Кнут Гамсун - Новая земля (Новь)
Что будетъ, когда она переѣдетъ? Какъ она устроится? Она была свободна, но замужняя. Въ Норвегіи разведенные супруги могли снова сойтись по прошествіи трехъ лѣтъ, три года ей нужно ждать, жить гдѣ-нибудь въ наемной квартирѣ, платить помѣсячно, дѣлать закупки. И въ продолженіе этихъ двухъ дней, когда она обо всемъ этомъ думала, у нея никого не было, съ кѣмъ она могла бы посовѣтоваться; Иргенсъ никогда не бывалъ дома, одинъ Богъ знаетъ, гдѣ онъ пропадалъ. Тидемана она не видѣла.
Она опять направилась къ Иргенсу, онъ поможетъ ей нанятъ комнату, и лучше всѣхъ можетъ посовѣтовать ей. Да, да, это прелестно, теперь наступалъ конецъ этой постоянной неволи; она носила съ собой свое глубокое недовольство мѣсяцъ за мѣсяцемъ, въ теченіе цѣлаго года, съ того времени, какъ она познакомилась съ извѣстной компаніей и узнала другую жизнь; теперь она была свободна, свободна и молода. Она хотѣла поразитъ этой радостью Иргенса, онъ такъ часто говорилъ о разводѣ въ тѣ тихіе часы, когда они бывали одни.
Наконецъ-то Иргенсъ былъ дома.
Она тотчасъ же все ему разсказала, какъ все это произошло, какъ Тидеманъ согласился; повторяла его слова, хвалила его силу воли; она наблюдала за лицомъ Иргенса, ея глаза блестѣли. Иргенсъ не обнаруживалъ большой радости, онъ улыбнулся, сказалъ гм и да, спросилъ, довольна ли она? Итакъ, она теперь разведена? Да, она права, не имѣло никакого смысла мучиться всю жизнь… Но онъ продолжалъ сидѣть на своемъ стулѣ и говорилъ совершенно спокойно объ этихъ вещахъ.
У нея явилось нехорошее предчувствіе; сердце начало биться.
"Но это, кажется, тебя нисколько не радуетъ, Иргенсъ?" сказала она.
Онъ опять улыбнулся: "Радуетъ? Конечно. Разумѣется. Дорогая, ты думаешь, что я не доволенъ. Ты такъ давно хотѣла освободиться отъ этихъ узъ, развѣ я могу не… Въ этомъ ты можешь быть увѣрена"
Одни лишь громкія слова, безъ чувства, безъ души. Что такое, что случилось? Развѣ онъ теперь больше ея не любитъ? Она сидѣла съ встревоженнымъ сердцемъ, она хотѣла попробовать выиграть время, чтобъ успокоиться немного; она сказала:
"Но, милый, гдѣ же ты былъ все это время? Я три раза была здѣсь передъ дверью, и тебя не было дома".
На это онъ отвѣчалъ, что это просто было случайностью, неудачей; онъ иногда выходилъ, но большую часть времени бывалъ дома. Гдѣ же ему бытъ? Нигдѣ.
Нѣтъ, она тоже такъ думаетъ, но…
Пауза. Тогда она отдалась своему чувству и сказала, съ трудомъ дыша:
"Да, Боже мой, Иргенсъ, вѣдь я теперь твоя, я развожусь, я не остаюсь дольше въ домѣ. Вѣдь ты благодаренъ мнѣ за это? Вѣдь теперь я не остаюсь дольше въ домѣ. Это будетъ продолжаться еще три года, но… "
Она останавливается. Она видитъ по его лицу, что онъ отвернулся и приготовился выдержать бурю. Ея отчаяніе начало расти, когда она увидѣла, что онъ ничего не отвѣчаетъ, ни одного слова. Наступаетъ опять пауза.
"Да, Ханка, это не хорошо", говоритъ онъ наконецъ. "Ты тогда меня такъ поняла, что если ты разведешься, то… что только въ томъ случаѣ, если бы ты была разведена, тогда… Я сознаюсь, что если понимать буквально, тогда ты права, да, я можетъ быть говорилъ что-нибудь подобное, это совершенно вѣрно, и не разъ можетъ быть…"
"Но скажи", сказала она почти задыхаясь: "вѣдь мы никогда ничего другого не подразумѣвали, не правда ли? Да, Иргенсъ? Вѣдь ты же любишь меня, могу я этому вѣрить? Ты сегодня такой странный".
"Къ сожалѣнію, не такъ, какъ раньше". Онъ смущенно отвернулся и подыскивалъ слова, его передернуло. "Я не хочу лгать тебѣ, Ханка, я не влюбленъ въ тебя, какъ прежде. Было бы нехорошо скрывать это отъ тебя, я не могу и не въ состояніи этого сдѣлать…"
Это она поняла, это было ясно сказано. И молча качая головой, растерянная, убитая, она шептала безсвязныя слова:
"Да, да, да, да, да! Не въ состояніи. Нѣтъ. Потому что это минуло безвозвратно…"
И, молча, она продолжала сидѣть.
Вдругъ она повернула голову и посмотрѣла на него; короткая верхняя губа была все еще припухшей, и за нею виднѣлись зубы. Она попробовала улыбнуться и сказала тихо:
"Можетъ быть, это не совсѣмъ прошло, Иргенсъ? Подумай, я столько поставила на карту?…"
Онъ покачалъ головой.
"Да, это дѣйствительно плохо, но… Знаешь, о чемъ я только что думалъ, когда я тебѣ не отвѣтилъ. Ты сказала: минуло безвозвратно! Я думалъ о томъ, можно ли такъ сказать, хорошо ли это выражаетъ мысль? Настолько мало захватываетъ меня этотъ вопросъ, что это рѣшеніе меня не трогаетъ. Ты сама видишь…" И, какъ бы желая воспользоваться этимъ случаемъ, онъ продолжалъ: "Ты говоришь, что ты три раза была здѣсь и искала меня? Ну, о двухъ разахъ я зналъ. Я долженъ тебѣ это сказать, чтобы ты видѣла, что мнѣ невозможно скрыть это обстоятельство. Я сидѣлъ здѣсь и слышалъ, какъ ты стучала, но я тебѣ не открылъ. Ну, теперь ты понимаешь, что это серьезно, но милая, милая Ханка, это не моя вина, ты не должна огорчаться… Не правда ли, ты поймешь, если я скажу, что наши отношенія унижали меня? То, что я постоянно бралъ отъ тебя деньги, это унижало меня, и я говорилъ про себя: и это оскорбляетъ твое самолюбіе! Не правда ли, ты понимаешь, что такой человѣкъ, какъ я, — я самолюбивъ, недостатокъ силъ, или нѣтъ, я не знаю…"
Пауза.
"Да, да", сказала она машинально, "да, да". И она поднялась, чтобы итти. Глаза ея были неподвижны, она ничего не видѣла…
Но теперь онъ хотѣлъ объясняться; она не должна уйти отъ него съ ложнымъ о немъ представленіемъ, онъ хочетъ изложить всѣ основанія, а то все это можетъ показаться страннымъ. Онъ долго говорилъ, объяснялъ все очень ловко, какъ будто онъ ждалъ того, что случилось, и напоминалъ всѣ подробности. Да, была масса мелочей, но для такого человѣка, какъ онъ, всѣ эти мелочи имѣли значеніе. Въ общемъ, онъ началъ понимать, что они другъ въ другу не подходятъ. Она во всякомъ случаѣ цѣнила его и даже гораздо больше, чѣмъ онъ это заслуживалъ, но она не совсѣмъ понимала его, онъ не хочетъ ей дѣлать упрека, но… — Она говорить, что гордится имъ, она чувствуетъ эту гордость, когда дамы на улицѣ оборачиваются и смотрятъ ему вслѣдъ. Хорошо! Но, какъ личность, она недостаточно его цѣнитъ, она не вполнѣ прониклась той мыслью, что онъ можетъ быть не совсѣмъ обыкновенный человѣкъ. Нѣтъ, въ оправданіе ея можно сказать, что она не глубоко понимаетъ его. Она не гордится тѣмъ, что онъ сказалъ, или подумалъ, или написалъ, нѣтъ, во всякомъ случаѣ это не на первомъ планѣ у нея, но она запоминаетъ то, что дамы на улицѣ посмотрѣли ему вслѣдъ. А вѣдь дамы могли каждому смотрѣть вслѣдъ, будь то лейтенантъ или купецъ. Она подарила ему даже палку для того, чтобъ у него былъ болѣе щеголеватый видъ.
"Нѣтъ, Иргенсъ", перебила она его, "это не потому, это не потому…"
— Нѣтъ, нѣтъ, можетъ бытъ, и не потому, разъ она это говорить… Но у него было такое чувство, что это именно для этого было сдѣлано. И онъ подумалъ, если у него безъ трости нехорошій видъ, то… — Вѣдь съ тростями гуляли также и обѣ несчастныя стриженыя овцы, съ которыми постоянно пребываетъ Ойэнъ. Короче говоря, онъ подарилъ палку первому попавшемуся… Но были еще и другія вещи, другія мелочи. Она хотѣла итти въ оперу, онъ не могъ ее проводитъ, но она, несмотря на это, все-таки шла, и тогда онъ говорилъ себѣ: она все-таки идетъ въ оперу, несмотря ни на что, она не настаиваетъ на томъ, чтобъ я провожалъ ее — хорошо, и это радовало его въ душѣ, радовало его безгранично и такъ далѣе. На ней было свѣтлое шерстяное платье, и если онъ бывалъ съ ней, то его платье покрывалось волосами и шерстью. Она никогда этого не замѣчала. Онъ чистилъ и отряхалъ долго послѣ ея ухода, и все-таки у него. былъ видъ, будто онъ съ платьями лежалъ въ постели; она это замѣчала? Никогда! И онъ говорилъ себѣ: она никогда этого не замѣчаетъ, никогда не видитъ. И, такимъ образомъ, одно обстоятельство за другимъ становилось между ними и, въ концѣ концовъ, совокупность всего этого привела къ непреодолимой антипатіи. Положительно, во всемъ онъ видѣлъ въ ней недостатки. Были сотни мелкихъ вещей. Вотъ недавно у нея были такія опухшія губы, что она совсѣмъ смѣяться не могла и это непріятно подѣйствовало на него, совсѣмъ испортило ей лицо. Боже мой, она не должна думать, что онъ упрекаетъ ее, упрекаетъ ее за то, что у нея были опухшія губы; вѣдь въ этомъ она была невиновата, а онъ не настолько глупъ. Нѣтъ…. И въ концѣ концовъ все было такъ нехорошо, что онъ просто даже боялся ея прихода; она должна ему вѣрить, вотъ онъ здѣсь сидѣлъ на этомъ стулѣ и страдалъ, безгранично страдалъ, когда онъ слышалъ на стукъ. Но какъ только она спустилась по лѣстницѣ, онъ тоже приготовился выйти, пошелъ въ ресторанъ и пообѣдалъ тамъ съ большимъ аппетитомъ, очень хорошо, безъ всякихъ угрызеній и сожалѣній о томъ, что онъ сдѣлалъ. Онъ хочетъ, чтобъ она все это знала, чтобъ она могла понять его….
"Но, милая Ханка, я все это сказалъ и, можетъ быть, я тебя еще больше огорчилъ этимъ. Я думалъ, что это необходимо; ты должна была видѣть, что это дѣйствительно имѣетъ свое основаніе; я не говорю ничего напрасно. Къ сожалѣнію, все это слишкомъ прочно заложено во мнѣ. Но не относись къ этому такъ грустно, дорогая, не принимай это такъ близко къ сердцу. Ты знаешь, что, несмотря ни на что, я люблю тебя и искренно благодаренъ тебѣ за все; и я никогда тебя не забуду, я это прекрасно чувствую. Скажи, что ты это перенесешь съ твердостью духа, тогда я доволенъ…"
