Харпер Ли - Убить пересмешника
Едва Аттикус ушёл, к нам в столовую вприпрыжку вбежал Дилл.
– Сегодня весь город об этом говорит! - объявил он. - Все говорят, как мы голыми руками отбились от целых ста человек…
Тетя Александра так на него посмотрела - он мигом прикусил язык.
– Там не было ста человек, - сказала она, - и никто ни от кого не отбивался. Там была просто кучка этих пьяных, разнузданных Канингемов.
– Не обращайте внимания, тетя, Дилл всегда преувеличивает, - сказал Джим и кивнул, чтоб мы шли за ним.
– Со двора никуда не ходите, - предупредила она, когда мы вышли на веранду.
Можно было подумать - сегодня суббота. Мимо нашего дома неторопливым, по беспрерывным потоком двигались люди из южной части округа Мейкомб.
Сидя мешком на своей породистой лошадке проехал мистер Дольфус Реймонд.
– Не пойму, как он только держится в седле, - пробормотал Джим. - И как это он может - с утра пораньше, восьми нет, и уже пьяный!
Проехала тряская повозка, в ней тесно сидели женщины в матерчатых панамах, заслонявших лица от солнца, и в платьях с длинными рукавами. Правил бородатый мужчина в войлочной шапке.
– Смотри, меннониты, - сказал Диллу Джим. - У них вся одежда без пуговиц.
Меннониты жили в лесах, всё, что им требовалось, продавали и покупали на другом берегу реки и в Мейкомб почти никогда не заглядывали. Дилл смотрел на них с любопытством.
– У них у всех голубые глаза, - объяснял Джим, - и мужчины после свадьбы не должны бриться. Их жёнам нравится, когда от бороды щекотно.
Проехал на муле мистер Икс Биллапс и помахал нам рукой.
– Он забавный, - сказал Джим. - Икс - это у него не инициал, это его так зовут. Один раз его вызвали в суд свидетелем и спрашивают - как ваше имя? Он говорит - Икс Биллапс. Секретарь просит - скажите полностью, а он опять - Икс. Его опять переспрашивают, а он опять своё. В конце концов он написал на бумаге букву «икс» и поднял, чтоб все видели. Его спрашивают, что это у вас за имя такое, а он говорит, так отец с матерью записали, когда он родился.
Жители округа всё шли и шли мимо нас, и Джим рассказывал Диллу про самых примечательных людей: мистер Тенсоу Джонс голосовал за сухой закон; мисс Эмили Дейвис втихомолку нюхает табак; мистер Байрон Уоллер играет на скрипке; у мистера Джейка Слейда в третий раз режутся зубы.
Из-за угла появилась ещё повозка, все её пассажиры смотрели как-то очень сурово. Они поравнялись с домом мисс Моди Эткинсон; у неё в саду пылали яркими красками летние цветы, и тут на крыльцо вышла сама мисс Моди. Удивительное дело, когда мисс Моди стоит на крыльце, от нас до неё далеко, лица не разглядеть, и всё равно сразу видно, какое у неё настроение. Вот она стоит, немножко подалась вперёд, руки в боки, и голову наклонила набок, очки блестят на солнце. И мы уже знаем: улыбка у неё сейчас самая злоехидная.
Возница придержал мулов, и одна женщина с повозки визгливо закричала:
– Тщеславному уготована тьма вечная!
И мисс Моди ответила:
– Кто сердцем радостен, тот и ликом светел!
Наверно, эти ногомойщики подумали - сатана и священное писание по-своему толкует, потому что возница скорей погнал мулов. И что им дался сад мисс Моди? Просто понять нельзя - хоть мисс Моди целыми днями и копается в земле, а писание она знает назубок.
Мы подошли к её забору.
– Вы в суд пойдёте? - спросил Джим.
– Нет, - сказала мисс Моди. - В суде мне нынче делать нечего.
– А поглядеть не хотите? - спросил Дилл.
– Нет. Жестоко это - смотреть, когда беднягу того и гляди засудят на смерть. А народ съезжается, как на праздник.
– Так ведь его должны судить при людях, мисс Моди, - сказала я. - Иначе неправильно.
– Это мне известно, - сказала мисс Моди. - Именно потому, что суд у нас публичный, при людях, мне туда идти уже не обязательно - так?
Мимо прошла мисс Стивени Кроуфорд. Она была в шляпе и в перчатках.
– Гм-гм, - сказала она. - Сколько народу, можно подумать, что сам Уильям Дженнингс Брайан будет говорить речь.
– А ты куда собралась, Стивени? - окликнула мисс Моди.
– За покупками.
Мисс Моди сказала: отродясь не видела, чтоб Стивени за покупками ходила в шляпе.
– Ну, может быть, я и загляну на минутку в суд погляжу, как там наш Аттикус, - сказала мисс Стивени.
– Берегись, как бы он не вручил и тебе повестку, - сказала мисс Моди.
Мы не поняли и попросили разъяснений, и мисс Мода сказала - мисс Стивени, видно, столько знает об этом деле, отчего бы ей не дать свидетельские показания.
Мы терпели до полудня; Аттикус пришёл домой поесть и сказал, что всё утро отбирали присяжных. После обеда мы зашли за Диллом и отправились в город.
Поистине это был большой день. У коновязи нельзя было втиснуть больше ни одной лошади, под каждым деревом теснились мулы и повозки. Площадь перед судом была заполнена компаниями и семьями, как на пикнике; рассаживались прямо на земле, подостлав газеты, ели печенье с патокой и запивали тёплым молоком из кувшинов. Некоторые грызли холодную курицу или свиную отбивную. А кто побогаче, запивал еду купленной в аптеке кока-колой в стаканчиках из-под содовой. Чумазые ребятишки гонялись в толпе друг за другом, матери кормили младенцев.
В дальнем конце площади тихо сидели на пригреве негры; у них на обед были сардины, сухое печенье, и пили они душистую нихи-колу. С ними сидел мистер Дольфус Реймонд.
– Джим, - сказал Дилл, - он пьёт из мешка!
И правда, мистер Дольфус Реймонд держал во рту две желтые соломинки, какие дают в аптеке, а другим концом они уходили в бумажный коричневый пакет.
– Первый раз такое вижу, - пробормотал Дилл. - Что это у него там? И как оно не прольётся?
Джим фыркнул.
– У него в пакете бутылка из-под кока-колы, а в бутылке виски. Это чтоб женщины не волновались. Вот увидишь, он весь день будет так тянуть, потом отойдёт, дольёт бутылку - и опять давай пить.
– А почему он сидит с цветными?
– Он всегда так. Наверно, они ему нравятся больше нас. Он живёт на отшибе, на самом краю нашего округа. И с ним живёт цветная женщина и целая куча ребятишек мулатов. Если они тут будут, я тебе покажу.
– С виду он не такой, как бывают подонки, - сказал Дилл.
– Он и не подонок, у него своя земля - большой кусок вдоль берега, и он родом из очень хорошей семьи.
– А почему же он так живёт?
– Просто ему так больше нравится, - сказал Джим. - Говорят, он никак не опомнится после своей свадьбы. Он должен был жениться на… на какой-то из Спендер, что ли. Хотели очень пышно справить свадьбу, да не вышло… После оглашения невеста поднялась к себе и застрелилась из охотничьего ружья. Нажала собачку босой ногой.
– А почему, не узнали?
– Нет, - сказал Джим, - толком никто ничего не знал, кроме мистера Дольфуса. Говорят, она узнала про ту его негритянку, он думал и негритянку себе оставить и жениться. Вот с тех пор он всегда и пьяный. А с этими детишками он добрый…
– Джим, - спросила я, - а что это - мулат?
– Наполовину белый, наполовину цветной. Да ты их видела, Глазастик. Знаешь разносчика из аптеки, такой рыжий, курчавый? Вот он наполовину белый. Они все несчастные.
– А почему?
– Так ведь они ни рыба ни мясо. Цветные их своими не считают, потому что они наполовину белые, а белые их тоже не признают, потому что они цветные, вот они и выходят неприкаянные, ни в тех, ни в сих. А мистер Дольфус, говорят, двух своих ребят отправил на север. На севере люди не против цветных. Смотрите, вот один такой.
В нашу сторону шла негритянка, за её руку цеплялся маленький мальчик. Мне показалось - настоящий негритенок, совсем шоколадный, ноздри широкие, и зубы сверкают. Он каждую минуту начинал весело прыгать, а негритянка его дергала за руку, чтоб перестал.
Джим подождал, пока они прошли мимо.
– Этот мальчонок тоже из его мулатов, - сказал он.
– А почём ты знаешь? - спросил Дилл. - По-моему, он просто чёрный.
– Ну, иногда по виду и не скажешь, надо знать, кто он такой. Но только этот наполовину Реймонд, верно говорю.
– Да почём ты знаешь? - спросила я.
– Я ж тебе говорю, Глазастик, просто я знаю.
– Тогда почём ты знаешь, может, мы тоже негры?
– Дядя Джек Финч говорит, мы и не знаем наверняка. Он говорит, насколько он знает, наши деды и прадеды были белые, а вообще-то, может быть, в незапамятные времена наши предки были выходцы из Эфиопии.
– Ну, если в незапамятные, это так давно, что не считается.
– По-моему, тоже - сказал Джим, - а в Мейкомбе думают, раз в тебе есть хоть капля негритянской крови, значит, ты всё равно что чёрный. Эй, смотрите-ка!…
Будто по какому-то тайному сигналу люди на площади поднялись с места, побросали газеты, бумажные и целлофановые обёртки от еды. Ребятишки подбегали к матерям, младенцев брали на руки, мужчины в пропотевших шляпах собирали свои семьи и, точно пастухи, вели их к дверям суда. В дальнем конце площади негры и мистер Дольфус Реймонд тоже поднялись и отряхивали штаны от пыли. Среди них почти не было женщин и детей, и от этого не похоже было, что они собрались на праздник, как другие. Они терпеливо дожидались у дверей, пока пройдут белые со своими семьями.
