Бут Таркингтон - Великолепные Эмберсоны
Джордж перевел дыхание и шагнул вперед, встав вплотную к дяде.
— Разве ты не понял, я сказал, люди болтают, что мама собирается замуж за этого человека?
— Я всё понял.
— Вот ты говоришь, что я всё только испортил, — продолжил Джордж. — А что если… а что если им и впрямь взбредет в голову пожениться? Думаешь, люди поверят, что они ошибались, сплетничая о… ну ты и сам в курсе.
— Нет, — рассудительно сказал Эмберсон, — вряд ли люди поменяют свое мнение. Злые языки станут еще злее, а глупые трещотки затрещат еще глупее, как пить дать. Но сплетни ни за что не ранят Изабель и Юджина, если они про них не узнают, да даже узнай они об этих слухах, всё равно остается выбор: они могут начать отрицать клевету или продолжат жить тихо и счастливо. Если они решили пожениться…
Джордж почти ошалел от такого предположения:
— Господи! И ты говоришь об этом так спокойно!
Эмберсон с удивлением посмотрел на него.
— Почему бы им не пожениться, если есть такое желание? — спросил он. — Это их личное дело.
— Почему бы нет? — отозвался Джордж. — Почему бы нет?!
— Да. Почему бы нет? Не вижу ничего ужасного в том, что два свободных взрослых человека, думающих друг о друге, соединяют свои жизни. Что не так с этим браком?
— Это будет чудовищно! — закричал Джордж. — Чудовищно просто предполагать такую жуть, а уж если это правда… как ты можешь просто сидеть тут и спокойно говорить об этом! О своей собственной сестре! О господи! А… — Он разразился чередой неразборчивых звуков, резко отвернулся от Эмберсона и направился к двери, бешено жестикулируя.
— Бога ради, вот только театра не надо! — сказал дядя, но заметил намерение Джорджа уйти: — Давай обратно! Ты ни в коем случае не должен говорить об этом с мамой!
— И не собирался, — буркнул Джордж, выскакивая из комнаты в огромный темный коридор. Он прошел мимо комнаты деда к лестнице, скользнув взглядом по белобородому Майору, в свете лампы склонившемуся над гроссбухом на конторке. Он не повернулся на шаги внука, тоже не придавшего значения согбенной старческой фигуре, лихорадочно работающей над длинными столбцами вычислений, не ведущими ни к чему хорошему, не то что раньше. Джордж влетел к себе в особняк и схватил пальто и шляпу, не заглянув ни к маме, ни к тете Фанни. Предупредив прислугу, что ужинать не будет, он поспешил прочь из дома.
Около часа он слонялся по темным улицам Эмберсон-эдишн, затем направился в центр города и зашел в ресторан выпить кофе. После этого до десяти вечера пробродил по ярко освещенным проспектам и бульварам и наконец вновь свернул на север, к родному району. Надвинув шляпу на глаза и подняв воротник пальто, он опять исходил такие знакомые улицы вдоль и поперек. Он вышагивал столь энергично, что заболели ноги и со временем пришлось поворачивать к дому, но прошел он не к себе, а уселся на огромной каменной веранде особняка Майора: смутная тень в хладной пустыни. Огни в окнах погасли, а после полуночи даже дожидающаяся его мать потушила свет.
Он просидел еще полчаса, а затем пересек дворы новостроек и беззвучно отпер переднюю дверь своего дома. В прихожей и коридоре горел свет, впрочем, в его спальне тоже. Он быстро и тихо закрыл за собой дверь, но не успел вынуть ключа из скважины, как в коридоре раздались легкие шаги.
— Джорджи, милый?
Прежде чем ответить, он отошел к окну:
— Да?
— Хотелось бы знать, где ты всё это время пробыл, милый.
— Зачем тебе?
Последовало молчание, потом Изабель робко сказала:
— Что бы ты ни делал, надеюсь, тебе было хорошо.
— Спасибо, — чуть помедлив, бесцветно ответил он.
Прошла еще минута, прежде чем Изабель заговорила:
— Кажется, ты не в настроении поцеловаться на сон грядущий? — Она усмехнулась и добавила: — Это естественно в твоем возрасте!
— Я уже ложусь, — сказал он. — Доброй ночи!
Повисла еще более долгая пауза, и наконец прозвучал такой же безэмоциональный ответ:
— Доброй ночи!
Тревожные мысли не покидали Джорджа и в постели: перед глазами проносились бессвязные куски событий этого ужасного дня, и самым ярким было воспоминание о том, как дядя опустился в большое кресло с болтающимся в кулаке галстуком, и эта картина убедила Джорджа, что его дядя Джордж Эмберсон безнадежный мечтатель и от него нельзя ожидать поддержки, ведь он этакий милый дурачок, которому не хватает естественных порывов, и в борьбе решительного мужчины за честь семьи он станет просто путаться под ногами.
Затем Джордж отчетливо увидел искаженное яростью круглое лицо миссис Джонсон, как солнце над горным плато, маячащее над огромной грудью, услышал надтреснутый, астматический голос… "делала это из благих побуждений и не разделяла мнения людей, дурно говорящих обо всем этом, обращая внимание на несчастные совпадения и"… "Узнаете, как только выйдете на улицу. Пожалуйста, покиньте мой дом!"… Джордж вновь и вновь вскакивал с кровати и босыми ногами шлепал по комнате.
За этим занятием измученного юношу застал рассвет, мрачно заглянувший в окно. Джордж мерил шагами спальню и, вцепившись себе в волосы, бормотал:
— Этого не может быть, только не со мной!
Глава 24
Как всегда, завтрак ему подали прямо в спальню, но он не совершил своего обычного здорового налета на изящный поднос: еда осталось нетронутой, он выпил лишь кофе — четыре чашки, полностью опустошив сияющий сталью перколятор. Пока пил, слышал, как маму позвали к телефону, стоящему в коридоре недалеко от его двери. "Да? — ответила она. — Ах, это ты! Конечно, стоит!.. Конечно… Жду тебя около трех… Да. Увидимся". Через несколько минут ее голос уже звучал под окнами. Выглянув, Джордж обнаружил, что она командует садовником, показывая, какие цветы с клумбы следует перенести на зиму в теплицу Майора. Изабель выглядела оживленной, а когда засобиралась в дом, весело засмеялась какой-то шутке, отпущенной садовником, и эта беспечная веселость больно ранила Джорджа.
Он подошел к письменному столу и, покопавшись в кавардаке, царившем в ящике, вытащил большую фотографию отца, на которую долго и задумчиво смотрел, и вдруг в глазах блеснули горячие слезы. Было странно, как во время запоздалого беззвучного разговора отца и сына невзрачное лицо Уилбура преобразилось для Джорджа в нечто значительное, с каким благородным упреком взирал он теперь на живущих, и в этих обстоятельствах уже не казалось удивительным, что молодой человек, никогда не обращавший на отца особого внимания, вдруг сотворил себе кумира из покойного. "Бедный, бедный отец! — скорбел несчастный сын. — Бедняга, как хорошо, что ты всего этого не видел!"
Он обернул фотографию газетой, засунул себе под мышку и, тайком выскользнув из дома, отправился в центр города в ювелирный магазин, где отдал шестьдесят долларов за богато украшенную серебряную рамку. Перехватив еще кофе, он вернулся домой к двум и поставил фотографию в рамке на столик в библиотеке, так как в этой комнате предпочитала собираться семья. Потом прошел к большому окну в вытянутой гостиной и уселся там, глядя на улицу сквозь кружевные занавески.
В доме было тихо, хотя пару раз он слышал, как мама или Фанни ходят на втором этаже, а Изабель что-то напевает… да, напевает романтическую балладу о странствиях рыцаря. Слова стали неразборчивы, превратившись в мотивчик, который она рассеянно мурлыкала себе под нос, а потом начала насвистывать, затем умолкла, и особняк опять погрузился в безмолвие.
Джордж то и дело поглядывал на часы, но просидел в гостиной не так уж и долго — меньше часа. Без десяти три, всматриваясь сквозь штору, он увидел, как перед домом остановился автомобиль и из него легко выскочил Юджин Морган. Это была машина нового образца, низкая и длинная, с просторными пассажирскими сидениями и с оставшимся за рулем шофером в кожаной куртке и огромных очках, скрывающих лицо, отчего он казался частью механизма.
Сам Юджин, направляющийся по дорожке к дому, выглядел как глашатай новой эпохи, чуждой цилиндрам и удлиненным сюртукам, и совсем не напоминал того чудноватого голубчика в старомодном наряде на балу у Эмберсонов или в жуткой швейной машинке, пыхтящей сквозь снег на Нэшнл-авеню. Сегодня Юджин Морган был при полном параде по последнему слову моды: в мягком сером полушубке автомобилиста, в серых замшевых перчатках и кепи, — и хотя в этом изысканном выборе чувствовалась рука Люси, он носил свой костюм легко, естественно и даже с некоторым щегольством. Лицо его тоже поменялось, ведь удачливого человека видно издалека, особенно если он в прекрасном настроении. Юджин стал похож на настоящего миллионера.
Пока он шел к крыльцу, было очевидно, что он движется к своему счастью и не сомневается в успехе: глаза сияли так, что даже незнакомец понял бы это. Он смотрел на дверь дома, точно знал, что сейчас она распахнется и на пороге его встретит явление невероятно прекрасное и невыразимо милое.
