Джон Пассос - 42-я параллель
В эту осень она много читала – газеты и журналы и «Любимого бродягу» Локка. Она уже на чинала ненавидеть немцев, которые уничтожали искусство, культуру, цивилизацию, Лувен. Она ждала письма от Джерри, но письмо не приходило.
Как-то, задержавшись, она поздно вышла из конторы и вдруг в вестибюле у дверей лифта увидела Джо.
– Хелло, Джейни, – сказал он. – Ого, да какая ты нарядная.
Она так обрадовалась ему, что не могла выговорить ни слова и только крепко схватила его за руку.
– А я только что взял расчет. Я рассудил, что лучше наведаюсь повидать своих, пока всего не растранжирю… Идем, надо подкрепиться как следует и потом, если хочешь, в театр…
Он был коричневый от загара, и плечи у него еще шире развернулись за то время, что она его не видела. Его большие узловатые руки торчали из новенького синего костюма, слишком узкого в талии. Рукава были коротковаты.
– Был ты в Джорджтауне? – спросила она.
– Само собой.
– А на кладбище?
– Мать тащила меня туда, но к чему?…
– Бедная Мамочка, она так с этим носится…
Они шли рядом. Джо молчал. Было жарко. По улице мело пылью. Джейни сказала:
– Джо, дорогой, ты должен мне рассказать о твоих приключениях… Ты, должно быть, повидал много удивительных мест. Так интересно быть сестрой моряка.
– Брось ты про флот, Джейни… Не хочу я о нем слушать. Я дезертировал в Канаду, понимаешь, и нанялся оттуда на восток матросом на цинготнике[88], ну на английском купце, понимаешь?… Это тоже собачья жизнь, но все лучше, чем во флоте Дяди Сэма.
– Но, Джо…
– Ну и нечего об этом плакаться.
– Но, Джо, что случилось?
– А ты будешь держать язык за зубами, а? Смотри, Джейни. Видишь, я повздорил там с одним мичманишкой, он уж слишком нами помыкал. Ну я двинул его по скуле и чуточку чего-то там свернул, понимаешь, а когда дело обернулось липово, тут я и смылся туда, где лес погуще. Ну а в Канаде поди ищи… Вот и все.
– Джо, а я-то надеялась, что ты дослужишься до офицера.
– Матрос, да чтобы стал офицером?… Держи карман.
Она повела его в «Мабильон», куда водил ее Джерри. В дверях Джо критически оглядел ресторанчик:
– Ну а заведения пошикарнее этого ты, Джейни, не знаешь? Имей в виду, у меня в кармане залежалась сотняга.
– О, это очень дорогой ресторан… Французский… О, пожалуйста, не трать на меня всех денег.
– Ну а на кого же, черт возьми, ты хочешь, чтобы я их тратил?
Джо устроился за столом, а Джейни пошла позвонить по телефону Элис, что она придет домой поздно. Когда она вернулась к Джо, тот вытаскивал из кармана что-то завернутое в шелковистую, зеленую с красными полосами бумагу.
– Что это у тебя?
– А ты разверни, Джейни… Это все тебе.
Она развернула свертки. Там было несколько кружевных воротничков и вышитая скатерть.
– Кружево ирландское, а остальное с Мадейры… Была еще для тебя китайская ваза, но какой-то су… стервец… наябедничал про нее, ну и шабаш, отняли…
– Очень мило с твоей стороны, что ты подумал обо мне… Я это очень ценю.
Джо порывисто работал ножом и вилкой.
– Ну, надо поторапливаться, Джейни, а то мы опоздаем к началу… Я взял билеты на «Сад Аллаха».
Когда они вышли из театра Беласко на Лафайет-сквер, было свежо и тихо, ветер чуть шелестел в деревьях.
Джо сказал:
– Это что, мне случалось видеть и самум в пустыне, – и Джейни с горечью почувствовала, как груб и необразован ее брат. Пьеса вернула ее к грезам детства – и смутное томление по заморским странам, и запах благовоний, и огромные иссиня-черные глаза, и графы во фраках, швыряющие деньгами в казино Монте-Карло, и монахи, и таинственный Восток. Будь Джо хоть капельку образованней, как бы он оценил все интересные порты, которые ему удалось повидать. Он довел ее до дверей ее дома на Массачусетс-авеню.
– Где же ты остановишься, Джо? – спросила она.
– А, должно быть, отчалю обратно в Нью-Йорк и обзаведусь койкой в кубрике… Матросам теперь по военному времени лафа…
– Как же это, сегодня же?
Он кивнул.
– Я бы тебя оставила ночевать, но не знаю, как быть с Элис.
– Нет, будете меня торчать на этой помойке… Я просто завернул проведать тебя.
– Ну что ж, Джо, покойной ночи, только ты непременно пиши.
– Спокойной ночи, Джейни, непременно буду.
Она следила, как Джо удалялся по улице, пока он не скрылся в тени деревьев. Ей было грустно смотреть, как он уходил один по темной улице. У него еще не выработалась развалистая походка заправского моряка, и напоминал он скорей рабочего или бродягу. Она вздохнула и вошла в дом. Элис ждала ее. Она показала Элис кружево, они примерили воротнички и решили, что это очень красивая и, должно быть, ценная вещь.
Джейни с Элис хорошо проводили время этой зимой. Они научились курить, по воскресеньям приглашали вечером своих друзей на чашку чая. Они читали романы Арнольда Беннета и воображали себя холостячками. Они выучились играть в бридж и укоротили юбки. На Рождество Дженни получила у «Дрейфуса и Кэрола» сто долларов наградных и прибавку до двадцати долларов в неделю. Она принялась доказывать Элис, что та просто упрямица и зря цепляется за свою миссис Робинсон. Сама она уже мечтала сделать карьеру. Она больше не боялась мужчин и флиртовала в лифте напропалую с молодыми служащими, болтая с ними о таких вещах, которые вызвали бы у нее краску смущения еще год назад. Когда Джон Эдвардс или Моррис Байер водиди ее вечером в кино, она не протестовала, если они обнимали ее за талию или срывали один-два поцелуя, пока она шарила в сумочке в поисках ключа. Когда мужчина начинал вольничать, она уже знала, как схватить его за руку и одернуть, не поднимая лишнего шума. Когда Элис предостерегающе заговаривала о мужчинах, у которых всегда одно на уме, она в ответ смеялась и говорила:
– Ну нет. Меня им не провести. Руки коротки.
Она открыла, что капелька перекиси водорода, прибавленная в воду при мытье волос, делает их светлее и лишает серовато-мышиного оттенка. Иногда, собираясь идти куда-нибудь вечером, она брала на мизинец немножко губной помады и старательно втирала ее в губы.
Камера-обскура (15)
В устье Скулкилл на пароход сел мистер Пирс старик девяноста шести лет, крепкий как доллар Перед тем как записаться в армию Он долго служил рассыльным в конторе мистера Пирса и не принял участия в битве при Антьетам[89] потому что у Него была жестокая дизентерия и дочь мистера Пирса миссис Блэк звала Его Джек и курила крошечные коричневые сигареты. Мы завели «Фра Дьяволо» на фонографе и всем было очень весело. Мистер Пирс теребил свои бакенбарды и пил тодди[90] а миссис Блэк закуривала одну сигарету за другой и они толковали о старых временах и о том как Его отец хотел видеть Его священником а Его бедная мать выбивалась из сил чтобы накормить всю ораву прожорливых мальчишек и Его отец был молчалив и если говорил то больше по-португальски и когда ему не по вкусу было какое-нибудь блюдо он хватал его со стола и швырял пря-мо в окошко и Он хотел стать моряком а потом изучал право в университете и в конторе мистера Пирса и Он пел: «Его восторга не передать как станет в лицо ему пена хлестать…» и Он смешивал тодди а мистер Пирс теребил свои бакенбарды и всем было очень весело и они толковали о шхуне «Мэри Уэнтворт» и как полковник Ходжсон и отец Марфи бывало косились на живительную влагу… и Он смешивал тодди и мистер Пирс теребил свои бакенбарды и миссис Блэк курила одну крошечную коричневую сигарету за другой и всем было очень весело под звуки «Фра Дьяволо» и запах гавани и парома и серебристая рябь Делавэра. А когда-то там вон были полота и мы с Ним туда ездили стрелять уток и Он пел «Vittoria» под фонограф… и у отца Марфи случился отчаянный приступ подагры и пришлось его тащить на ставне и девяностошестилетний мистер Пирс крепкий как доллар отхлебнул разбавленного водой тодди и стал теребить серебристую рябь бакенбард и свежий ветер смешал запах гавани и дым доков Кемптона и лимонно-сахарно-сивушный запах стаканов и всем было очень весело.
Новости Дня XII
Передравшиеся греки скрылись от полисменов. Пассажиры спального вагона разбужены дулом к виску
Теки, река, теки
Вливайся в море
Милую мне верни
Унеси мое горе
Куба охвачена восстанием негров[92]
в конце прошлой избирательной кампании пишет нам Чэйми Кларк блестящий представитель штата Миссури я едва не слег от переутомления бессонницы потери аппетита нервного напряжения и постоянных выступлений но три бутылки электрической горькой поставили меня на ноги.
Рузвельт – лидер новой партии[93]переутомленным болезненным женщинам электрическая горькая возвращает утраченные силы
