Эрнест Хемингуэй - Зеленые холмы Африки
– Пива?
– Что ж, давай.
Он принес бутылку, и я залпом осушил ее до половины, запивая жареную печенку.
– Вот это жизнь! – сказал я по-английски. М'Кола улыбнулся и спросил на своем языке:
– Еще пива?
Когда я заговаривал с ним по-английски, он воспринимал это как милую шутку.
– Гляди, – сказал я, приставил ко рту бутылку и осушил ее единым духом. Это был старый фокус, которому мы научились в Испании, где пили так вино из мехов. Римлянин был поражен. Он подошел, присел на корточки и начал что-то говорить. Говорил он довольно долго.
– Совершенно верно, – сказал я ему по-английски. – И катись ты от меня подальше!
– Еще пива? – спросил М'Кола.
– Вижу, ты хочешь споить меня, старик.
– Н'дио, – да, – ответил он, делая вид, что понимает по-английски.
– Смотри, Римлянин. – Я начал лить пиво себе в рот, но, увидев, что Римлянин, глядя на меня, делает горлом глотательные движения, чуть не поперхнулся и опустил бутылку. – Хватит. Больше двух раз за вечер не могу: вредно для печени.
Римлянин продолжал говорить что-то на своем языке. Дважды я услышал слово «симба».
– Симба здесь?
– Нет, – ответил Римлянин. – Там. – Он махнул рукой в темноту, и я так ничего и не понял. Но слушал его с удовольствием.
– Я убил много симба, – сказал я. – Я – истребитель симба. Не веришь – спроси у М'Кола. – Я чувствовал, что меня, как всегда по вечерам, одолевает желание похвастаться, но рядом не было Старика и Мамы. А хвастать, когда тебя не понимают, куда менее приятно. Все же это лучше, чем ничего, особенно после двух бутылок пива.
– Поразительно, – сказал я Римлянину. Он продолжал рассказывать что-то. На дне бутылки оставалось немного пива.
– Дед, – позвал я. – Мзи!
– Что, бвана?
– Выпей пива. Ты уже стар, оно тебе не повредит.
Я видел глаза Деда, когда осушал бутылку, и понял, что ему тоже хочется пива. Он выпил все, что оставалось, и склонился над прутьями с мясом, нежно прижимая к себе бутылку.
– Еще пива? – спросил М'Кола.
– Да, – ответил я. – И патроны.
Римлянин продолжал разглагольствовать. Видно, он был еще больший говорун, чем Карлос, которого я встречал на Кубе.
– Все это необычайно интересно, – сказал я ему. – Ты молодчина. И я тоже – оба мы славные ребята. Послушай-ка…
М'Кола принес пиво и мою охотничью куртку, в карманах которой лежали патроны. Я отпил глоток, заметил, что Дед не сводит с меня глаз, и выложил перед ним шесть патронов.
– Сейчас буду хвастать, – заявил я. – Придется вам потерпеть. Глядите! – Я по очереди дотронулся до каждого патрона: – Симба, симба, фаро, ньяти, тендалла, тендалла. Каково? Хотите верьте, хотите нет. Гляди, М'Кола! – И я снова перебрал все шесть патронов: лев, лев, носорог, буйвол, куду, куду.
– Айяяй! – ахнул Римлянин.
– Н'дио, – торжественно подтвердил М'Кола. – Да, это правда.
– Айяяй! – снова воскликнул Римлянин и ухватил меня за большой палец.
– Святая правда, – сказал я. – Хоть и трудно поверить.
– Н'дио, – повторил М'Кола и сам принялся перечислять: – Симба, симба, фаро, ньяти, тендалла, тендалла!
– Можешь рассказать это им всем, – сказал я по-английски. – А с меня на сегодня хватит.
Римлянин снова заговорил, обращаясь ко мне, и я внимательно слушал его, прожевывая новый кусок жареной печенки. М'Кола занялся головами куду, освежевал одну и показал Камау, что делать со второй. Это была кропотливая работа, они вдвоем при свете костра осторожно очистили глаза, нос и уши, потом удалили все мясо, не повредив шкуры, искусно и аккуратно. Не помню, когда я лег спать и ложились ли мы вообще в ту ночь.
Помнится, я достал словарь и велел М'Кола спросить мальчика, есть ли у него сестра, а М'Кола серьезно и твердо ответил мне за него:
– Нет, нет.
– Да пойми ты, я ведь без всякой задней мысли спрашиваю. Просто из любопытства.
Но М'Кола был непоколебим.
– Нет, – сказал он и покачал головой. – Хапана! – Таким же тоном он говорил «нет», когда мы выслеживали льва в густых зарослях.
На этом прервался наш светский разговор, и я стал разыскивать почки; брат Римлянина выделил мне кусок из своей доли, я насадил почку на прут между двумя кусками печени и начал поджаривать их над костром.
– Будет отличный завтрак, – сказал я вслух. – Куда вкусней фарша.
Потом мы долго беседовали о черных антилопах. Римлянин не называл их «тарагалла» и вообще не знал этого слова. Сперва я думал, что речь идет о буйволах, потому что Римлянин все время повторял «ньяти», но, оказывается, он хотел этим сказать, что они черны, как буйволы. Потом он начал рисовать их на золе у костра, и стало ясно, что он говорит именно о черной антилопе. Рога ее изогнуты, как восточные сабли, и концами касаются загривка.
– Самцы? – спросил я.
– Самцы и самки.
С помощью Деда и Гаррика я выяснил, что поблизости бродят два стада.
– Завтра?
– Да, – ответил Римлянин. – Завтра.
– Кола, – сказал я. – Сегодня куду. Завтра – черные антилопы, буйволы, симба.
– Не надо буйволы! – ответил он, отрицательно качая головой. – Не надо симба!
– Мы с вандеробо-масаем пойдем на буйволов.
– Да, да, – радостно подтвердил вандеробо-масай.
– Тут близко есть большие слоны, – ввернул Гаррик.
– Завтра на слонов, – сказал я, поддразнивая М'Кола.
– Нет! – Он понимал, что я его поддразниваю, но и слышать не хотел ничего подобного.
– Да, да, на слонов, – сказал я. – На буйволов, на симба и на леопарда.
Вандеробо-масай взволнованно кивал:
– И на носорога, – добавил он.
– Хапана! – сказал М'Кола уже страдальчески.
– На тех холмах много буйволов, – перевел Дед слова Римлянина, который в сильном возбуждении вскочил на ноги и указывал куда-то вдаль, за хижины.
– Хапана! Хапана! Хапана! – твердил М'Кола решительно. – Еще пива? – Он отложил нож.
– Ну, ну, не сердись, я пошутил.
М'Кола присел рядом со мной и заговорил, пытаясь объяснить что-то. Он упомянул имя Старика, – видимо, хотел сказать, что Старику это не понравилось бы, что он не допустил бы этого.
– Я пошутил, – сказал я по-английски. Потом добавил на суахили: – Завтра на черных антилоп?
– Да, – горячо подхватил он. – На антилоп. Потом мы с Римлянином долго беседовали, я говорил по-испански, а он уж не знаю по-каковски, и так мы с ним, кажется, разработали весь план кампании на завтрашний день.
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
Не помню, ложился ли я в ту ночь, припоминаю лишь, что сидел у костра в сером предрассветном сумраке с кружкой горячего чая в руке, а мой завтрак на вертеле имел не очень-то привлекательный вид и был весь покрыт золой. Рядом стоял Римлянин и ораторствовал, указывая в ту сторону, где занималась заря, и, помнится, я подумал; неужели этот болтун проговорил всю ночь?
Шкуры, снятые с голов куну, были разложены на земле и густо посыпаны солью, а черепа с рогами прислонены к бревенчатой стене хижины. М'Кола уже свертывал шкуры. Камау принес мне консервы, и я велел открыть банку с компотом. Ночной холод еще не рассеялся, и я быстро поел консервированных фруктов со сладким прохладным соком, выпил еще кружку чая, пошел в палатку, оделся и переобулся.
Все были готовы в путь. Римлянин сказал, что мы вернемся к полудню.
Вести нас должен был брат Римлянина. Насколько я понял, Римлянин решил выследить одно стадо черных антилоп, а отыскать второе предоставил нам. Мы выступили. Впереди шел брат Римлянина в «тоге» и с копьем, за ним – я со спрингфилдом на ремне и цейсовским биноклем в кармане, а за нами – М'Кола с биноклем Старика через одно плечо и флягой через другое, с охотничьим ножом, точильным камнем, запасной коробкой патронов и плитками шоколада в карманах и с ружьем за спиной, Дед с фотоаппаратом, Гаррик с кинокамерой и вандеробо-масай с копьем, луком и стрелами.
Когда мы, простясь с Римлянином, вышли за колючую изгородь, в просвете между холмами показалось солнце и озарило поле, хижины и голубые холмы. День обещал быть погожим и безоблачным.
Проводник повел нас через густую чащу, в которой одежда мгновенно намокла, потом по редколесью, потом – по крутому подъему, пока мы не очутились на вершине холма, который высился у края того поля, где мы стали лагерем. Отсюда наш путь лежал по удобной ровной тропе через другие холмы, еще не освещенные солнцем. Немного сонный, я наслаждался прохладой раннего утра и шагал машинально, однако меня начинала беспокоить мысль, что нас слишком много и мы неизбежно спугнем дичь, хотя каждый делает все, чтобы двигаться без шума. Вдруг на тропе показались двое людей, шедших нам навстречу.
Впереди шел рослый, красивый мужчина, лицом похожий на нашего Римлянина, но с менее благородной внешностью, в «тоге», с луком и колчаном, а за ним – его жена, очень миловидная, скромная, женственная, одетая в коричневую дубленую шкуру, с ожерельем из медных колец на шее и со множеством таких же проволочных колец на руках и лодыжках. Мы остановились, сказали «джамбо», и наш проводник заговорил со своим соплеменником, у которого был деловой вид человека, спешащего на службу.
