Бут Таркингтон - Великолепные Эмберсоны
Он подумал, что это неслыханная дерзость — вот так исчезнуть, даже не позвонив по телефону! Наверно, представляла себе, как он это воспримет, даже посчитала, что он чем-то выдаст свою досаду, когда узнает.
Ему и в голову не пришло, что именно досаду в нем и заметили, поэтому он остался доволен своим вечерним представлением. Но успокоение никак не приходило, он сам не понимал, что его тревожит, ведь и без всякого одобрения тети Фанни знал, что "всё делает правильно".
Глава 20
В тот вечер Изабель пришла к двери Джорджа и, поцеловав сына на ночь, задержалась на пороге, положив руку ему на плечо и опустив глаза: ей явно хотелось сказать нечто большее, чем просто пожелать добрых снов. Нерешительность так отчетливо читалась на ее лице, что Джордж, догадавшись о ее намерениях, благожелательно помог ей.
— Что ты, старушка, беспокоишься? — снисходительно сказал он. — Больше Моргану грубить не буду. Просто стану обходить его стороной.
Изабель подняла взгляд, всматриваясь в Джорджа с обожающим недоумением, уже привычным, если дело касалось сына, потом она оглянулась на комнату Фанни и, немного посомневавшись, быстро вошла, закрыв за собой дверь.
— Милый, мне надо знать, почему тебе не нравится Юджин.
— Да нравится он мне. — Джордж коротко хохотнул, сел на стул и начал развязывать шнурки. — Он так ничего, в своем роде.
— Нет, милый, — торопливо сказала мать. — Мне с самой первой встречи показалось, что он тебе не нравится… ты его сразу невзлюбил. Иногда ты был вроде дружелюбен, смеялся и шутил с ним, я даже думала, что ошиблась и он тебе по душе, но сегодня убедилась, что интуиция меня не обманула: ты его не любишь. Я не понимаю этого, милый, не вижу, в чем причина.
— Да всё нормально.
Это легковесное заявление не подействовало на Изабель, и она с тревогой продолжила:
— Всё так странно, ведь я знаю, что ты чувствуешь к его дочери.
Тут Джордж бросил расшнуровывать обувь и сел прямо.
— Что я чувствую к его дочери? — осведомился он.
— Ну, кажется, что ты… ты вроде… — неуверенно говорила Изабель. — Мне казалось… По крайней мере, ты на других и не смотрел, как только с ней познакомился… конечно, сразу видно, что между вами что-то есть. Вы же очень дружили?
— И что?
— Просто я, как и твой дедушка, не понимаю, как можно интересоваться дочерью и невзлюбить отца.
— Вот что я тебе скажу, — медленно произнес Джордж, а лоб прорезала складка, будто он старательно взвешивает всё, что говорит. — Я никогда это особо не обдумывал, но вижу, что в твоих словах что-то есть. По правде говоря, я никогда не размышлял о Люси и ее отце как о едином целом… до недавнего времени. Всегда считал, что Люси это просто Люси, а Морган просто Морган. Думал, она сама по себе, а не чья-то дочь. Не вижу в этом ничего необычного. У тебя, например, полно друзей, которые совершенно не берут в расчет твоего сына…
— Это не так! — сразу возразила она. — Если бы хоть кто-то относился к тебе подобным образом, я бы…
— Продолжим, — перебил он. — Я попробую объяснить. Если я с кем-то дружу, это не значит, что я обязан любить семью этого человека. Если бы мне эта семья не нравилась, но я делал вид, что это не так, я стал бы лицемерить. Если кому-то нужна моя дружба и он хочет ее сохранить, ему придется мириться с моим отношением к его родне — или скатертью ему дорога. Я отказываюсь притворяться, вот и всё. Теперь представь, что у меня есть принципы и идеалы, которыми я руководствуюсь по жизни. Представь, что у кого-то из моих друзей имеется родственник с идеалами, полностью противоречащими моим, и этот друг верит в правильность философии своего родственника больше, чем в правильность моей. Неужели ты думаешь, что я откажусь от своих ценностей, лишь бы понравиться человеку, ход мысли которого я презираю?
— Нет, милый, конечно, нельзя отказываться от идеалов, но я не понимаю, какое отношение всё это имеет к нашей дорогой Люси?
— А я не говорил, что это про нее, — прервал он. — Просто приводил пример, как человек может стать другом одного члена семьи и не питать теплых чувств к другому. Хотя я не утверждаю, что плохо отношусь к мистеру Моргану. Я не отношусь к нему хорошо, но и не отношусь плохо, но раз уж ты считаешь, что сегодня я ему нагрубил…
— Просто не подумал, милый. Сам не понял, что сказал…
— Ладно, больше при нем я такого не скажу. Вот так, этого достаточно?
Вопрос, заданный свысока, остался без ответа, так как Изабель, всё еще вглядывающаяся в лицо сына с тревогой и удивлением, казалось, не услышала его. Поэтому Джордж повторил свои слова и, встав со стула, подошел к маме и дружелюбно похлопал ее по плечу.
— Так что, старушка, не бойся, больше я не покажусь тебе бестактным. Не обещаю, что полюблю людей, на которых мне плевать, но будь уверена, после такого я постараюсь, что больше они этого не заметят. Всё в порядке, можешь топать спать, потому что я собрался раздеваться.
— Но, Джордж, ты бы смог полюбить его, если бы попытался, — серьезно сказала Изабель. — Ты говоришь, что ты его не невзлюбил. Почему он тебе не нравится? Не понимаю. Что в нем такого, что ты не…
— Ладно тебе! Всё в порядке, шагай в свою спальню.
— Но, Джордж, милый…
— Давай, давай! У меня глаза закрываются. Приятных снов, старушка.
— Спокойной ночи, милый. Но…
— Хватит разговоров. Всё хорошо, беспокоиться не о чем. Пора спать. Я буду с ним вежлив, не переживай… если мы вообще когда-нибудь с ним столкнемся. Спокойной ночи!
— Но, Джордж, милый…
— Я уже почти сплю, старушка, спокойной ночи.
Волей-неволей пришлось заканчивать. Она еще раз поцеловала сына и побрела к себе, погруженная в задумчивость, и больше они об этом не говорили ни на следующий день, ни позже. Даже Фанни ни разу не упомянула о своей тайной поддержке, оказанной племяннику после "неудачных посиделок" у Майора, однако вскоре начала раздражать Джорджа частыми и долгими взглядами, которые он не намеревался терпеть ни от одной тетки. Когда бы он ни поворачивался в ее сторону, всегда натыкался на ждущие и полные надежды красноватые глаза Фанни, и однажды он не выдержал, заявив, что будь он невротиком, у него начались бы припадки.
— Еще чуть-чуть, — с яростью повторил он, — прям немного, и меня затрясет! Что тебе от меня надо? У меня что, галстук съехал? Тебе смотреть больше не на кого? Господи! Давай кота купим, на него и смотри! Он, наверно, выдюжит. Ради бога, что ты во мне хочешь обнаружить?
Фанни лишь весело рассмеялась и не обиделась.
— Да уж побольше, чем видно тебе самому, — спокойно сказала она, всё еще улыбаясь.
— Ну вот, этим-то что хочешь сказать?
— Забудь!
— Ладно. Но пялься теперь на кого-нибудь другого. Вон на горничную, например!
— Успокойся, — снисходительно сказал Фанни и, как будто решив напустить еще больше тумана, добавила тоном, полным сочувствия: — Естественно, что ты так нервничаешь, бедняжка! — И ушла.
Джордж с негодованием предположил, что она намекает на испытание, выдуманное всё еще не вернувшейся Люси. Всё это время он благополучно избегал встреч с ее отцом, хотя Юджин был частым гостем в их доме и провел несколько вечеров с Изабель и Фанни, время от времени выезжая с ними и Майором на автомобильные прогулки. Однако на воскресные ужины в особняк он больше не приходил, даже после возвращения Джорджа Эмберсона. Объяснял это тем, что вечером в воскресенье проводит еженедельное совещание на заводе.
Люси вернулась, когда осень вступила в свои права и в воздухе запахло горящей листвой, а в газетах замелькали ежегодные статьи о золоте на ветвях деревьев, спелых фруктах и чудесных прогулках по багряному лесу. Джордж не знал о ее приезде и столкнулся с ней на следующий день у Шэронов, к которым пришел в тайной надежде услышать какие-нибудь новости о Люси. Джейни Шэрон как раз говорила ему, что Люси скоро будет дома и что поездка была "совершенно великолепна" — последнее заявление не вызвало в душе Джорджа никакого радостного отклика, — и тут к ним спокойно подошла сама мисс Морган, нежное видение в осенних зелено-коричневых тонах.
На щеках играл румянец, а глаза сверкали, что, по мнению Джорджа, подтвердило сообщение о прелестях "совершенно великолепной поездки", но Джейни и Мэри Шэрон отнесли это волнение на счет того, что Люси заметила коляску Джорджа у ворот. Джордж и сам слегка покраснел, хотя пытался приветствовать ее как можно равнодушнее, но от горячей волны, нахлынувшей на него, шея и уши запылали. Как он себя ругал за то, что вместо холодности внутри и снаружи он показывал совсем иное.
Люси расцеловала двоюродных сестер, подала руку молодому человеку, сказав "Здравствуйте", и села рядом с Джейни со спокойствием, выбившим Джорджа из колеи.
— Добрый вечер, — проговорил он. — Кажется, что…а… кажется… мне правда кажется… — Он замолчал, посчитав, что его слова звучат глупо. Затем, чтоб хоть как-то сохранить достоинство, покашлял, но в сочетании с его розовыми ушами покашливание прозвучало нарочито притворно. Однако, пытаясь выглядеть естественно, он покашлял опять и тут же возненавидел себя: звуки он издавал отвратительные. Люси пока молчала, а девицы Шэрон подались вперед и напряженно глазели на него, поджав губки и стараясь не выдавать эмоций в страхе потерять контроль над собой. Джордж вновь заговорил:
