Эльза Триоле - Розы в кредит
Они оба пребывали в том блаженном состоянии, когда кажется возможным исполнение всех надежд и желаний. Они – вместе, в Париже, ведь зимой у Даниеля было много дел в городе. Ах, если бы он только ее послушал, если бы он сделался «пейзажистом», как она его просила! Даниель смеялся: у него нет художественных наклонностей, он не мог бы стать ни «пейзажистом», то есть инженером-дендратором, ни живописцем, ни архитектором. Он – ученый, а не художник. Но это не мешает ему любить искусство. Так же точно многие пользуются плодами науки, не будучи учеными. Творцов единицы, но творят они для миллионов людей… Оптимизм Даниеля простирался так далеко, что он отважился повезти Мартину на ферму. В своей новенькой машине. Видно, Даниель стал важным лицом в садоводческой фирме Донелей.
На ферме ничего не переменилось. Только теперь стояла зима, и поля побурели, как мех больной крысы, а лужа во дворе высохла и растрескалась. В столовой слабо теплилась эмалированная печка. Доминика сказала: «Добро пожаловать, Мартина»… и маленькая Софи, девочка с толстыми черными косами и с такими глазами, как у деда и Даниеля, преподнесла Мартине букет роз, полученный от тех Донелей, у которых есть теплицы. Завтрак был вкусный, «собачья мамаша», ссохшаяся, совсем согнувшаяся, семенила взад и вперед; свора послушных собак окружила стол… Двоюродные братья тоже присутствовали. Их плохо сшитые пиджаки были надеты на толстые фуфайки. Они молчали. Бернар, такой же противный, как всегда, заглядывал Мартине в глаза. Не хватало Поло, брата Софи, он учился в парижском лицее.
Мсье Донель был любезен, все подливал Мартине вина, накладывал ей лучшие куски. Потом, хотя была суббота, все быстро разошлись; Даниель повел Мартину к одной из башен, заставил ее пройти грязным, захламленным двором…
– Я хотел тебе показать, – сказал он, – эту башню можно оборудовать для нас с тобой.
У Мартины упало сердце. Она последовала за Даниелем внутрь башни. Винтовая лестница поднималась из нагромождения соломы, ящиков, птичьего помета, пуха, перьев…
– Посмотри, какая красивая лестница, – сказал Даниель, – иди вперед, она довольно крутая.
Просторные пустые закругленные этажи с бойницами вместо окон, а наверху площадка, с которой открывался вид во все стороны. Поселиться здесь?… Мартиной овладел страх. Страх перед теми, кто здесь жил, перед их умолкнувшими голосами, перед их судьбами. Мартина чувствовала себя хорошо только там, где до нее никто не бывал. А здесь ее сразу охватил страх.
– Это обошлось бы нам страшно дорого, – сказала она спокойно, – нужны миллионы, чтобы устроить здесь жилую квартиру… Что тебе взбрело на ум, ты ведь ненавидишь фермы со всеми удобствами?
– Возможно… я хотел это сделать для тебя. Ведь и я иногда мечтаю, вот и все.
Они молча спустились по лестнице, прошли через двор, через кухню. Комната Даниеля, их комната, была так завалена книгами, что ее не узнаешь. Появились новые полки, но книги все равно не умещались и лежали стопками и пачками во всех углах. Их комната… их общее прошлое. Мартину охватила тоска, страх, как если бы она наткнулась на привидение, потрясавшее цепями.
– Мартинетта! – позвал Даниель и обнял ее. Это был прежний Даниель. Теперешний Даниель. Время проходит неудержимо, становится воспоминанием, жизнь течет, как песок между пальцев, возникает внезапное предчувствие смерти… Мартина вскрикнула. Нет, никогда, никогда она не сможет здесь жить!
Чем меньшей культурой обладают люди, чем меньше они способны мыслить, тем скорее теряют голову. Сколько сумасшедших встречается в деревнях, там и одержимые, и блаженные, и колдуны, и колдуньи. Они окружают себя огненным кольцом предрассудков, чтобы не подпустить к себе волчью стаю неведомого. Даниель, наверно, ошибался, да, очень может быть, что он ошибался, и Мартина не была такой уж пошлой мещанкой. Она просто попала в окружение обступившей ее со всех сторон волчьей стаи неведомого. А у нее не было даже и тех предохранителей, которые существуют у людей, обладающих хотя бы самой поверхностной культурой и запасом знаний, в которые они незыблемо верят и которые являются предрассудками XX века. Великий страх вновь охватывает людей, когда познания их увеличиваются, такой страх, должно быть, знаком большим ученым, знающим достаточно, чтобы понять, что они не знают ничего.
Мартина куда меньше Даниеля защищена была от метафизических страхов. Сама-то она этого, конечно, не понимала, но жизнь, которую она для себя создала, являлась формой самозащиты, ей необходимо было спастись от непереносимых для нее страхов, и щитом для нее являлись «Институт красоты» и ее комбинированный гарнитур, столовая-гостиная. Она боялась потерять точку опоры.
Когда в воскресенье они возвращались с фермы в быстро мчавшейся машине, Даниель, не говоря ни слова, внезапно затормозил. Это было уже в Париже, у самого устья шоссе, там, где в громадных сооружениях из стекла и бетона вершится колдовство XX века, а у самого их подножия рассыпаются прахом жилые дома, доживающие долгую жизнь среди уже обреченных на сруб деревьев. Даниель поставил машину, на поросшую грязно-желтой травой обочину дороги. Машины, грузовые и легковые, пролетали мимо, почти задевая их. Мартина все ноги себе ободрала о жесткую траву, перепрыгнув вслед за Даниелем маленькую канаву и переходя на тротуар-тропинку. Среди беспорядочно расположенных старых домов оказался огороженный решеткой пролет. Калитка… Снизу вверх тянулись облетевшие розовые кусты, они уходили далеко-далеко, как бы прорывая задник театральной декорации.
– Представь себе все это летом… Тщательно спрятанные, совершенно невидимые, внезапно возникающие, как чудо, розы… Двадцать тысяч кустов, все что осталось здесь от плантаций Донелей. Париж поглотил остальное. Я хотел попрощаться именно здесь…
– Даниель, мне холодно… Что с тобой? Почему такая спешка? Ведь не на поезд же ты опаздываешь!…
– Розы не властны заставить тебя мечтать, ни когда они далеко от тебя, ни когда ты среди них. А ведь все они были для тебя. Для роз ты не нуждалась в кредите… Моя дорогая…
Он поцеловал Мартину, едва коснувшись губами ее щеки… Она пошла к машине, еле вытащив из мокрой земли свои острые каблуки, словно земля хотела удержать ее здесь вместе с благоухающим кладом, зарытым тут среди шатких камней на подступах к большому Парижу.
XXIII. Сорока-воровка
Мартина часто виделась с мадам Денизой. Мадам Дениза называла ее «моя маленькая любимица» и очень охотно брала с собой, ведь всем приятно смотреть на молодую и красивую девушку. И еще к тому же прекрасно играющую в бридж. Представитель автомобильной фирмы, друг мадам Денизы кстати сказать уже ставший ее мужем – они сыграли свадьбу без шума, – любил общество красивых женщин; едва только завидит Мартину, сразу веселеет. С этим бывшим гонщиком не всегда было легко, он часто скучал, впадал в мрачность, ему недоставало волнующих ощущений: головоломного риска гонок, криков толпы, легкой наживы, не говоря уже о смертельной опасности. В данный момент он собирался открыть ультрамодный ночной клуб, как гонщик он был достаточно известен в определенных кругах, и это ему поможет, а вдвоем с мадам Денизой, у которой связи в обществе, они бесспорно сумеют извлечь выгоду из такого дела. Они много выезжали, встречались с разными людьми. Мадам Денизу все время удивляло, что Мартина неохотно соглашалась их сопровождать, не искала развлечений. Странная женщина, любая другая на ее месте с этим вечно отсутствующим мужем… Пусть только Мартина не притворяется, с мужем у нее не все гладко. Не будет же она всю жизнь ждать своего Даниеля.
Словом, если бы Мартина хотела, то могла бы все вечера проводить с мадам Денизой и ее супругом, присутствовала бы на всех премьерах и вернисажах. Но она чаще всего отказывалась, постепенно становясь все более замкнутой и нелюдимой. Иногда у мадам Денизы даже появлялась мысль, нет ли у нее любовника? Случалось, что она приглашала Мартину позавтракать вместе, но между ними не возникало настоящей близости, они болтали о тряпках, о бридже. Мартина предпочитала поэтому завтракать с Жинеттой, такой же маникюршей, как и она сама. Жинетта – завзятая сплетница, с ней можно было посмеяться вволю. Завтрак им заменяли пирожные. Они были на «ты», а мадам Денизу следовало величать на «вы». Она чересчур аристократична, ее седина внушала Мартине уважение. Мадам Денизе это нравилось. Хотя они и не пускались друг с другом в откровенности, все же у них установились хорошие отношения.
Вот почему в тот день, когда сообщили, что мадам Дениза просит ее зайти, Мартина ничуть не удивилась, спокойно закончила маникюр и пошла ее разыскивать. Мадам Дениза оказалась в столовой, где в это время дня никого не бывало.
Мадам сразу взяла быка за рога:
– Знаете ли вы, Мартина, что есть вещи, которые не принято делать, хоть они и не караются законом? Тут речь идет об элементарной порядочности, и никогда еще у нас не случалось ничего подобного…
