Николай Лейкин - В царстве глины и огня
Опять подступила теплота къ сердцу. Въ организмѣ произошла реакція. Нервы на время слегка успокоились. Онъ прилегъ на койку и пробовалъ заснуть, но не могъ. Передъ нимъ мелькалъ образъ Дуньки. Въ голову какъ молотомъ ударяла фраза — «я и раньше его не любила, да и теперь не люблю». Фраза эта смѣнялась другой фразой, которую онъ слышалъ отъ нѣкоторыхъ заводскихъ про Дуньку: «повадился кувшинъ по воду ходить, тутъ ему и голову сломить».
«Сломить… сломить… Не любила, да и не люблю… Сломить… Не люблю».. слышались ему отдѣльныя слова. Они слышались изъ стѣны, изъ-подъ койки, изъ стоящаго у койки сундука съ положенными на немъ новыми подушками въ красныхъ кумачевыхъ наволочкахъ, которыя онъ еще такъ недавно купилъ для свадебной постели Дуньки.
— Сломить, сломить, повторилъ онъ вслухъ, бросая взоръ на эти подушки.
При видѣ подушекъ, что-то страшное шевельнулось у него въ груди. Онъ вскочилъ съ койки, выхватилъ изъ кармана ножъ и принялся имъ колоть эти подушки, разрѣзывая наволочки. Мелкое перо вылетало изъ дыръ и носилось по каморкѣ. Поролъ онъ наволочки съ какимъ-то остервененіемъ. Каморка наполнилась пухомъ.
Вдругъ онъ услыхалъ голосъ Дуньки и замеръ. Она стояла подъ окномъ, барабанила въ стекло и говорила:
— Полно вамъ дрыхнуть-то!.. Вставайте да пойдемте на зады грибы жарить. Я грибовъ набрала въ лѣсу. Съ пивомъ отлично…
Глѣбъ Кириловичъ прислушался, вдумался въ сказанныя слова и въ головѣ его все помутилось. Не выпуская ножа изъ руки, онъ вскочилъ съ сундука, бросился къ двери, быстро отстегнулъ крючокъ, пробѣжалъ черезъ кухню прикащика, выскочилъ на дворъ и подбѣжалъ къ Дунькѣ.
— Грибы жарить?.. Съ пивомъ отлично?!. закричалъ онъ умоизступленно, схватывая Дуньку за горло, и, прежде чѣмъ она успѣла опомниться, сталъ ей наносить ножомъ удары.
— Помогите! Помогите! кричала Дунька, обливаясь кровью и падая.
Глѣбъ Кириловичъ бросилъ ножъ и пустился бѣжать. Онъ бѣжалъ на зады завода.
Будто какая-то неестественная сила подгоняла его. Онъ перепрыгивалъ кочки, канавки, прорытыя для просушки почвы, перескакивалъ черезъ доски, положенныя для вывоза по намъ въ тачкахъ на мельницу глины. Онъ мчался въ олешникъ. Добравшись до олешника, онъ остановился, выбралъ деревцо побольше, снялъ съ себя опояску, которую носилъ поверхъ рубахи, привязалъ одинъ конецъ ея къ суку дерева, изъ другаго конца сдѣлалъ петлю, всунулъ въ нее голову и повѣсился.
Въ хроникѣ происшествій въ одной изъ газетъ стояло слѣдующее:
«Недавно въ 40 верстахъ отъ Петербурга на кирпичномъ заводѣ купца Поеремина разыгралась кровавая драма, стоившая жизни двумъ молодымъ существамъ. Мѣщанинъ Глѣбъ Кириловъ Четыркинъ, 23 лѣтъ, среди бѣлаго дня, около заводскихъ строеній, закололъ большимъ хлѣбнымъ ножомъ крестьянскую дѣвицу Авдотью Силантьеву, 19 лѣтъ, нанеся ей нѣсколько смертельныхъ ранъ въ грудь и шею. Пока на крикъ несчастной Авдотьи Силантьевой подоспѣлъ народъ, убійца успѣлъ убѣжать въ небольшой лѣсъ, находящійся около завода, и тамъ, спустя часъ, найденъ повѣсившимся на деревѣ. Петлей послужилъ его-же собственный поясъ. Тѣло самоубійцы найдено въ полусидячемъ положеніи. Убійство и самоубійство произошли, какъ полагаютъ вслѣдствіе ревности. Какъ Авдотья Силантьева, такъ и Глѣбъ Четыркинъ работали на заводѣ, полюбили другъ друга и даже хотѣли въ недалекомъ будущемъ вѣнчаться. Производится слѣдствіе».
1890
Примечания
1
Витебскихъ бѣлорусовъ землекоповъ почти на всѣхъ кирпичныхъ заводахъ почему-то называютъ поляками.
