимаете, — мягко возразил господин Бернар, — то могу добавить, что через садовую калитку можно без труда перелезть, равно как и через изгородь, короче говоря, Фонфруад — не тюрьма, и те, кому здесь не по душе, могут уйти, только и всего.
Закончив эту маленькую речь, он постучал по столу, чтобы разбудить Марселя, снова задремавшего на стуле. Мальчик тотчас вскочил, взял фонарь и потер глаза кулаком. Господин Бернар пожелал всем спокойной ночи, вежливо повернувшись к каждому, хотя тут не обошлось без небольших недоразумений, ибо он принял Элизабет за Эву и назвал ее «милейшей», а к Аньелю обратился «милое дитя».
VIIIКогда Элизабет увидела, что господин Бернар вышел из столовой, ее первым побуждением было побежать за ним, но разум подсказал ей, что это было бы неосторожно, ведь Эва и господин Аньель с полным основанием посчитали бы такой поступок лишенным смысла, а то и подозрительным. И вот она, как могла, обуздала свое нетерпение и сидела молча, пока господин Аньель ощупью искал спички, так как электричества в усадьбе уже несколько часов не было. Прошло минуты две, и вот наконец скудный и неверный свет маленькой лампы озарил заросшее волосами лицо господина Аньеля. Эва, не вставая со стула, взяла бутылочку из-под своего сердечного снадобья и посмотрела на нее недобрым, если не сказать — яростным, взглядом. Господин Аньель пошел к окнам, чтобы закрыть ставни. Элизабет воспользовалась обстановкой, чтобы слегка дрожавшим голосом пожелать обоим спокойной ночи и удалиться.
На лестнице она увидела, что фонарь качается между вторым и третьим этажами, отбрасывая на стену гигантскую тень господина Бернара, которая целиком поглощала тень мальчика. Они поднимались медленно, как во сне. Взявшись за отполированные перила, девушка почувствовала, как они дрожат, потому что господин Бернар, судя по всему, налегал на них всей тяжестью своего огромного тела. Элизабет какое-то время постояла в нерешительности. Поговорить с господином Бернаром в присутствии Марселя невозможно. С другой стороны, если она долго простоит у подножья лестницы, ее могут застать здесь Эва или господин Аньель. И девушка решила последовать за господином Бернаром до дверей его комнаты и поговорить с ним, как только он останется один. Ловко поднялась на два марша, причем, если какая половица и скрипнула под ее ногой, этого скрипа никто не услышал среди громоподобного грохота, производимого тяжелыми шагами господина Бернара. На площадке второго этажа Элизабет отошла в нишу окна и подождала, пока больной не поднимется выше.
Так она поднялась за ним на третий этаж и увидела, как свет фонаря двинулся по коридору и исчез за поворотом. Здесь она остановилась в замешательстве: если пойти за ними, не миновать встречи с Марселем, который, проводив господина до двери его комнаты, наверняка вернется с фонарем вниз. Однако ей нужно узнать, которая это дверь. Секунду поколебавшись, Элизабет на цыпочках пошла вперед. Господин Бернар и его поводырь остановились, но она их не видела из-за поворота. Однако до ушей ее доносились их негромкие голоса, и ей удалось разобрать, как господин Бернар тихо сказал:
— Одолжи-ка мне эти пятьдесят сантимов, малыш. Видишь ли, такие времена нынче настали, что каждый грош на счету, но я вскорости верну тебе долг, не сомневайся, мой мальчик, отдам сполна.
Наступило довольно долгое молчание, затем девушка услышала, как господин Бернар поблагодарил Марселя и еще раз заверил его, что отдаст долг в самое ближайшее время. Потом открылась и закрылась какая-то дверь. Элизабет поспешно вернулась на лестничную площадку и присела на стул, как будто отдыхала после быстрого подъема на третий этаж; вскоре показался свет фонаря.
