Айн Рэнд - Атлант расправил плечи. Книга 2
Он некоторое время молча смотрел на нее, потом сказал: — Мисс Таггарт, сегодня такой чудесный день, возможно, последний в этом году. Есть нечто, что я всегда хотел сделать, но никогда не находил времени. Давайте вместе вернемся в Нью-Йорк и совершим прогулку на катере вокруг Манхэттена — бросим последний взгляд на величайший в мире город.
Дэгни сидела неподвижно, стараясь сосредоточить взгляд, чтобы остановить покачивание стен. Это говорил Кен Денеггер, у которого никогда не было близкого друга, который никогда не был женат, не посетил ни одного спектакля, не видел ни одного фильма, никому не позволял наглость отнимать у него время по какому-либо другому поводу, кроме бизнеса.
— Мистер Денеггер, я пришла поговорить с вами о проблеме исключительной важности, о будущем вашего бизнеса — и моего. Я пришла поговорить об обвинении, выдвинутом против вас.
— Ах, это? Не беспокойтесь. Это уже не имеет значения. Я ухожу в отставку.
Дэгни сидела, оцепенев, ничего не чувствуя, удивляясь, является ли это тем ощущением, когда слышишь смертный приговор, который боялся услышать, но никогда до конца не считал возможным.
Первым ее движением был судорожный кивок в сторону запасного выхода; она спросила — тихо, с перекошенным от ненависти ртом:
— Кто это был?
Денеггер засмеялся:
— Если вы догадались о столь многом, то должны догадаться, что на этот вопрос я отвечать не стану.
— Боже, мистер Денеггер! — простонала Дэгни; его слова заставили ее осознать, что между ними уже воздвигнут барьер безнадежности, молчания, вопросов, оставшихся без ответов; ненависть была лишь тонкой ниточкой, какое-то мгновение удерживавшей ее. — О Боже!
— Ты не права, детка, — нежно произнес Денеггер. — Я знаю, что ты сейчас чувствуешь, но ты не права. — И добавил, словно вспомнив об этикете, словно пытаясь сохранить равновесие между двумя реальностями: — Мне очень жаль, мисс Таггарт, что вы пришли так скоро после него.
— Я пришла слишком поздно, — произнесла Дэгни. — Именно это я хотела предотвратить. Я знала, что это произойдет.
— Почему?
— Я была уверена, что вы следующий, до кого он доберется, кем бы он ни был.
— Правда? Забавно. Я не был в этом уверен.
— Я хотела предупредить вас… вооружить против него. Денеггер улыбнулся:
— Поверьте мне на слово, мисс Таггарт, не мучайте себя. То, что вы хотели сделать, сделать невозможно.
Дэгни чувствовала, что с каждым мгновением Денеггер удаляется от нее куда-то, где она уже не сможет догнать его, но между ними еще оставался узенький мостик, и нужно было торопиться. Она подалась вперед и очень спокойно произнесла:
— Вы помните, что думали и чувствовали, кем были три часа назад? Вы помните, что значат для вас ваши шахты? Помните «Таггарт трансконтинентал» и «Реардэн стал»? Ответьте мне во имя этого. Помогите мне понять. — Ее голос выдавал с трудом сдерживаемое напряжение.
— Я скажу все что могу.
— Вы решили уйти в отставку? Оставить свой бизнес?
— Да.
— Он ничего не значит теперь для вас?
— Теперь он значит для меня больше, чем когда-либо прежде.
— Но вы собираетесь оставить его?
— Да.
— Почему?
— На этот вопрос я не отвечу.
— Вы любили свою работу, ничего, кроме работы, не признавали, презирали любое проявление пассивности и самоотречения — и вы отказались от жизни, которую любили?
— Нет, я просто понял, как сильно ее люблю.
— И вы намерены жить без труда и цели?
— Почему вы так думаете?
— Вы собираетесь заняться угольной промышленностью где-то в другом месте?
— Нет, не угольной промышленностью.
— Что же вы собираетесь делать?
— Я еще не решил.
— Куда вы собираетесь ехать?
— Я не могу ответить.
Дэгни сделала минутную передышку, чтобы собраться с силами и сказать себе: не показывай, что что-то чувствуешь, не допускай, чтобы это сломало мостик; затем произнесла таким же спокойным, ровным голосом:
— Вы осознаете, как ваш уход скажется на Хэнке Реардэне, на мне, на всех нас, кто остался?
— Да, и намного полнее, чем вы, — на данный момент.
— И это ничего не значит для вас?
— Это значит больше, чем вы думаете.
— Так почему же вы бросаете нас?
— Вы не поверите, и я не стану объяснять, но я не бросаю вас.
— Мы несем огромное бремя, а вам безразлично, что нас разорвут бандиты?
— Напрасно вы так уверены в этом.
— В чем? В вашем безразличии или в нашей гибели?
— И в том, и в другом.
— Но вы знаете, знали сегодня утром, что это битва не на жизнь, а на смерть, и мы — вы были одним из нас — против бандитов.
— Если я отвечу, что я знаю это, а вы — нет, вы подумаете, что я говорю бессмыслицу. Поэтому понимайте как знаете, но это мой ответ.
Вы скажете мне, что это значит?
— Нет. Вам решать.
— Вы хотите отдать мир бандитам. Мы — нет.
— Не будьте так уверены ни в том, ни в другом.
Дэгни беспомощно замолчала. Странностью в его поведении была простота. Он был совершенно естественен и, несмотря на оставшиеся без ответа вопросы и трагическую тайну, выглядел так, будто секретов больше не осталось и необходимости в тайне никогда не существовало.
Но, внимательно посмотрев на него, Дэгни заметила брешь в его радостном спокойствии: она заметила, что он борется с какой-то мыслью. Денеггер немного поколебался и с усилием произнес:
— Что касается Хэнка Реардэна… Вы не сделаете мне одолжение?
— Конечно.
— Скажите ему, что я… Видите ли, я никогда не задумывался о людях, хотя его всегда уважал. Но до сегодняшнего дня я не знал, что я… что он был единственным человеком, которого я любил… Просто передайте ему это и скажите, что мне бы хотелось… Нет, пожалуй, это все, что я могу ему сказать… Возможно, он проклянет меня… А возможно, нет.
— Я передам ему.
Услышав в голосе Денеггера боль, Дэгни почувствовала такую симпатию к нему, что решилась предпринять еще одну, последнюю попытку:
— Мистер Денеггер, если я стану умолять на коленях, подберу слова, которые еще не нашла, будет ли… есть ли шанс остановить вас?
— Нет. Через мгновение Дэгни вяло спросила:
— Когда вы уходите?
— Сегодня вечером.
— Что вы сделаете с компанией «Денеггер коул»? Кому вы оставите ее? — Она показала на холмы за окном.
— Не знаю, все равно. Никому и всем. Любому, кто захочет взять ее себе.
— Вы не хотите распорядиться насчет будущего компании, указать преемника?
— Нет. Зачем?
— Чтобы передать ее в хорошие руки. Можете вы, в конце концов, указать преемника по своему выбору?
— У меня нет выбора. Мне это абсолютно безразлично. Хотите, я оставлю ее вам. — Он достал лист бумаги. — Я назову вас единственной наследницей прямо сейчас, если вы хотите.
Дэгни замотала головой в непроизвольном ужасе:
— Я не бандит!
Денеггер ухмыльнулся, отбрасывая листок в сторону.
— Видите? Вы дали правильный ответ, знали вы это или нет. Не беспокойтесь о «Денеггер коул». Не имеет значения, укажу ли я лучшего в мире преемника, худшего или никого. Все равно, кому она теперь достанется, людям или сорной траве, это не играет никакой роли.
— Но оставить… бросить… промышленное предприятие, как будто мы живем в век кочевников или дикарей, бродящих по джунглям!
— А разве нет? — Он улыбался — полунасмехаясь, полусочувствуя: — Зачем мне оставлять документ? Я не хочу помогать бандитам притворяться, что частная собственность все еще существует. Я подчиняюсь правилам, которые они установили. Они говорят, что я им не нужен, им нужен лишь мой уголь. Пусть берут его.
— Значит, вы принимаете их условия?
— Разве?
Дэгни простонала, глядя на запасной выход:
— Что он с вами сделал?
— Он сказал, что у меня есть право на существование.
— Я не верю, что за три часа можно заставить человека отказаться от пятидесяти двух лет своей жизни.
— Если вы думаете, что он сделал именно это, поведав мне некое откровение, то я могу понять, насколько непостижимым это вам кажется. Но он сделал другое. Он только определил то, чем я живу, чем живет каждый человек — пока не начинает разрушать себя.
Дэгни понимала всю тщетность своих усилий, понимала, что ничего не может сказать.
Денеггер посмотрел на ее склоненную голову и нежно произнес:
— Вы храбрый человек, мисс Таггарт. Я знаю, что вы сейчас переживаете и чего это вам стоит. Не мучайте себя! Позвольте мне уйти.
Она встала и опустила глаза. Денеггер увидел, как Дэгни уставилась вниз, потом рванулась вперед и схватила стоящую на краю стола пепельницу. В пепельнице лежал окурок сигареты со знаком доллара.
— Что случилось, мисс Таггарт?
— Он… курил эту сигарету? — Кто?
