Мор Йокаи - Черные алмазы
Но кто же они?
Поп-самозванец – не кто иной, как ризничий, одетый в доверенное его попечению парадное облачение священника, с импровизированной скуфьей на голове. А прислуживал ему звонарь.
При виде этого зрелища графиня онемела от тройного ужаса. Сердце ее сжалось от черной неблагодарности прислуги. И этих девиц она считала своими детьми, невинными ангелами! По воскресеньям играла им на органе в церкви замка и пела с ними вместе. Они ели те же блюда, что и она, никогда не слышали от нее слова упрека. И за все это они надругались над могилами ее предков, еженощно пугали нервную хозяйку призрачным шумом, превратив ее в полубезумную лунатичку, и, что было самым тяжким грехом, наряжались во время оргий в туалеты своей госпожи, а потом ей приходилось надевать на свое девственное тело платья, оскверненные мужскими прикосновениями, залитые вином, пропитанные табачным дымом!
Однако кощунство оргии внушало еще больший ужас. Что за дьявольская мысль превратить благочестивую религиозную церемонию в богомерзкую вакханалию! Осквернить облачение священника, алтарь, скуфью, святые дары, кабацкие песни переделать в молитвы, литанию, псалмы. О, горе богохульнику! Это «горе», которое упоминается даже в Писании, превышает все человеческие скорби, ибо нет против него бальзама.
И наконец, страх!
Целая свора пьяных мужиков и столько же остервенелых мегер!
Захваченные на месте ужасного преступления!
Если они заметят, что за ними следят, они разорвут их на куски. Один мужчина и одна женщина против двадцати обезумевших, страшных в своей одержимости грешников!
Графиня увидела, как в глазах аббата блеснул апостольский гнев, и испугалась. Обеими руками она схватила священника за рукав, чтобы удержать его.
Однако аббат вырвал руку и одним прыжком перемахнул через четыре ступени, бросился к попу-самозванцу, который пародийным жестом простирал руки к сидящим за столом и издевательски тянул: «Stramen!» Отец Шамуэль дважды вытянул его по спине плетью из кожи носорога, да так, что нарядная епитрахиль лопнула, а помогавшего ему звонаря сильным пинком отшвырнул в склеп, и тот, пересчитав ступени, скатился под длинный стол.
То, что разыгралось потом, и в самом деле походило на сновидение.
Один-единственный мужчина бросился в самую гущу адского сборища, толчком перевернул длинный стол вместе с винными кувшинами и блюдами и с плетью накинулся на всю пирующую компанию.
А те, обезумев, словно наступил день Страшного суда и сбылись пророчества Апокалипсиса, в ужасе повскакали со своих мест и с криком и визгом хлынули к двери склепа. А среди них неистовствовал отважный рыцарь, точно святой Георгий в битве с драконами. Бич его хлестал по спинам, стоны и рев становились все громче; мужчины и женщины, топча друг друга, бросились по ступенькам, которые вели к коридору, оставшиеся позади орали, думая, что их тащат в преисподнюю; волынщик улепетывал на четвереньках, на беду всем прочим, которые о него спотыкались. Отец Шамуэль не знал пощады, никого не отпустил, не оставив о себе память. Никто из перепуганного сброда и думать не смел о защите. Грех, застигнутый на месте преступления, труслив; нападение было неожиданным и мгновенным, а кулаки у настоятеля могучими; одному только зажатому в угол егерю пришла в голову отчаянная мысль – выхватить плеть из рук аббата, но он получил от него такую оплеуху левой рукой, что счел за лучшее благоразумно отступить.
– Бей их! Бей! – шептала графиня, видя, как ее избалованная челядь, сбившись в кучу и налезая друг на друга, застревает в дверях. Эмеренция прятала голову, чтобы не досталось плетью по лицу. Позади всех оказался ризничий, прыть которого сдерживала длинная епитрахиль, и аббат хлестал его по спине до тех пор, пока не сорвал последних лоскутьев священного облачения.
Господин аббат, вытолкнув за порог последнего участника пиршества, закрыл дверь склепа и вернулся к графине.
Лицо отца Шамуэля излучало нечто, напоминавшее сияние. Это была мужественная сила.
Когда он подошел к графине, она бросилась перед ним на землю и поцеловала ему ноги. Говорить она не могла, только рыдала.
Аббат поднял ее с земли.
– Возьмите себя в руки, графиня. Пересильте свою слабость. Положение, в котором вы оказались, требует напряжения всех физических и душевных сил. Подумайте, ведь в эти минуты, кроме нас с вами, в замке нет ни единой живой души, ибо двери, ведущие во двор, я запер. Рассуждайте трезво. Рассуждайте разумно. Всем глупостям пришел конец. Вы сами убедились, что злые духи искушают лишь в человеческой плоти и все они уже изгнаны.
– Что мне делать? – спросила графиня, силясь не дрожать.
– Возьмите мой фонарь, я пойду и запру решетчатую дверь склепа, чтобы замок был закрыт со всех сторон, а вы вернитесь в спальню тем же путем, каким мы пришли сюда, возьмите чайник и вскипятите себе чаю, потому что вы озябли.
– Мне вернуться одной?
– Скажите себе: «Если бог со мной, то кто же против меня?» – и вы будете уже не одна. Видения – болезнь серьезная. Лекарство было сильнодействующим. Я хочу знать, помогло ли оно?
Графиня вздрогнула.
– Чего вы боитесь? Скелета в углу? Пойдемте со мной туда.
Он взял графиню за руку, снял со стула фонарь, подвел Теуделинду к нише, открыл створку высокого застекленного шкафа, где стоял скелет.
– Взгляните сюда. Этот остов внушает не страх, а проповедует мудрость господню. Каждый отдельный сустав костяка вводит вас в тайну того, как сделал господь смертного чело века властелином земли. Посмотрите на череп. На его выпуклом лбу написано право человеческого рода на весь мир. Профиль, образующий прямой угол, говорит о превосходстве человека над прочими живыми существами. Этот череп учит нас, скольким мы обязаны бесконечной милости господа, создавшего нас такими, какие мы есть, и столь возвысившего над всем сущим. Вид черепа должен пробуждать в сердцах не ужас, а вдохновение, ибо это знак величайшей любви все вышнего, отличившего своих избранных детей.
Аббат положил руку графини на череп скелета. Графиня перестала дрожать. Ей казалось, будто слова этого человека вливают новую кровь в ее жилы.
– Теперь возвращайтесь в свою комнату, я поспешу вслед за вами. Мне еще нужно погасить свечи на алтаре, чтобы не случилось пожара, когда они догорят.
– Хорошо. Я пойду одна,- сказала графиня.- За себя я больше не боюсь, но за вашу жизнь опасаюсь. Сейчас вы войдете в темный коридор, возможно, эти злодеи захотят вам отомстить. Придя в себя, они могут подстеречь и напасть на вас.
– Об этом я тоже позаботился,- сказал господин аббат и вынул из бокового кармана револьвер.- Я был готов к тому, что могу встретиться даже с убийцами. Итак, с именем господа – вперед, графиня!
Теуделинда взяла фонарь и пошла по длинной библиотеке.
Священник смотрел ей вслед, пока она не скрылась за дверью. Старый недуг у графини не повторился.
Аббат Шамуэль торопливо вернулся в склеп, оттуда поднялся по лестнице в коридор. В коридоре на оловянном подносе еще полыхало призрачное пламя.
«Спирт, смешанный с аммиаком»,- пробормотал про себя аббат. Этого-то и испугался господин Махок. Рядом валялась длинная простыня и огромная голова привидения. Аббат оттащил в угол посудину, в которой полыхало пламя. Он знал, что при встрече в темноте тот, кто освещен, теряет преимущество, поэтому осторожно пошел вперед по темному коридору. Ни с кем он не встретился. Да ведь все убежали и, вероятно, еще и сейчас бегут! Решетчатая дверь была распахнута. Он запер ее и вынул ключ. Затем снова вернулся в склеп, дверь которого тоже закрыл изнутри. Потом погасил горевшие на алтаре свечи, кроме последней, которую вынул из подсвечника, чтобы осветить себе дорогу к покоям графини.
Теуделинду он нашел сидящей у стола перед чайником, из которого шел пар.
Она его послушалась.
Когда отец Шамуэль вошел, графиня, благоговейно сложив руки, проговорила:
– Мой святой! Мой апостол!
– Для меня это слишком высокие титулы, графиня,- произнес аббат.- Я буду удовлетворен, если заслужил звание «человека»! Вы же сами видели, чудес я не творил, так как имел дело только со смертными. Я это знал заранее и, что бы окончательно лишить происшедшее ореола сверхъестественности и таинственности, расскажу вам, как я проник к вашей спальне через запертые двери. Но сначала, графиня, прошу вас, налейте чаю себе и мне, если позволите воспользоваться вашим гостеприимством: я немного возбужден. А за тем потолкуем о нашем деле, как болтают о самых простых вещах скучными зимними вечерами.
Графиня налила чаю себе и гостю, потом уселась в кресло, запахнувшись в шелковый бурнус. Она все еще зябла.
– Итак, с самого начала я был убежден, что имею дело с обыкновенной человеческой проделкой,- начал аббат.- К такому выводу я пришел на основании того, что рассказал мой скромный друг священник. Духи, поднимающие внизу галдеж, не кто иные, как домашняя прислуга. Для чего им был нужен шум? Это объясняется той атмосферой, которую вы создали в своем замке, графиня. Вы окружили себя одной женской прислугой, к которой мужчинам было запрещено открыто приближаться. Они нашли другую, преступную возможность встреч, а чтобы вы, графиня, никогда этого не обнаружили, придали своим сборищам мистическое освещение. Если бы они развратничали втихомолку, без шума, вы уже давно узнали бы об этом. Когда священник Махок рассказал, как бежал с ризничим через решетчатую дверь, я понял, что именно через эту дверь мужчин впускают в замок; кроме того, мне стало ясно, что ризничий должен быть посвящен в заговор. Затем я предположил, что женщинам, чтобы по пасть в склеп, необходимо пройти по подвальному коридору. А раз так, то, покидая свои комнаты, они непременно оставляют все двери отпертыми, чтобы по возвращении не привлечь вашего внимания скрипом. По глазам и цвету лица вашей компаньонки можно прочесть, что эта особа падка до удовольствий, любительница сладко поесть и выпить пива. За обедом я увидел, что, кроме того, она еще и ханжа. Когда она отказалась от вина, мне все стало понятно. Я не сомневался, что найду двери открытыми. Чтобы не поднимать шума, я пешком дошел до садовой калитки. На свежем снегу было множество мужских следов: ясно, компания снова в сборе. Калитка оказалась распахнутой, и следы шли прямо к решетчатой двери. Она была только прикрыта. Правое крыло коридора вело к склепу, левое – к входу в подвал. Я поднялся по лестнице, здесь дверь тоже была отворена. Я рассчитывал, что и другие двери наверняка окажутся отпертыми. Так оно и было. Оставалась лишь одна неясность. Ближайшая к вам комната – гардеробная. Эта дверь запирается не на ключ, а на задвижку, которая закрывается из вашей спальни, и вы обычно ее сами запираете. Однако дверь гардеробной тоже должна была быть открыта. В этом меня убедило пропитанное табачным дымом платье. Для своих оргий эти бестии крали ваши шелковые платья. Разврат любит роскошь. Но как же они отворяли дверь? И этому нашлось простое объяснение. Как только вы удалялись в спальню, они тотчас подсовывали нож под задвижку в двери гардеробной. Когда вы, графиня, нажимали кнопку пружины, язычок задвижки ударял по ножу и сразу же отскакивал, а дверь оставалась открытой. Нож и сейчас торчит в двери. Таким образом, графиня, каждую ночь вы спали при открытых дверях – исключая вашу спальню – и подвергались опасности ограбления. Вас все бросили, до смерти запугав призрачным шумом, чтобы вы не вздумали выйти из своей комнаты и даже не пытались позвать прислугу. Вот какое ужасное наказание вас постигло, графиня.
