Лев Толстой - Полное собрание сочинений. Том 1. Детство. Юношеские опыты
За что охота съ собаками это изящное, завлекательное и невинное занятіе находится въ презрѣніи и посрамленіи какъ у городскихъ, такъ и у деревенскихъ жителей? — «Собакъ гонять», «зайцевъ гонять». — Да что же тутъ дурнаго? Кому это приноситъ вредъ? — Раззоряются, убиваются, портятъ людей. Все неправда. Охота стоитъ совсѣмъ не дорого и, ежели бы тѣ помѣщики, которые имѣютъ охоту, во все время, которое она продолжается, ѣздили бы жить въ столицы, чтобы не умереть отъ скуки, они прожили бы въ трое болѣе. — Хорошіе охотники никогда не скачутъ, какъ безумные, и не убиваются. На счетъ людей примѣръ наши люди — лучшіе люди во всѣхъ отношеніяхъ были охотники. На охотѣ, какъ и въ походахъ, люди формируются. А что же и хорошаго то въ охотѣ? А вотъ что.
День былъ жаркой, бѣлыя тучки съ утра показались на горизонтѣ, потомъ все ближе и ближе сталъ сгонять ихъ маленькой вѣтерокъ, кое-гдѣ видна была и черная тучка или сторона тучки. Около полдня безпрестанно закрывалось и опять открывалось солнце, и пахнетъ въ это время посвѣжее вѣтерокъ. Славно. Къ вечеру сколько не ходили по небу тучи, не суждено видно имъ было собраться въ грозовую тучу и помѣшать въ послѣдній разъ нашему [37] удовольствію. Они, помучавъ насъ немного, опять стали разходиться. Одна только на востокѣ была большая длинная туча, другіе же на самомъ верху превратились въ бѣлую чешую, другіе подлиннѣли, побѣлѣли и всѣ бѣжали на горизонтъ. —
Дождя нечего было бояться. Даже Карлъ Иванычъ, который всегда зналъ, куда какая туча пойдетъ, объявилъ, что будетъ погода хорошая. Фока сбѣжалъ очень ловко и скоро, несмотря на преклонныя лѣта, крикнулъ «подавай» и сталъ твердо по серединѣ подъѣзда, между тѣмъ мѣстомъ, куда долженъ былъ кучеръ Иванъ подкатить линѣйку, и порогомъ, въ позиціи человѣка, которому не нужно напоминать о его обязанности подсаживать. Барыни сошли и послѣ небольшаго пренія о томъ, кому на какой сторонѣ сидѣть и за кого держаться, раскрыли зонтики и отправились. (Линѣйкѣ нуженъ былъ объѣздъ, а охота пойдетъ прямо.) Мы въ страшномъ нетерпѣніи попрыгали на лошадей и съ помощью хлыстовъ дѣлали по двору разныя эволюціи, объѣзжая лѣжащихъ по двору собакъ, чтобы избѣгнуть всегдашняго выговора охотниковъ: «Собаку, сударь, не извольте раздавить». — Володя влѣзъ на охотничью лошадь, несмотря на твердость своего характера, не безъ нѣкотораго содраганія. На лошади же онъ былъ очень хорошъ: точно большой! Особенно обтянутые ляжки его лежали на сѣдлѣ такъ хорошо, что мнѣ было завидно, особенно завидно потому, что я на своемъ стриженномъ клеперѣ, сколько я могъ судить по тѣни, далеко не имѣлъ такого прекраснаго вида. Вотъ послышались на лѣстницѣ шаги папа. Выжлятникъ подогналъ отрыскавшихъ гончихъ. Борзятники подозвали своихъ и стали садиться. Стремянный подвелъ лошадь къ крыльцу. Собаки своры папа, [38] которыя прежде лежали и стояли въ разныхъ живописныхъ позахъ около его лошади, бросились къ нему. — Онъ вышелъ на крыльцо, за нимъ въ бисерномъ ошейникѣ весело выбѣжала Милка, которая, выходя, всегда здоровалась со всѣми собаками: на нѣкоторыхъ порычала, съ другими поиграла. Она точно барыня была передъ другими собаками.
— Какъ ты думаешь, Турокъ, спросилъ папа, садясь на лошадь, у доѣзжачаго — куда намъ нынче ѣхать?
Папа всякой разъ дѣлалъ этотъ вопросъ, отправляясь на охоту, и всякой разъ, какъ и теперь, получалъ тотъ же отвѣтъ: «Куда вамъ будетъ угодно». — «Нѣтъ, да ты какъ ты думаешь? Ежели намъ въ дубки ѣхать, такъ съ одной стороны тамъ еще хлѣбъ не снятъ, a за то ужъ вѣрно тамъ найдемъ. Въ Калиновомъ же Богъ знаетъ, будетъ ли что нибудь».
— Въ Калиновымъ то оно такъ-съ, да вчера вечер[омъ] тамъ Ермолай лисицу видѣлъ, какъ въ лѣсъ за дровами ходилъ, говоритъ, матерая, какъ волкъ точно.
— Ну такъ поѣдемъ въ Калиновой, а оттуда дуброву и эти мелочи захватимъ.
— Какъ вамъ будетъ угодно-съ.
Рѣшено было въ Калиновой, и мы поѣхали. — Турокъ открывалъ шествіе, за нимъ пестрымъ кружкомъ бѣжали сомкнутыя гончія. Жалко было смотрѣть, какая участь постигала ту неосторожную, которой вздумывалось отстать: ей надо было за шею перетянуть свою подругу и, сверхъ того, одинъ изъ выжлятниковъ, исполняя свою обязанность, не пропускалъ этаго случая, чтобы ударить ее арапникомъ, крикнувъ «въ кучку».
Разровнялись. По сторонамъ ѣхали борзятники на славныхъ низовыхъ горбоносыхъ, съ хорошимъ ходомъ лошадяхъ, — всѣ красивые люди, со всѣми охотничьими доспѣхами. Рѣдко можно [39] видѣть красивѣе групу, составленную изъ человѣка и животныхъ, какъ охотника на лошади, за которой рыщутъ борзыя собаки, особенно, когда онъ имъ бросаетъ прикормку. Очень красиво!
Подъѣхавъ къ Калиновому, мы нашли линейку уже тамъ и, сверхъ всякаго ожиданія, еще тележку въ одну лошадь, на серединѣ которой сидѣлъ буфетчикъ и держалъ что-то въ салфеткѣ между ногъ; съ одной стороны торчалъ самоваръ, и еще были кое какія привлекательные узелки. Нельзя было ошибиться — это былъ сюрпризъ: чай на чистомъ воздухѣ, мороженое и фрукты. Радость наша была неописанная. — Чай въ чайной не доставлялъ никакого удовольствія; изъ буфета — очень малое; на балконѣ было очень пріятно, но на воздухѣ, тамъ, гдѣ никогда не пьютъ чай, гдѣ-нибудь подъ березой, это было верхъ наслажденія. — Турокъ слѣзъ съ лошади и, выслушавъ подробное наставленіе съ величайшимъ вниманіемъ, какъ ровняться и куда выходить, наставленіе, которое, впрочемъ, ему было совсѣмъ не нужно — онъ всегда дѣлалъ по-своему — разомкнулъ собакъ, сѣлъ опять на лошадь и, потихоньку посвистывая, скрылся за молодыми березками. — Разомкнутые гончіе прежде всего выразили маханьями хвостовъ свое удовольствіе, потомъ встряхнулись, сдѣлали все это и еще больше того около, неизвестно почему избранныхъ ими, кустиковъ, что дѣлаютъ солдаты, когда имъ говорятъ «оправься», и принялись серьезно за дѣло. Намъ дали по собакѣ, которую мы должны были держать на платкѣ, слѣзли съ лошади и разослали по разнымъ мѣстамъ. Меня послали довольно далеко. Я бросился опрометью туда. То собака меня тащила, то упиралась, я торопился и дикимъ голосомъ кричалъ у... у... наконецъ, запыхавшись, добѣжалъ и усѣлся въ травѣ. Настала минута ожиданья. — Разумѣется, воображеніе мое ушло далеко впередъ дѣйствительности. Уже я пятаго зайца самъ затравливалъ и даже одну лисицу, какъ отозвалась одна гончая. [40] Тутъ рѣшительно я пришелъ въ неописанное волненіе. Глаза выкатились у меня изо лбу, потъ катился градомъ, и капли его, хотя и щекотали меня, сбѣгая по подбородку, я не вытиралъ ихъ, я не переводилъ дыханія и съ безсмысленной улыбкой смотрѣлъ то на лѣсъ, то на собаку. Мнѣ казалось, что рѣшается моя участь, и что минуты рѣшительнѣе этой въ жизни быть не можетъ. Но положеніе это было слишкомъ неестественно, оно не могло продолжатся. Гончіе все гоняли; зайца не было, я сталъ смотрѣть по сторонамъ. Подлѣ самаго меня муравей тащилъ огромную соломину и, хотя она цѣплялась безпрестанно, онъ продолжалъ тащить, поворачиваясь съ боку на бокъ. Его постоянство и сила обратили мое особое вниманіе, тутъ же на бѣду мою прилѣтела бабочка. Въ ней ничего не было особеннаго, — желтая с бѣ[лымъ] — но она такъ ми[ло] покружилась надъ длинн[ымъ] бѣлымъ цвѣточк[омъ], потомъ усѣлась и только изрѣдка взмахивала жолтыми крылышками, наконецъ совсѣмъ замерла. Видно было, что ей пріятно, очень пріятно: солнушко ее пригрѣло. Въ это время Жиранъ рванулся. Не знаю, что́ сдѣлалось съ бабочкой, я оглянулся и увидѣлъ.... на опушкѣ, одно ухо приложилъ, другое поднялъ, перепрыгиваетъ заяцъ. Всѣ мои планы выдержать изчезли, я спустилъ собаку и закричалъ голосомъ, неистовое выраженіе котораго нельзя передать.
