Чжоу Ли-бо - Ураган
Однажды вечером, несколько дней спустя после того как Го Цюань-хай и Ли Всегда Богатый подслушали разговор Хань Лао-лю с Ханем Длинная Шея, помещичий пастушок, тринадцатилетний У Цзя-фу, возвращался со стадом свиней через южные ворота. Навстречу вышел Го Цюань-хай и велел мальчику прийти на собеседование.
Когда в помещичьем доме все уснули, пастушок вскочил с кана, крадучись перебежал двор, тихо отпер калитку и отправился в назначенное место. Там, в кругу сочувствующих и понимающих людей, он рассказал о своих горестях, повторив уже известную всем историю.
После смерти отца мать попала в руки Хань Лао-лю. Помещик, прожив с ней около года, выгодно продал ее в публичный дом. После этого мальчик уже четыре года как пасет свиней Ханя-шестого. Живет он в сарае на большом дворе и не смеет никуда отлучаться. Денег ему не платят, обращаются с ним жестоко, а Ли Цин-шань бьет его за самую ничтожную провинность.
У Цзя-фу, изнуренный непосильным трудом, был настолько худ и хрупок, что в свои пятнадцать лет выглядел десятилетним. Из года в год, возвращаясь вечером домой, пастушок получал только холодные остатки ужина и вечно был голоден.
Половина сарая, в котором спал мальчик, была отведена под склад, где хранился корм для лошадей, а за тонкой перегородкой помещался свинарник. Зимой для мальчика начинались новые мучения. У него не было даже одеяла, и он всю ночь дрожал от холода.
Наконец в прошлом году пастушок решил уйти от Хань Лао-лю, но помещик заявил ему:
— Тебе еще рано! Ты не отработал тех денег, которые я затратил на гроб твоего отца. Сыновья обязаны платить долги родителей: это закон неба. Проработаешь еще лет пять, тогда можно будет считать, что ты расплатился. Раньше же и думать не смей.
Когда пастушок рассказывал обо всем этом на собеседовании, многие женщины плакали.
— Брат Го, спаси меня от Хань Лао-лю! — восклицал мальчик, хватая Го Цюань-хая за руки.
— Ты не бойся, не бойся! Мы этого дела так не оставим, — утешал его Го Цюань-хай, нежно гладя по голове.
С этих пор пастушок каждый вечер убегал на собеседования. Он-то и сообщил, что Хань Лао-лю принимал у себя Братишку Яна. От него крестьянский союз узнал и о намерении помещика вывезти оставшиеся вещи.
Как-то после полуночи, когда измученный страхом и бессонницей помещик бродил по своему большому двору, издали донесся собачий лай. Хань Лао-лю прислушался. Его обостренный слух уловил шум торопливых шагов. Во дворе тоже залаяли собаки. Хань-шестой свернул под крышу западного флигеля, не спуская глаз с ворот. Калитка приоткрылась, и в бледном свете звезд Хань Лао-лю различил щупленькую фигурку У Цзя-фу.
Помещик выскочил и схватил его за руку:
— Ли Цин-шань! Ли Цин-шань! Воры! — закричал он не своим голосом.
Из восточного флигеля выбежал управляющий с палкой в руках. Они втащили мальчика в комнату.
— Где шляешься по ночам? — грозно спросил Хань Лао-лю.
— А тебе какое дело!.. — неожиданно сорвалось у мальчика. Он сам не знал, откуда взялась у него такая смелость.
— О! Да ты, я вижу, заважничал! — рассвирепел Ли Цин-шань. Он замахнулся палкой и скверно выругался. — Если твоему господину нет дела, так этой палке дело до тебя найдется!
Пастушок вовремя пригнул голову, и удар пришелся ему по спине.
— Подожди бить, — сдерживая бешенство, прохрипел помещик. — Пусть прежде расскажет, куда он бегает и о чем у них там говорят. Расскажешь все начистоту, я тебе ничего не сделаю.
Пастушок гордо поднял голову:
— Не скажу.
Хань Лао-лю побагровел:
— Будешь запираться — убью!
— Не скажу… убей, не скажу.
Сухая жилистая рука помещика опустилась ему на голову:
— Ах вот как! Меня прикончить замышляете?! Я тебе покажу переворот! Ли Цин-шань, сними с него рубаху! А я сейчас плетку принесу.
Ли Цин-шань повалил мальчика лицом вниз и коленом прижал к полу.
— Спасите! Убивают! Спасите! — изо всех сил закричал пастушок.
Ли Цин-шань схватил со столика тряпку, которой вытирали пыль, и крепко заткнул мальчику рот.
Был предрассветный час. Стояла чуткая настороженная тишина. Крик был услышан двумя дозорными. Один из них засвистел и бросился к дому помещика.
— Во дворе Ханя убивают! — кричал он.
«Уж раз туфли все равно вымочены, пойду вброд!» — решил Хань Лао-лю, входя в комнату с плетью в руках. — Я им всем покажу! — Он занес плеть. — Все равно теперь. Вот тебе, получай! Вот вам всем! Всем!
Плеть глубоко впилась в тонкую кожу, оставляя на спине набухающие кровью полосы. Ли Цин-шань бил мальчика палкой по ногам и голове.
Кровь брызнула на белые шелковые штаны помещика. У Цзя-фу потерял сознание.
Хань Лао-лю заскрежетал зубами:
— Ли Цин-шань! Рой яму в конюшне. Переворот! Я уже перевернул его носом в землю! Теперь не встанет!
Ли Цин-шань выбежал. В ворота стучали. Собаки надрывались. Криков за стеной становилось все больше, а издали нарастал гул, поглощавший все другие звуки.
Ли Цин-шань метнулся обратно в дом:
— Господин! Беги!
Управляющий кинулся на задний двор, вернулся, принес лестницу и приставил к стене. Поднявшись на стену, он прыгнул в канаву, пробежал огород и помчался к дому Ханя Длинная Шея.
По всей деревне пели петухи. В юго-восточной части неба вставали огненные облака. Из лачуг, с огородов, из-за куч соломы, стогов пшеницы выбегали люди. Заполняя шоссе, они устремлялись к большому двору. В руках у них были мотыги и топоры. Те, которые вышли с пустыми руками, выдергивали по пути из плетней палки и ломали ветки.
На шоссе образовался бурлящий человеческий поток. Восходящее солнце освещало серые рваные шляпы и бритые головы.
Впереди всех бежали Чжао Юй-линь и Бай Юй-шань. За ними по пятам несся отряд самообороны с пиками наперевес. У черных ворот толпа задержалась, но открыть их не смогла и, повернув, потекла вдоль восточной стены. Люди, задрав головы, разглядывали высокую кирпичную стену.
Чжао Юй-линь передал свою винтовку Бай Юй-шаню и с одним из бойцов отряда самообороны пошел искать лестницу. Вскоре они вернулись, волоча по земле тяжелое сосновое бревно. Десятки рук подняли его и прислонили к стене. Чжао Юй-линь вскарабкался по нему и спрыгнул во двор. Он плохо рассчитал и при падении сильно ушиб ногу. На него с бешеным лаем набросились собаки. Он прижался спиной к стене, схватил острый камень и точно угодил в голову одной из них. Она взвизгнула и с поджатым хвостом отбежала. Остальные скалили зубы, но подойти не решались.
Чжао Юй-линь, хромая, прошел через двор, выдернул засов и распахнул ворота. Толпа хлынула в них и волной растеклась по двору.
Чжао Юй-линь взял у Бай Юй-шаня свою винтовку, примкнул штык и направился к главному дому. За ним следовали Го Цюань-хай и Бай Юй-шань. Отряд самообороны окружил дом лесом сверкающих под лучами утреннего солнца пик.
Чжао Юй-линь, Го Цюань-хай и Бай Юй-шань проникли в восточную комнату. В ней было еще темно, и они чуть не споткнулись о тело пастушка, лежавшего возле кана.
Чжао Юй-линь присел на корточки и протянул было руку, но испуганно ее отдернул. Со спины мальчика сочилась кровь.
Чжао Юй-линь быстро нащупал пульс. Сердце еще билось.
— Жив! жив! Клади на кан. Старина Бай, зови скорее доктора!
Вбежавшие следом люди замерли на месте.
— Сейчас же разыскать убийцу! — крикнул начальник бригады, пробираясь вперед.
Чжао Юй-линь и Го Цюань-хай бросились в соседнюю комнату.
Родственники помещика сидели на кане. Они встретили вошедших взглядом бессильной злобы.
— Где Хань Лао-лю? — спросил Чжао Юй-линь.
— Дома нет, — коротко бросила старшая жена.
— Есть у кого-нибудь веревки? — обернулся Чжао Юй-линь к бойцам отряда самообороны.
— Нету…
— Найдите живей! Всех связать, — скомандовал Чжао Юй-линь.
Вместе с Го Цюань-хаем они приступили к обыску. Открыли сундуки и шкафы. Обыскали все углы, но помещика и след простыл.
— Ты, Го, останься здесь, — приказал Чжао Юй-линь. — И пусть эти женщины скажут: куда ушел Хань Лао-лю. Надо осмотреть западный флигель, — и он быстро ушел.
Когда принесли веревки и Го Цюань-хай начал вязать старшую жену, она завопила:
— Брат Го, прости нас!
— Теперь и ты выучилась притворяться! — прикрикнул на нее Го Цюань-хай.
Едва притронулись к младшей жене, та упала в обморок.
Го Цюань-хай и бойцы невольно отступили. В комнату вошел возчик Сунь. Усидев эту картину, старик даже плюнул с досады.
— Чего ломаешься? Головка болит? Вставай, подлая! — вдруг заревел он. — Не встанешь — убью! Одним тухлым яйцом меньше будет. Отойди, ребята, дай размахнусь!
Но не успел Сунь принять нужную для этого позу, как младшая жена опустилась на колени и взмолилась:
