Харпер Ли - Убить пересмешника
– …своими словами, мистер Тейт, - говорил он.
– Так вот, - сказал мистер Тейт собственным коленкам и потрогал очки. - Меня вызвали…
– Может быть, вы будете обращаться к присяжным, мистер Тейт? Благодарю вас. Кто именно вас вызвал?
– Меня позвал Боб… то, бишь, вот он, мистер Боб Юэл, это было вечером…
– Когда именно, сэр?
– Вечером двадцать первого ноября, - сказал мистер Тейт. - Я как раз собирался домой, и тут ко мне вошёл Во… мистер Юэл, сам не свой, и сказал - идём скорей, один черномазый снасильничал над моей дочкой.
– И вы пошли?
– Ну конечно. Вскочил в машину и помчался.
– И что вы застали на месте происшествия?
– Она лежала на полу в первой комнате, как войдёшь - направо. Она была порядком избита, я помог ей подняться на ноги, и она ополоснула лицо, там в углу стояло ведро, и сказала, что ей уже получше. Я спросил, кто её обидел, и она сказала - Том Робинсон…
Судья Тейлор до сих пор внимательно разглядывал свои ногти, а тут поднял голову, будто ожидал возражений, но Аттикус молчал.
– …я спросил: это он её так исколотил? И она сказала - да. Я спросил, одолел ли он её, и она сказала - да. Тогда я пошёл за Робинсоном и привёл его к Юэлам. Она признала, что это он самый и есть, я его и забрал. Вот и всё.
– Благодарю вас, - сказал мистер Джилмер.
Судья Тейлор сказал:
– Есть вопросы, Аттикус?
– Да, - сказал мой отец.
Он сидел за своим столом, не посередине, а сбоку, закинув ногу за ногу, одна рука его лежала на спинке стула.
– А вы врача вызвали, шериф? - спросил Аттикус. - Или, может быть, кто-нибудь другой вызвал?
– Нет, сэр, - сказал мистер Тейт.
– Никто не позвал врача?
– Нет, сэр, - повторил мистер Тейт.
– Почему? - спросил Аттикус построже.
– Ну, очень просто. Это было ни к чему, мистер Финч. Она была порядком избита. Сразу видно было, что дело неладно.
– Но врача вы не вызвали? И, пока вы там были, никто другой за врачом не посылал, и не привёл врача, и её к врачу не отвёл?
– Нет, сэр…
Тут вмешался судья Тейлор:
– Он уже три раза ответил вам на вопрос, Аттикус. Врача он не вызывал.
– Я только хотел удостовериться, - сказал Аттикус, и судья улыбнулся.
Рука Джима спокойно лежала на перилах галереи, а тут он вдруг вцепился в них изо всей силы и шумно перевёл дух. Я поглядела вниз, в зал, там никто особенно не волновался, и я подумала, чего это он разыгрывает трагедию? Дилл слушает спокойно, и преподобный Сайкс рядом с ним - тоже.
– Ты чего? - шепотом спросила я, но Джим только сердито на меня зашипел.
– Шериф, - сказал Аттикус, - вы говорите, она была сильно избита. Как именно?
– Ну-у…
– Вы просто опишите, Гек, какие следы побоев вы заметили.
– Ну, лицо было избито. И на руках повыше локтя видны были синяки, прошло-то уже с полчаса…
– Откуда вы знаете?
Мистер Тейт усмехнулся.
– Виноват, это я с их слов. Во всяком случае, она была порядком избита, когда я туда пришёл, и под глазом наливался здоровенный фонарь.
– Под которым глазом?
Мистер Тейт мигнул и обеими руками пригладил волосы.
– Дайте-ка сообразить, - сказал он негромко и поглядел на Аттикуса так, будто думал: о каких пустяках спрашивает!
– Может быть, вспомните? - сказал Аттикус.
Мистер Тейт ткнул пальцем в кого-то невидимого прямо перед собой и сказал:
– Левый глаз.
– Одну минуту, шериф, - сказал Аттикус. - Левый глаз - это если она перед вами стоит или если она смотрит в ту же сторону, что и вы?
– А, да, верно, - сказал мистер Тейт, - стало быть, это правый. У неё правый глаз был подбит, мистер Финч. Теперь я припоминаю, и щека и вся эта сторона в ссадинах и распухла…
Мистер Тейт опять замигал, словно вдруг что-то понял. Повернулся и поглядел на Тома Робинсона. И Том Робинсон поднял голову, будто почувствовал его взгляд.
Аттикус, видно, тоже что-то понял и порывисто поднялся.
– Шериф, повторите, пожалуйста, что вы сказали.
– Я сказал, у неё подбит был правый глаз.
– Не то…
Аттикус подошёл к столу секретаря, наклонился и стал смотреть, как у того рука быстро бегает по бумаге. Секретарь остановился, перелистал блокнот со стенограммой и прочитал:
«Мистер Финч, теперь я припоминаю, и щека и вся эта сторона в ссадинах и распухла».
Аттикус выпрямился и поглядел на мистера Тейта.
– Повторите, пожалуйста, Гек, какая сторона?
– Правая сторона, мистер Финч, но были и ещё синяки, про них тоже рассказать?
Аттикус, видно, уже хотел задать новый вопрос, но передумал и сказал:
– Да, так какие там были синяки?
И, пока мистер Тейт отвечал, Аттикус повернулся к Тому Робинсону, будто хотел сказать - это ещё что за новости?
– …руки были в синяках и ссадинах, и шею она мне показала. У неё на горле пальцы так и отпечатались…
– На горле, кругом? И сзади на шее тоже?
– Со всех сторон, мистер Финч, оно и не удивительно.
– Вот как?
– Ну да, сэр, у неё шея тоненькая, всякий может её обхватить и…
– Пожалуйста, отвечайте на вопрос только «да» или «нет», шериф, - сухо сказал Аттикус, и мистер Тейт умолк.
Аттикус сел на своё место и кивнул прокурору, тот мотнул головой в сторону судьи, судья кивнул мистеру Тейту, и он неловко поднялся и сошёл с возвышения.
Внизу люди завертели головами, зашаркали ногами, поднимали повыше младенцев, а нескольких малышей чуть не бегом вывели из зала. Негры позади нас тихонько перешептывались; Дилл спрашивал преподобного Сайкса, в чём тут суть, но тот сказал, что не знает. Пока что было очень скучно: никто не кричал и не грозил, юристы не препирались между собою, всё шло просто и буднично - кажется, к немалому разочарованию всех собравшихся. Аттикус держался так мирно и доброжелательно, будто тут судились из-за какой-нибудь пустячной недвижимости. У него был особый дар успокаивать разгоравшиеся страсти, так что и дело об изнасиловании оказывалось сухим и скучным, как проповедь. Я уже не вспоминала с ужасом запах водочного перегара и хлева, сонных, угрюмых незнакомцев, хриплый голос, окликнувший в темноте: «Мистер Финч! Они ушли?» При свете дня наш дурной сон рассеялся, всё кончится хорошо.
В публике все почувствовали себя так же непринуждённо, как судья Тейлор, - все, кроме Джима. Он многозначительно усмехнулся, поглядел по сторонам и сказал что-то такое про прямые и косвенные улики - ну и задаётся, подумала я.
– Роберт Ли Юэл! - громко вызвал секретарь суда.
Вскочил человечек, похожий на бентамского петуха, и с гордым видом прошествовал на свидетельское место, у него даже шея покраснела, когда он услыхал своё имя. А когда он повернулся и стал присягать да библии, мы увидели, что и лицо у него совсем красное. И ни капельки он не похож на генерала, в честь которого его назвали. Надо лбом торчит клок редких, недавно вымытых волос; нос тонкий, острый и блестит; а подбородка почти не видать - он совсем сливается с тощей морщинистой шеей.
– …и да поможет мне бог, - хрипло прокаркал он.
В каждом небольшом городе вроде Мейкомба найдутся свои юэлы. Никакие экономические приливы и отливы не меняют их положения - такие семьи живут, точно гости в своём округе, всё равно, процветает он или переживает глубочайший упадок. Ни один самый строгий школьный инспектор не заставит их многочисленных отпрысков ходить в школу; ни один санитарный инспектор не избавит их от следов вырождения, от всевозможных паразитов и болезней, которые всегда одолевают тех, кто живёт в грязи.
Мейкомбские Юэлы жили за городской свалкой в бывшей негритянской лачуге. Деревянные стены были все в заплатах из рифленого железа, крыша вместо черепицы выложена расплющенными консервными банками, и только по общим очертаниям можно догадаться, какова была эта лачуга вначале - квадратная, в четыре крохотные каморки, которые все выходили в длинный и узкий коридор, она неуклюже стояла на четырёх неровных глыбах песчаника. Окна были не окна, а просто дыры в стене, летом их затягивали грязной марлей от мух, которые кишели на грудах отбросов.
Мухам приходилось туго, потому что Юэлы каждый день перерывали всю свалку и свою добычу (ту, что была несъедобна) стаскивали к лачуге; казалось, тут играл какой-то сумасшедший ребёнок: вместо изгороди торчали обломанные сучья, палки от старых метел, швабр и тому подобных орудий, и всё это было увенчано ржавыми молотками, кривыми граблями, поломанными лопатами, топорами и мотыгами, прикрученными к палкам обрывками колючей проволоки. За этими заграждениями виднелся грязный двор, где на чурбаках и камнях были расставлены и разложены жалкие останки древнего «фордика», поломанное зубоврачебное кресло, старый-престарый холодильник и ещё всякая всячина: рваные башмаки, отжившие свой век радиоприёмники, рамы от картин, жестянки из-под консервов, и кругом усердно копались в земле тощие рыжие куры.
Впрочем, один угол этого двора своим видом приводил весь Мейкомб в недоумение. Вдоль изгороди стояли в ряд шесть облупившихся эмалированных вёдер, а в них пышно цвели алые герани, так заботливо ухоженные, как будто они принадлежали самой мисс Моди Эткинсон (если бы только мисс Моди стала терпеть у себя в саду какую-то герань!). Говорили, что их развела Мэйелла Юэл.
