Джон Пассос - 42-я параллель
Как-то в субботу вечером она засиделась в конторе допечатывая на машинке описание подвесного лодочное го мотора, которое должно было уйти в «Центральное патентное бюро» первой почтой в понедельник. Все уже ушли. Она старательно разбирала запутанные технические термины, но мысли ее были прикованы к открытке, полученной этим утром от Джо. На ней было только: «К черту жестяные посудины Дяди Сэма. Скоро буду дома». Подписи не было, но она знала почерк. Открытка ее встревожила. Джерри Бернхэм сидел у телефонного аппарата, проверяя листы по мере того, как она их кончала. Время от времени он наведывался в умывальную, и каждый раз, как он оттуда возвращался, по комнате волной проходил запах виски. Джейни нервничала. Она допечаталась до того, что маленькие черные буквы плясали у нее в глазах. Она тревожилась о Джо. Как мог он вернуться домой до срока? С ним что-нибудь стряслось. И фигура Джерри Бернхэма, беспокойно вертевшегося на табурете телефонистки, смущала ее. Сколько раз они с Элис толковали, как опасно оставаться в конторе вот так наедине с мужчиной. У пьяного мужчины, да еще под вечер, всегда только одно на уме.
Когда она передавала ему предпоследнюю страницу, его глаза, блестящие и влажные, перехватили ее взгляд.
– Вы, должно быть, порядком устали, мисс Уильямс, – сказал он. – Право, стыдно так задерживать вас, и притом под воскресенье.
– Это ничего, – ледяным тоном сказала она, и ее пальцы застрекотали еще проворней.
– А все виноват старина Кэрол. Он сегодня целый день болтал про политику и не давал никому толком работать.
– Теперь поздно об этом думать, – сказала Джейни.
– Да и вообще теперь поздно… смотрите, скоро восемь. Я уже пропустил свидание со своей возлюбленной… или почти пропустил. Ведь вы тоже заставляете кого-нибудь ждать, мисс Уильямс, не так ли?
– Нет, я просто собиралась пойти к подруге…
– Да, да, рассказывайте…
Он так заразительно захохотал, что и она невольно рассмеялась.
Когда последняя страница была проверена и рукопись вложена в конверт, Джейни поднялась за своей шляпой.
– Послушайте, мисс Уильямс, закинем все это на почту, а потом давайте закусим вместе.
Спускаясь в лифте, Джейни собиралась извиниться и ехать домой, но вышло как-то так, что она этого не сделала, и скоро, вся внутренне трепеща, она уже сидела с ним во французском ресторанчике, на Эйч-стрит.
– Ну что вы думаете о «Новой свободе»[85], мисс Уильямс? – спросил Джерри Бернхэм, со смехом усаживаясь за стол и протягивая карту. – Вот меню… и пусть вами руководит совесть.
– Право, не знаю, мистер Бернхэм…
– А я, так, по правде сказать, за демократов… По-моему, Вильсон – великий человек. Я всегда за новшества, нет ничего на свете лучше перемен. Брайан – старый болтливый брюхан, но и он что-нибудь да значит, даже Джозеф Дэниелс[86], который потчует моряков виноградным соком, и тот идет в счет. Этак, пожалуй, мы и в самом деле добьемся демократии… Может быть, и без революции обойдемся, как по-вашему?
Он не дожидался ответов на свои вопросы и все болтал и смеялся без умолку.
Когда позднее Джейни пыталась рассказать о происшедшем Элис, то все сказанное Джерри Бернхэмом уже не казалось ей таким забавным, ужин таким вкусным и весь вечер вообще таким приятным. Элис была очень недовольна.
– О, Джейни, как же ты могла отправиться ночью, и с пьяным, и в такое место, зная, что я тут на стену лезу от волнения… Ты знаешь, у пьяных мужчин всегда одно на уме… Как хочешь, но я считаю, что это с твоей стороны бессердечно и легкомысленно… Я не думала, что ты на это способна.
– Но, Элис, ведь все было вовсе не так… – повторяла Джейни, но Элис расплакалась и целую неделю ходила с обиженным видом, так что Джейни уже не пыталась заговаривать с нею о Джерри Бернхэме. Это была ее перовая размолвка с Элис, и ей было очень грустно.
И все же она подружилась с Джерри Бернхэмом. Ему, казалось, нравилось проводить время с ней, заставляя ее выслушивать свою беспрерывную болтовню. Даже перестав работать у «Дрейфуса и Кэрола», он иногда заходил за ней в субботу после занятий и водил ужинать к Кэйту. Джейни, пригласив Элис, попробовала было устроить пикник в парке Рок-Крик, но он вышел не из удачных. Джерри угощал девушек чаем на «Старой мельнице». Он теперь работал в техническом журнале и еженедельно давал фельетон в газете «Нью-Йорк сан». Он шокировал Элис, утверждая, что Вашингтон просто-напросто выгребная яма и скучища тут непролазная, что сам он гниет здесь и что большинство вашингтонцев или уже превратились в живых мумий, или ссохлись по меньшей мере от макушки до плеч. После того как он усадил их в вагон, Элис на обратном пути в Джорджтаун решительно заявила, что молодой Бернхэм не из тех юношей, с которыми может вести знакомство порядочная девушка. Джейни, довольная вечером, откинулась на сиденье открытого вагона и, следя, как скользят мимо деревья, по-летнему одетые девушки, мужчины в соломенных шляпах, почтовые ящики, освещенные витрины, сказала:
– Но, Элис, ведь он такой умный… Я так люблю остроумных людей, а ты разве не любишь, Элис?
Элис, не отвечая, только поглядела на нее и сокрушенно покачала головой.
В тот же день к вечеру они пошли в джорджтаунскую больницу, навестить Папочку. Это было ужасно. Мамочка, и Джейни, и доктор, и сиделка – все знали, что у него рак мочевого пузыря и что он не жилец на этом свете, но они не смели признаться в этом даже самим себе. Они только перевели его в отдельную палату, где ему было спокойнее. Все это стоило уйму денег, и пришлось перезаложить дом. Уже истрачены были все сбережения Джейни, которые она держала на собственной книжке про черный день. В этот раз им пришлось ждать очень долго. Когда появилась наконец сиделка с покрытым полотенцем стеклянным урильником в руках, Джейни вошла к отцу одна.
– Хелло, Папочка, – сказала она с принужденной улыбкой. Ее тошнило от запаха дезинфекции. В открытое окно вливался теплый воздух от провяленных солнцем деревьев, сонные звуки воскресного вечера, карканье вороны, отдаленный шум улицы. Лицо у Папочки было исхудалое и перекошенное на сторону. Большие, совсем поседевшие усы жалостно распушились. Джейни чувствовала, что любит его больше всех на свете.
Голос его был слаб, но отчетлив.
– Ну, Джейни, плохи мои дела, видно, пора мне на слом, и теперь уж отсюда мне одна дорога… ну да ты знаешь лучше меня, эти сукины дети мне ничего не хотят говорить… Слушай, расскажи мне о Джо, он ведь тебе пишет, я знаю. Эх, и зачем только он поступил во флот, без протекции там не пробьешься, но я рад, что он пошел в море, берет пример с меня… В старые времена, мне еще двадцати не было, а я уже трижды обогнул мыс Горн. Это, понимаешь, было еще до того, как я пришвартовался к буксирному делу… Но тут, лежа один, я поразмыслил, что Джо сделал то же, что и я когда-то: видно, в отца пошел, ну я и рад этому. О нем-то я не забочусь, только вот хотелось мне, чтобы вы, девочки, повыходили замуж и пристроились. Мне было бы легче. Не доверяю я теперешним девчонкам: юбочки по колено, ну и все прочее.
Глаза Папочки, еле теплившиеся холодеющим блеском, от которого у нее сжалось горло, когда она попробовала заговорить, медленно скользили по ней.
– Я думаю, что сумею о себе позаботиться, – сказала она.
– Прежде тебе надо позаботиться обо мне. Я из сил выбивался ради вас. Все вы были у меня под крылом и знать не знали, что такое жизнь, а теперь вы меня сплавили умирать в больницу.
– Но, Папочка, ты ведь сам говорил, что лучше лежать там, где за тобой будет постоянный уход.
– Ну да, но не нравится мне эта сиделка, она очень груба со мной… Ты скажи там в конторе, Джейни.
Она почувствовала облегчение, когда пришло время уходить. Они с Элис молча шагали по улице. Наконец Джейни сказала:
– Бога ради, Элис, не дуйся на меня. Если бы ты знала, как я все это ненавижу… О Боже, я хотела бы…
– Что ты хотела бы, Джейни?
– Ах, не знаю.
В это лето июль выдался жаркий, в конторе работа шла под непрерывное гудение электрических вентиляторов, воротнички у мужчин размякали, а девушки густо штукатурились пудрой; один мистер Дрейфус по-прежнему был свеж и одет с иголочки, словно прямо с модной картинки.
Тридцать первого, когда Джейни после работы сидела за своим столом, собираясь с духом, чтобы выйти на пышущие зноем улицы, в комнату вошел Джерри Бернхэм. Рукава рубашки были у него засучены выше локтя, полотняные брюки безукоризненно выглажены, пальто через руку. Он осведомился у нее о здоровье отца и заявил, что весь взбудоражен вестями из Европы и хочет пригласить ее ужинать, чтобы с кем-нибудь отвести душу.
– Я на машине Бегса Долана, правда, у меня нет шоферского свидетельства, но я думаю, что мы проскользнем мимо постов на Спидуэй и хоть немного освежимся.
Она собиралась отказаться, потому что условилась ужинать дома и Элис всегда так дуется после ее встреч с Джерри, но он видел, что ей хочется прокатиться, и настоял на своем.
