Пэлем Вудхауз - Вся правда о Муллинерах (сборник)
В таком порядке они миновали амбар фермера Беркитта, коровник фермера Джилса, то место, где до большого пожара стоял свинарник фермера Уиллетса, а также трактир «Виноградная гроздь» — владелец Джонатан Биггс с правом продавать табачные изделия, вина и крепкие напитки. И вот, когда они свернули в проулок, ведущий мимо курятника фермера Робинсона, сообразительный Тото юркнул в небольшую сточную трубу.
— Уильям! — взревел Джеймс, приближаясь размашистой рысью.
Он остановился, чтобы выломать сук из живой изгороди, и грозно ринулся вперед.
Уильям было лег на брюхо и припал к трубе, испуская звуки, которые в ее недрах преображались в нечто похожее на пение валторны, но при появлении Джеймса вскочил и радостно кинулся ему навстречу. Его глаза сияли дружелюбием и теплой привязанностью. Упершись передними лапами в грудь Джеймса, он с молниеносной быстротой трижды облизал ему лицо. И тут внутри Джеймса что-то щелкнуло. Завеса спала с его глаз. Впервые он узрел Уильяма в его истинной ипостаси: пес, который спасает своего хозяина от ужасной опасности. В душе Джеймса всколыхнулась волна нежности.
— Уильям! — пробормотал он. — Уильям!
Уильям тем временем в чаянии ужина уже перекусывал обломком кирпича, который обнаружил на дороге. Джеймс нагнулся и ласково его погладил.
— Уильям, — прошептал он, — ты знал, что наступил момент сменить тему разговора, ведь так, старина? — Он выпрямился. — Вперед, Уильям! Еще четыре мили, и мы доберемся до станции «Душистый луг». Прибавь прыти, и мы как раз успеем на экспресс, который не останавливается до самого Лондона.
Уильям поднял голову, посмотрел ему в лицо и, как показалось Джеймсу, ответил легким кивком согласия и одобрения. Джеймс обернулся. На востоке за деревьями виднелась красная черепичная крыша коттеджа «Жимолость», притаившегося в засаде, будто особо свирепый дракон.
И они вместе, человек и пес, безмолвно растворились в пламени заката.
Такова (заключил мистер Муллинер) история моего дальнего родственника Джеймса Родмена. Насколько она правдива, это, разумеется, остается открытым вопросом. Лично я верю ей. Нет никаких сомнений в том, что Джеймс на некоторое время поселился в коттедже «Жимолость» и что пребывание там было связано с каким-то переживанием, оставившим в его душе неизгладимый след. И по сей день в глазах Джеймса можно прочесть то особое выражение, которое свойственно только глазам закоренелого холостяка, чьи ноги приволокли своего хозяина к самому краю бездны и кто почти в упор увидел ничем не прикрытый кошмарный лик брака.
А если нужны еще какие-то доказательства, так ведь есть Уильям. Теперь он неразлучный спутник Джеймса. Разве найдется человек, который стал бы постоянно показываться на людях с собакой вроде Уильяма, не будь у него веской причины питать к ней величайшую благодарность? Если бы их не соединило какое-то всеобязывающее и нетленное воспоминание? Думаю, что нет. Сам я, когда замечаю идущего мне навстречу Уильяма, быстро перехожу на другую сторону улицы и разглядываю какую-нибудь витрину, пока пес не скроется из вида. Я отнюдь не сноб, но не могу рисковать моим положением в свете, не могу допустить, чтобы кто-нибудь увидел, как я беседую с этим собачьим конгломератом.
И такая предосторожность отнюдь не напрасна. Есть в Уильяме эдакое бесстыдное неуважение к классовым различиям, заставляющее вспомнить худшие эксцессы Великой французской революции. Я вот этими глазами видел, как он пожевал мопса, принадлежащего баронессе с наследственным титулом, пожевал его вблизи статуи Ахиллеса, всего в нескольких шагах от Марбл-Арч.[8]
И тем не менее Джеймс ежедневно гуляет с ним по Пиккадилли. Это, бесспорно, что-нибудь да значит!
Мистер Муллинер рассказывает
Благоговейное ухаживание Арчибальда
Беседа в зале «Отдыха удильщика», ближе к закрытию обычно касающаяся наиболее глубоких предметов, затронула тему Современной Девушки, и Джин С Имбирем, сидевший в углу у окна, указал на странность того, как одни типы исчезают, сменяясь другими.
— Я еще помню времена, — сказал Джин С Имбирем, — когда каждая вторая встречная девушка была ростом футов шести с гаком, стоило ей надеть бальные туфли, а уж изгибами фигуры не уступала русским горкам. Теперь же они все едва до пяти футов дотягивают, а поглядеть сбоку, так их вообще не видно. Это как же получается?
Пиво Из Бочки покачал головой:
— Никому не известно. Вот и с собаками так. То мир кишит мопсами, куда ни кинь взгляд, а секунду спустя ни единого мопса, одни пекинесы и овчарки. Чудно!
Кружка Портера и Двойное Виски С Содовой признали, что сие окутано мраком неизвестности и останется тайной навеки. Не исключено, что нам этого знать просто-напросто не положено.
— Не могу согласиться с вами, джентльмены, — сказал мистер Муллинер. Он рассеянно прихлебывал свое горячее виски с лимонным соком, но теперь встрепенулся и выпрямился, готовый вынести вердикт. — Причина исчезновения девушек величественного сложения и царственного обличья вполне очевидна. Таким способом Природа обеспечивает продолжение рода. Мир, полный девиц наподобие тех, которых Мередит помещал в свои романы, а Дюморье в свои рисунки на страницах «Панча», был бы миром, полным закоренелых старых дев. Нынешние молодые люди никогда не собрались бы с духом предложить им руку и сердце.
— Оно пожалуй, — согласился Пиво Из Бочки.
— У меня есть основания для подобного вывода, — сказал мистер Муллинер, — поскольку мой племянник Арчибальд сделал меня своим наперсником, когда влюбился в Аврелию Кэммерли. Он обожал эту девушку с пылом, который грозил помрачить его рассудок, каким бы этот рассудок ни был. Но самая мысль о том, чтобы сделать ей предложение, сообщил он мне, ввергала его в такое обморочное состояние, что лишь коньяк с содовой или сходное тонизирующее средство было способно привести его в чувство в те моменты, когда указанная мысль приходила ему в голову. Если бы не… Однако, быть может, вы предпочитаете выслушать эту историю с самого начала?
Люди, лишь поверхностно знавшие моего племянника Арчибальда (продолжал мистер Муллинер), были склонны считать его заурядным безмозглым молодым человеком. И, лишь узнав его поближе, они обнаруживали свою ошибку. Они начинали понимать, что безмозглость его была вовсе не заурядной, а, наоборот, исключительной. Даже в клубе «Трутни», где средний интеллектуальный уровень отнюдь не высок, часто можно было услышать, что служи Арчибальду мозгом моток шелка, так его не хватило бы и на гарнитур нижнего белья для канарейки. Он с веселой беззаботностью небрежно шагал по жизни и до двадцати пяти лет всего лишь раз испытал могучее всепоглощающее чувство — когда, шествуя по Бонд-стрит в разгар лондонского сезона, вдруг обнаружил, что Медоуз, его камердинер, по небрежности отправил его на прогулку в гетрах из разных пар.
А потом он встретил Аврелию Кэммерли.
Их первая встреча, как мне всегда казалось, обладает поразительным сходством с прославленной встречей поэта Данте и Беатриче Фортинари. Данте, если вы помните, тогда не обменялся с Беатриче ни единым словом. Как и Арчибальд с Аврелией. Данте просто выпучился на девушку. Так же поступил и Арчибальд. Как и мой племянник, Данте влюбился с первого взгляда, а было поэту в то время, насколько нам известно, ровно девять лет от роду — что практически соответствует умственному развитию Арчибальда Муллинера, когда он впервые направил свой монокль на Аврелию Кэммерли.
Только место знаменательной встречи нарушает параллель этих двух случаев. Данте, как гласит предание, шел по Понте-Веккио, тогда как Арчибальд Муллинер задумчиво потягивал коктейль в эркере клуба «Трутни», выходящем на Дувр-стрит.
И только он расслабил нижнюю челюсть, чтобы созерцать Дувр-стрит с наибольшими удобствами, как вдруг в поле его зрения вплыло нечто подобное греческой богине. Она вышла из магазина напротив клуба и остановилась на тротуаре в ожидании такси. И когда он увидел ее, любовь с первого взгляда поразила Арчибальда Муллинера, будто крапивница.
Непонятно, что послужило тому причиной, ибо она была совершенно не похожа на девушек, в которых Арчибальду прежде приходилось влюбляться с первого взгляда. Когда я был тут на днях, мне в руки попал роман полувековой давности, собственность, как мне кажется, мисс Постлетуэйт, нашей любезной и эрудированной буфетчицы. Озаглавлен он был «Тайна сэра Ральфа», и героиня, леди Элейн, описывалась как изумительная красавица, высокая, с благородной осанкой, орлиным носом, надменными глазами под тонко вырисованными бровями и той неприступной аристократичностью, которая выдает дщерь сотни графов. Аврелия Кэммерли могла быть двойником этой внушительной особы.