Константин Станюкович - История одной жизни
Подобная бережливость «графа» объяснялась главным образом его воздержанием от спиртных напитков. Сознание принятых им на себя обязанностей относительно горячо им любимого мальчика заставило его обратить серьезное внимание на предостережение докторов, и он решительно перестал пить и только позволял себе одну рюмку перед обедом.
О, как ему хотелось теперь жить, как хотелось поднять на ноги своего любимца, и как он внимательно стал теперь относиться к своему здоровью, чтоб быть полезным Антошке.
И как он был благодарен Нине, которая явилась доброй феей под конец его горемычной жизни!
Когда она навещала его, он был несказанно рад и словно бы гордился тем, что вера молодой девушки в него не только не поколебалась, но, напротив, крепла. Она могла окончательно убедиться, что он не пропавший человек и не пропивает ее денег. И Нина действительно привязалась к дяде, случалось, просиживала у него более часа, и мнения дяди находили более отклика в ее сердце, чем мнения ее отца.
Нина уезжала от дяди еще более душевно смятенная под впечатлением его озлобленных и страстных речей, в которых она скорее чувствовала, чем понимала, долю истины. И жизнь дома казалась ей еще более бессодержательною. Даже и усердная деятельность в обществе «Помогай ближнему!» не удовлетворяла ее, особенно после рассказов дяди о том, как обманывают благотворительных дам и какие люди в большинстве случаев пользуются их помощью.
А «граф», провожая свою гостью, горячо целовал ее и благодарил ее за то, что она навестила, и за деньги.
С тех пор как «граф» зажил в благополучии, он с особенною ретивостью предался педагогической деятельности, имея в Антошке весьма способного ученика. Ему непременно хотелось, чтобы Антошка поступил в какую-нибудь ремесленную школу и имел бы в будущем верный кусок хлеба. О выборе такой школы уж он советовался с студентом-технологом, сыном квартирной хозяйки, и решено было, что к осени Антошка поступит в школу при одном из заводов на Васильевском Острове. Нужно было только подготовить мальчика надлежащим образом.
Каждое утро после чая и после внимательного прочтения вчерашней газеты «граф» занимался с Антошкой два часа, после которых учитель, по-видимому, утомлялся гораздо более, чем ученик. Антошка читал вслух, писал с прописи и под диктовку. «Граф» поправлял чтение и – чтобы показать, как надо выразительно читать, – сам прочитывал иногда страничку-другую хрестоматии, приобретенной для Антошки в числе других учебных пособий. Читал «граф» недурно, и Антошка заслушивался, как складно выходили у «графа» басни. Но зато при исправлениях диктовки учитель, по-видимому, не особенно доверял себе и постоянно справлялся с книгой, причем не умел удовлетворять любознательности ученика, когда тот задавал вопросы: почему надо писать, например, «того», а не «тово».
– Так, братец, следует писать, а я и сам не знаю почему! – добросовестно признавался «граф».
– Разве вас этому не обучали? – удивился Антошка, полагавший что «граф» должен все знать.
– Наверно, обучали, да я забыл. После тебе объяснят в школе, а пока запоминай, как в книге написано. Так и пиши.
«Граф», впрочем, купил грамматику и проштудировал ее, после чего уж мог давать некоторые объяснения, хотя далеко не на все вопросы любознательного Антошки.
Тем не менее он делал большие успехи: читал весьма недурно и писал довольно красиво, и ошибки его не особенно резали глаз. И «граф» не раз выражал одобрение, чем доставлял Антошке большое удовольствие. Вне классных занятий Антошка просто-таки пожирал книги, которые ему покупал «граф», руководствуясь в выборе указаниями студента и его сестры. Таким образом, Антошкой были прочитаны многие издания «Посредника» и «Комитета грамотности» [17], и затем он читал все, что попадалось ему под руку: и газеты и книжки, которые одолживались «графу» с хозяйской половины.
Хотя и далеко не систематическое, но чтение это вместе с беседами «графа» быстро развивали смышленого Антошку, уже хорошо подготовленного ранним знакомством с жизнью и с людьми благодаря прежним его профессиям – нищенки и торговца спичками, и он хотел как можно скорее «всему научиться».
Увы! В арифметике Александр Иванович был еще менее силен, чем в грамматике, и напрасно он усердно прочитывал учебник. Он сознавал, что понимает в нем очень мало, и это весьма огорчало его, тем более что Антошка обладал блестящими математическими способностями и умел делать все четыре правила куда лучше своего учителя.
Но в этих затруднениях «графу» совершенно неожиданно помог молодой студент-технолог.
Его комната была рядом с комнатою жильцов, и до него иногда долетали и философские беседы и арифметические объяснения учителя. Он сильно заинтересовался и этим оригинальным «барином-демократом», и его сожителем, вопросы которого во время уроков ставили нередко в тупик учителя, и вообще их отшельнической жизнью и взаимной привязанностью.
Кто они? Что их связало? – об этом никто из семьи не знал. И старый барин и его мальчик редко показывались, держали себя необыкновенно скромно и тихо и выходили со двора почти всегда вместе. Молодая горничная Агаша, прислуживавшая жильцам и носившая им обед в комнату, не могла нахвалиться ими, особенно старым барином.
Такой ласковый, никогда без нужды не побеспокоит, никуда не пошлет – не то что прежние жильцы.
– А этот мальчик, должно быть сын его! – докладывала Агаша свои предположения барыне, пожилой, когда-то красивой женщине с сбитым набок чепцом, вечно занятой то на кухне, то чинившей белье, то убиравшей комнаты.
– Совсем он не похож на него, Агаша. Верно, приемыш! – отвечала госпожа Никифорова и прибавила: – А впрочем, бог их знает! Жильцы они тихие, спокойные, и слава богу! А до остального нам дела нет.
Прошел месяц после переезда жильцов, и молодой студент, сухощавый блондин с серьезным лицом и вихрастой головой, встретив однажды Опольева в коридоре, подошел к нему и, поклонившись, проговорил молодым баском:
– Студент Никифоров.
– Опольев! Очень приятно! – любезно отвечал Александр Иванович, протягивая руку.
– Вам, кажется, несколько затруднительно заниматься математикой с вашим сожителем? – продолжал студент несколько резким, умышленно грубоватым тоном.
– И даже очень, молодой человек, – несколько сконфуженно проговорил «граф». – А вы почему это догадались? – прибавил он.
– За стеной слышно…
– Быть может, мы вам мешаем?
– Я не к тому… Я, видите ли, готов избавить вас от этих уроков и позаняться с мальчиком… Он очень способный…
Видимо обрадованный и несколько удивленный таким предложением, «граф», однако, поспешил ответить:
– Премного вам благодарен, господин Никифоров, но я должен предупредить вас, что, к сожалению, я не в состоянии заплатить вам настоящей платы за уроки… Так, если небольшую плату…
– Да мне никакой платы не нужно… С чего это вы взяли? – перебил студент и сконфуженно покраснел.
– То есть почему же не нужно?
– А так, не нужно, вот и все. В противном случае разве стал бы я навязываться…
– Но позвольте, молодой человек; у вас время дорого, я знаю. За что же вы будете терять его даром?
– Это уж мое дело.
– И, позволю себе заметить, вы ведь, кажется, и сами не очень-то богаты?
– И вовсе даже не богат! – рассмеялся студент, и лицо его при смехе сделалось необыкновенно добродушным.
– Потому-то вы, вероятно, и предлагаете учить моего Антошку gratis? [18] – усмехнулся, в свою очередь, и Опольев.
– Потому ли, или не потому, не все ли вам равно? Следовательно, и говорить об этом нечего. Не так ли Александр Иваныч?
– Пожалуй, что и так! – протянул, улыбаясь «граф». – А ваше имя и отчество? – осведомился он.
– Николай Алексеич.
– И я, Николай Алексеич, могу только поблагодарить вас! – горячо проговорил Опольев, пожимая руку студента. – Вы это очень деликатно делаете доброе дело… Спасибо вам за Антошку…
– Не за что благодарить! – ответил студент, несколько удивленный порывистостью и сердечностью тона этого «барина-демократа». – Самое обыкновенное дело! Так с завтрашнего дня мы начнем заниматься с вашим Антошкой… Ежедневно один час после обеда у меня свободен… Посылайте его ко мне… А затем до свиданья… Спешу на урок…
И с этими словами студент крепко пожал руку Опольева и, кивнув вихрастой головой, хотел было уходить, как внезапно спросил:
– Надеюсь, вам не родственник этот известный Опольев?
– Этот прохвост мой родной братец.
Студент издал восклицание не то удивления, не то сожаления.
– Но только я с ним вовсе не знаком… Я, видите ли… А впрочем, не смею вас задерживать… Когда-нибудь я сообщу вам биографические данные о своей особе, чтобы вы знали, с кем имеете дело! – прибавил «граф», делая студенту прощальный жест рукой.
