Ивлин Во - Черная беда
«Мы в нашем небольшом монастыре наслышаны о громкой славе великого графа… о его удали в бою и в постели… о тысяче врагов, павших от его руки… о львах, пронзенных его копьем… о его бесчисленном потомстве…»
«Вся жизнь до встречи с настоятелем была прожита зря… его знания и святость… его несгибаемая преданность вере… его целомудрие… его аскетизм…»
Незаметно, используя самые тонкие ухищрения, собеседники постепенно переходят к делу. Преследовал ли граф своим визитом какую-то практическую цель, помимо желания доставить всем огромную радость своим присутствием?
Что может быть более важной целью, чем давнее стремление нанести визит настоятелю и побывать в славной часовне Бесплодной смоковницы? Впрочем, одно дело у него действительно есть. Совершенно незначительное дельце, о котором, раз уж он здесь, может, и стоило бы упомянуть — если, разумеется, настоятель не против.
Каждое слово графа подобно драгоценному камню, цена которого исчислению не поддается. Какое же у графа дело?
— Это старая история… еще во времена недоброй памяти его преосвященства Горгия… в монастырь был заточен юноша… сейчас он старик… об этом знают только самые высокопоставленные… если, конечно, он еще жив…
— О граф, вы заговорили о том, чего уши мои не слышат, а глаза не видят. Есть вещи, говорить о которых не пристало.
— Настоятель, нет ничего тайного, что не стало бы явным. Час этой тайны настал.
— Что может знать простой монах о делах государственной важности? Да, теперь я вспоминаю, до меня и впрямь доходили слухи, будто во времена недоброй памяти его преосвященства Горгия в монастырь заточили какого-то юношу.
— И он еще жив?
— Монахи монастыря святого Марка Евангелиста умеют хранить свои сокровища.
После этого столь важного сообщения хозяин и гость некоторое время сидели молча, затем настоятель встал и в самых высокопарных выражениях пожелал графу спокойной ночи. Оба чувствовали, что сказано и так слишком много. Ведь следовало соблюдать приличия.
Переговоры возобновились на следующее утро после службы и продолжались большую часть дня. Перед тем как разойтись на ночь, графу и настоятелю удалось достичь договоренности об устранении разногласий на материальной основе. На следующее утро вопрос о цене был решен, и Ахон, сын Амурата, законный монарх Азании, верховный вождь племени сакуйю, повелитель племени ванда и гроза морей, был выпущен на свободу.
Событие это произошло без всяких церемоний. После сытного завтрака, состоявшего из вареного козьего мяса, сыра, маслин, копченой баранины, гуся и меда (в тот день как раз был мясоед, ведь несториане постятся редко), граф и настоятель, в сопровождении всего нескольких рабов, вышли из монастыря и, поднявшись на небольшой холм, остановились у входа в маленькую пещеру.
— Мы подождем здесь. Там нехороший запах.
В пещеру вошел слуга с фонарем и молотком, из глубины послышалось несколько приглушенных слов, а затем скала вздрогнула от тяжелых ударов. Через пять минут слуга вернулся, ведя Ахона за надетую ему на ногу цепь. Наследник престола был совершенно наг, на его худые, сутулые плечи спадали сальные белые волосы, а маленькое, сморщенное личико с запавшим, беззубым ртом заросло длинной седой бородой. Он был слеп и передвигался с большим трудом.
Граф открыл было рот, чтобы засвидетельствовать принцу свое почтение и поздравить его с освобождением, но передумал и, повернувшись к настоятелю, сказал:
— Он не сможет ехать верхом.
— Да вряд ли.
Пришлось задержаться еще на день, пока сколачивали носилки, и, наконец, на пятое утро караван двинулся в обратный путь. Ахона, закутанного — от любопытных глаз — с головой, несли на носилках четыре раба. Часть времени он спал, а проснувшись, что-то еле слышно мурлыкал себе под нос; когда же носилки дергались или накренялись, он начинал тихо постанывать от страха. На восьмой день, когда караван под покровом темноты, выбирая боковые улочки и уединенные аллеи, вошел в столицу, граф сдал драгоценный груз патриарху и поспешил во французское посольство доложить мсье Байону об успешном выполнении своей миссии.
Тем временем леди Милдред начинала терять терпение. Никто не желал с ней считаться, пойти ей навстречу. Начать с того, что этот юнец из посольства повел себя самым бессовестным образом. В посольство она безрезультатно звонила дважды в день, утром и после обеда; но однажды, когда она уже совершенно отчаялась, госпожа Юкумян объявила ей, что дозвонилась. Впрочем, разговор абсолютно ничего не дал. Сначала к телефону подошел дворецкий, какой-то бестолковый туземец («пьет, не иначе», — решила леди Милдред), а затем в трубке послышался приятный, ленивый мужской голос.
— Это говорит леди Милдред Порч. Попросите, пожалуйста, посла.
— Боюсь, что это невозможно. Может быть, я могу вам чем-нибудь помочь?
— А кто вы такой?
— Уильям.
— А, так это вы. Вы-то мне и нужны. Я хотел спросить у вас про багаж Сары Тин.
— Каких сардин?
— Мисс Сара Тин. Ответственный секретарь международного отдела Лиги защиты четвероногих друзей. Она потеряла свой багаж.
— Да?
Последовала длинная пауза. Леди Милдред слышала, как на другом конце провода играл патефон.
— Алло! Алло!.. Вы меня слышите?
— Здешние телефоны вечно разъединяются, — раздался в трубке мягкий, ленивый голос Уильяма, после чего послышался щелчок, и танцевальная музыка смолкла.
— Алло!.. Алло! — Леди Милдред встряхнула трубку, но Уильям пропал. Я убеждена, что он сам положил трубку, — сказала леди Милдред Саре. — Но ведь этого не докажешь.
С деньгами тоже не повезло. Азанийские банкноты, на которые она по приезде обменяла двадцать фунтов, оказались совершенно никудышными. Даже господин Юкумян, который, собственно, и обменял ей эти деньги, ничем помочь не мог, заметив как-то, что это «вопрос политический»; сам же он принимал только английские фунты, которыми англичанки расплачивались с ним за отель и на которые мисс Тин почти ежедневно покупала у него в магазине различные предметы туалета.
Беспокоило леди Милдред и то, что император по-прежнему совершенно не интересовался защитой животных. Банкет не только не стал прелюдией к практическим совместным действиям, но, очевидно, задумывался как прощальный. Все ее попытки добиться аудиенции при дворе заканчивались неудачей. Временами ее охватывало полное отчаяние: по всей стране безжалостно ловят и зверски убивают ее четвероногих друзей, а она не в состоянии ничем им помочь. Ночами леди Милдред лежала без сна, ее преследовали умоляющие, смотрящие с укоризной, влажные, как у щенков, глаза умирающих львов и протяжный жалобный стон попавших в силки бабуинов. Она утратила столь свойственную ей уверенность в себе, ее мучила совесть: какое имеет право она, предавшая мандрилов и гиен, кабанов и дикобразов, жаловаться на то, что господин Юкумян взял с нее лишние деньги за комнату или куда-то задевал ее выстиранное белье.
— Милдред, мне очень не нравится ваш вид. По-моему, эта страна не для вас.
— Да, Сара, вы правы. Мне тоже кажется, что эта страна не для меня. Пожалуйста, давайте поскорей отсюда уедем. Мне не нравится здешний народ, их лица, да вообще все. И потом, мы с вами оказались совершенно не у дел.
— Бэзил, мама хочет отправить меня домой, в Англию.
— Плохо.
— Ты правда так думаешь, милый? Знаешь, Бэзил, мне тоже совсем не хочется ехать.
— Боюсь, как бы нам всем не пришлось в ближайшее время отсюда сматываться. Скоро тут будет небезопасно… Только вот в Англию возвращаться не хочется… Может, поедем куда-нибудь еще?
— Любимый, не будем загадывать… Но что бы ни было, мы ведь обязательно увидимся, обещаешь?
— Ты фантастическая девушка, Пруденс. Так бы и съел тебя.
— Вот и съешь… делай со мной что хочешь.
Сквозь ставни пробивается полоска солнечного света; внизу под окнами мальчишка-туземец колотит молотком по мотору разбитого автомобиля.
— Мадам Байон и всех остальных женщин я отправляю на побережье. Впрочем, не думаю, чтобы начались серьезные беспорядки. Все произойдет тихо, без единого выстрела. Но мне будет спокойнее, если дамы уедут. С ними поедет мсье Флоро. Ему предстоит также выполнить очень ответственное задание взорвать мост через Лумо. Это совершенно необходимо, так как Сет держит в Матоди три полка, которые могут не перейти на нашу сторону. Поезд отходит накануне праздника. Полагаю, что за несколько часов до отхода поезда следовало бы известить о государственном перевороте мистера и миссис Шонбаум. Нам международный конфликт ни к чему. А англичане пусть заботятся о себе сами.
— В армии брожение, генерал?
— Сегодня на заседании штаба я сообщил о прибытии в Дебра-Дову принца Ахона. Армия выполнит свой долг. Вчера солдатам заплатили жалованье новыми купюрами.
