Мор Йокаи - Черные алмазы
Графиня с напряжением внимала аббату, но пока еще не понимала, куда он клонит.
– Чего не достает этим благородным стремлениям? 162 Центра. В стране нет центра. Дебрецен целиком венгерский город, но приверженность только к одному вероисповеданию лишает его широты взгляда. Сегед хорошо расположен, но слишком примитивен и слишком демократичен. Коложвар венгерский город, и в нем хорошо перемешаны аристократические элементы с компонентами отечественной культуры, но он находится уже за Кирай-хаго, а эпоха Бетленов и Бочкаи миновала. Единственным центром мог бы стать Пешт. Это своеобразный город. Я объездил все пять частей света, но нигде в мире не встречал ему подобного. Все в этом городе возникает так, будто никому нет дела до других и будто каждый думает, что мир перестанет существовать вместе с ним. Тех, кто впервые приезжает на Дунай, изумляет прекрасная набережная с обширными эспланадами – теперь эти великолепные площади начали застраивать доходными семиэтажными домами. Разумеется, сколько домов, столько и стилей. Напротив дворцов – римских, мавритано-испанских, в стиле ренессанса – поднимаются полуголландские, полуготические общественные здания, один вид которых оскорбляет глаз. Тут же и несколько сельских колоколен. Против монументального Ланцхида стоит каменная коробка с четырьмя башнями, ее называют «базиликой», а выглядит она, будто огромное лобное место. В центре повсюду торчат мощные заводские трубы, окутывающие город вечным дымом. Заводы, свалки, дворец академии, дом балов, картежные клубы, паровые мельницы, нагроможденные одна на другую; выступающий угол здания академии мешает движению по набережной, шум с набережной заглушает заседания ученых, а дым паровых мельниц душит и то и другое; ратуша с минаретом, построенным по древнему подлинно мусульманскому образцу, приглашает чужеземцев входи, входи, тут тебе Константинополь!
Графиня уже улыбалась, слушая рассказ священника.
– И это действительно так! Центр города – лабиринт, улицы там узкие, неблагоустроенные, проведенные еще в то время, когда площадь перед ратушей была в лужах и в них купались свиньи сербов-торговцев. Однако в витринах уже европейские блеск и роскошь. Ветер несет по улицам мусор, швыряет его в глаза прохожим, которые своими туалетами могут соперничать с парижанами. Нигде не увидишь столько прекрасных женских лиц и столько оборванных нищих, как здесь, почти на каждом шагу. На узких улицах перегоняют друг друга господские коляски и телеги, везущие с живодерни кожи. Окраины застраиваются со сказочной быстротой – маленький дом, большой дом, каждый в соответствии со вкусом его владельца, из-за непрекращающегося строительства вечная пыль, которая поднимается от малейшего дуновения ветра. Лишь кое-где встречаешь зеленый оазис, будто небольшой сад в дворянском поместье, остальное – сплошное нагромождение камня. Город окружает Сахара, заботливо распаханная, чтобы сирокко было чем позабавиться. Таков внешний вид города. Неизвестно, станет ли он индустриальным. Или будет торговым emporium? {рынком (лат.)} Превратится ли в очаг науки и искусства? Станет ли центром страны? Или только чем-то вроде американского поселения, куда со всех концов света ринутся люди разных классов, чтобы заработать деньги, а разбогатев, сбежать либо в деревню, либо за границу?
Графиню заинтересовал рассказ аббата.
– Общественные отношения там такие же, как и внешний вид города. Каждый класс окружен китайской стеной. В торговле, на бирже занимаются махинациями немцы и евреи. Но это еще полбеды, главное – неустойчивость; зависимость от каждого каприза венского финансового рынка то и дело вызывает крахи. Венгерские элементы в городе – это судебные заседатели и ремесленники. Около двадцати тысяч словаков из Северной Венгрии занимаются самым черным трудом. Существует там и национальное искусство, но поддерживать его не модно; есть наука, но занятия ею не относятся к bon ton {хорошему тону (франц.)}; есть литература, но о ней мало кто знает; есть там и великосветские круги, и крупная аристократия, но дома их закрыты для всех, кто не принадлежит к этим кругам или не зван к ним. Люди, оторванные друг от друга, предоставленные самим себе, вздыхают, жалуются, несут каждый свою ношу, и лучшие идеи пропадают, ибо никто друг друга не понимает. Им негде встречаться. Общественная жизнь парализована, чрезвычайные законы запрещают всякие собрания в стране. Здание комитатского управления, парламент закрыты. Единственное место, где люди с благородными стремлениями могли бы встречаться, это частные дома. Но кто распахнет свои двери для этой цели? Аристократы частью равнодушны, частью не имеют иной цели, кроме погони за наслаждениями. Есть немало людей, понимающих, что надо делать, они с радостью бы взялись за это, но неурядицы последних лет настолько пошатнули их состояние, что они не в силах нести расходы, которых требует открытый дом. А тех, кто мог бы поднять шлагбаум у своих аристократических покоев, гонят из столицы воспоминания о трагических событиях, навсегда изгнавших веселье из залов с портретами под густой траурной вуалью. И, таким образом, в заливающем нас потопе нет ни одного островка, где могли бы встретиться добрые, умные и честные люди всех классов. Нет такого островка!
– Он будет! – с одухотворенным лицом произнесла графиня, вставая с кресла. Вся ее душа загорелась от новой идеи, которую так красиво преподнес ей аббат.
– Вы меня поняли! Это убежище одновременно будет спасительно и для вас. Если вы переселитесь в Пешт, в дом, достойный ваших титулов и доходов, распахните его двери перед «сливками» нации, к коим принадлежат не только особы высшего света. Во всем образованном мире к ним причисляют и деятелей науки, искусства, политики, церкви; если найдется место, где ученый будет как равный представлен духовному лицу высшего сана, поэт – вельможе, если аристократия капитала и духа объединятся, чтобы дать возможность жизнеспособным идеям претвориться в успешные дела, если откроется салон, который станет центром апостольских миссий, распространяющих всеобщее образование и просвещение, оказывающих им материальную поддержку, разве не будут благословлять и уважать хозяйку этого салона, над головой которой засияет ореол патриотической славы?
Схватив руку господина аббата, графиня осыпала ее поцелуями и, рыдая, повторяла:
– Благодарю! Благодарю! Благодарю!
– Теперь вы верите, графиня, что есть иной путь в рай, кроме того, что ведет через монастырскую дверь?
– Вы пророк!
– Однако, графиня, разрешите потревожить ваш возвышенный строй мысли прозаическим вопросом. Задача, за которую вы беретесь с таким воодушевлением, требует определенных материальных средств. Для ее выполнения необходимы большие доходы. Вы окажете мне доверие в таком щепетильном вопросе?
– Я богата, – отвечала графиня. – На собственные средства я приобрела дом в Пеште, сейчас его сдают внаем, и у меня есть капитал, вложенный в солидные дела.
– Дом, графиня, вы перестроите для себя. Доходному дому там теперь не место, а капитал в нынешние смутные в финансовом отношении времена лучше не трогать. Каков доход от вашего бондаварского поместья?
– Около двадцати тысяч форинтов.
– А каковы его размеры?
– Девять-десять тысяч хольдов.
– В таком случае это доход небольшой. Видимо, вы неправильно ведете хозяйство. Поместье такой величины должно давать больший доход. И для содержания дома, который вы хотите открыть, этого дохода мало. На двадцать тысяч форинтов в Пеште нельзя держать открытый салон.
Графиня была ошеломлена.
– А я думала, что это очень большие деньги.
– В деревне – большие. Но в Пеште жизнь так же дорога, как в Париже. Вам необходимо, по крайней мере, сорок тысяч форинтов годового дохода, если вы хотите открыть в Пеште салон, который будут посещать титулованные особы и аристократия духа. Графиня в замешательстве взглянула на него.
– А как это сделать?
Господин аббат, слегка выпятив губы, бесстрастно ответил:
– Это нетрудно. Надо изменить систему хозяйства: вместо того чтобы управлять имением самой, сдать его в аренду. Я в финансовых операциях не разбираюсь, но у меня есть надежные знакомые в кругах финансовой аристократии, с любым из них вы сможете посоветоваться, когда мы будем в Пеште. Во всяком случае, я могу гарантировать, что система «ферм», введенная в вашем поместье, будет давать вам сорок тысяч форинтов в год. Немного я все же разбираюсь в национальной экономике.
Графиня была заворожена его словами. Святой отец с минуты на минуту становился все более достойным любви! Он даже доход ей удвоит. Какой же это милый, приятный человек!
– Распоряжайтесь полновластно всеми моими делами! – восторженно произнесла графиня.
– Если вы поручите мне, графиня, я могу представить вам готовый договор, гарантирующий удвоение дохода. По крайней мере,- вам не придется тратиться на маклера.
