Арчибальд Кронин - Вычеркнутый из жизни
Пол прижал ладонь к своему пылающему лбу.
— Как он? — Этот вопрос прозвучал точно вздох.
— Плохо. — Кэслз вынул из кармана кисет, оторвал листик рисовой бумаги и одной рукой скрутил себе папиросу. — Хуже быть не может.
Как ни храбрился Пол, стон, похожий на рыдание, вырвался из его груди.
— Неужто вам нечего мне сказать? Неужто нет для меня даже проблеска надежды?
— Надежда не живет в Каменной Степи.
Сердце Пола стучало так, что уши его полнились звоном, похоронным звоном. Нет, должно же что-то таиться за непостижимой, зловещей необщительностью этого человека. Он кусал губы до боли.
— Зачем же мне надо было разыскивать вас?
— Ваш старик знал, что я выхожу на свободу. И полагал, что нам надо встретиться. Он сунул мне эту чушь.
Пол взял пачечку бумаг, которую тот ему подал, — помятые клочки, испещренные карандашными каракулями. Но по мере того как он читал и перечитывал неразборчивые строки, пыл его пропадал. Это были лишь стоны, доносившиеся из мрака, без конца повторявшиеся протесты и сетования, свидетельство страданий, ножом вонзавшееся в сердце, и никаких новых данных, ничего, представлявшего собою реальную ценность. В полном унынии он поднял глаза на Кэслза, за все это время не утратившего своей холодной невозмутимости.
— Так, значит, вы ничем не можете помочь мне?
— Зависит от того, какой помощи вы от меня ждете, — неторопливо ответил Кэслз, затягиваясь папиросой.
— Вы знаете, чего я хочу! — страстно выкрикнул Пол. — Спасти несчастного, который заживо погребен вот уже пятнадцать лет.
— Из этой могилы не встают.
Вне себя Пол закричал:
— Я вытащу его оттуда! Он не виновен… и я это докажу… Я найду настоящего убийцу.
— Никогда. — Голос Кэслза звучал высокомерно. — После пятнадцати лет у вас нет ни малейшего шанса. Настоящий убийца может быть за тысячи миль отсюда. Может жить под другим именем, с новыми документами или умереть. Это безнадежно.
Он дожидался, пока смысл его слов дойдет до Пола, не сводя с него своих желтых глаз, внезапно подернувшихся туманной дымкой.
— Почему вы не идете по следам реального убийцы… того, кто загубил Мэфри?
— Кого вы имеете в виду?
— Я говорю о человеке, который был его обвинителем.
Пол вскочил, как ужаленный. Задыхаясь, выдавил из себя:
— Бога ради, кто вы такой?..
Настала мучительная пауза. Медленно, безразлично — безразличие все время было его маской — тот, другой, ответил:
— Я не таюсь. Я был осужден за растрату. По крайней мере с этого началось. Я нуждался только в минимальной снисходительности… в малой толике времени, чтобы собрать и вернуть деньги. Я молил о ней… во время слушания дела. И что же? Меня приговорили к семи годам каторжных работ.
Оба долго молчали. Затем Кэслз продолжал:
— Как видите, мы с вами одной веревочкой свиты. Вот почему, наверно, Мэфри и подумал, что нам надо встретиться. Своим несчастьем мы обязаны одному и тому же человеку. Но мы так мягкосердечны, что ничего не предпринимаем.
— А что мы должны предпринять?! — в отчаянии воскликнул Пол.
Он уронил голову на руки, не в силах дольше нести бремя безнадежности. Но ровный голос продолжал:
— Вы никогда не встречали этого джентльмена?
— Нет.
Кэслз коротко рассмеялся.
— Мы с вами, можно сказать, на дне, но и кошке не возбраняется смотреть на короля. — Странный огонек блеснул в его затуманенных зрачках. — Вам надо немного собраться с духом. И я смогу предложить вам неплохое развлечение.
— Развлечение?
— Почему бы и не развлечься? Вы, верно, не читаете газет, иначе вы бы знали, что вот уже десять дней в нашем городе разыгрывается гала-представление… с участием двух знаменитых актеров. О, они постоянно играют в Уортли, но это их коронный номер. И ко всему еще — вход бесплатный.
По мере того как он говорил, в голосе его появилось нечто такое, от чего у Пола кровь застыла в жилах. Кэслз умолк. Пол ждал.
— Здесь идет выездная сессия суда. Лорд Омэн — председатель, сэр Мэтью Спротт — прокурор… Не хотите ли взглянуть на них?
Ни слова не отвечая, Пол в упор смотрел на Кэслза.
— Очень удобный случай… Последний день процесса. — По-прежнему мертвенно-спокойный, Кэслз явно насмехался над ним. — Думаю, вы не откажетесь пойти со мной туда завтра днем, посмотреть, как они это делают.
— Что делают?
— Вы не знаете? — воскликнул Кэслз, искусно разыгрывая удивление. — Бросьте! И еще заметьте себе, что на этот раз будет не так интересно. Всего только несчастная маленькая проститутка, пырнувшая ножом своего любовника… Тем не менее… черная шапочка всегда производит впечатление… Красивый головной убор… и не выходит из моды.
— Нет, не пойду! — страстно выкрикнул Пол.
На лице Кэслза появилось жесткое выражение. Казалось, он насквозь просверлит Пола своим желтым взглядом.
— Боитесь?
— Нет… Не вижу, зачем мне туда идти.
— Я же говорю, что боитесь. — Холодные колючие слова стали часты, как барабанная дробь. — Я сначала подумал, что вы мужественный человек. Но, видно, ошибся. Вы сказали, что хотите играть в открытую. Неужто вы не понимаете, что в наши дни есть два сорта людей? Одни, которые берут то, что хотят взять. И другие, которые этого не делают.
Ноздри его раздувались, на лице проступила мертвенная бледность.
— Как вы полагаете, что мы с вами, собственно, затеваем? Игру шутки ради? Я знаю, против чего вы восстаете! Но в то же время вы готовы распластаться перед ними. А нельзя быть одновременно и зайцем и охотником. Ну да ладно! Если вы отвергаете мою помощь, идите своей дорогой. А я пойду своей.
Голос его дрогнул, он поднялся и швырнул окурок в нетопленый камин. Пол не сводил с него глаз, уязвленный, взбудораженный, терзаемый нерешительностью. Слово «помощь», сорвавшееся с губ Кэслза, положило конец его сомнениям. Темно и непонятно, в чем будет заключаться помощь, но она ему предложена, и он не вправе ее отклонить.
— Я пойду, — сказал он. — В котором часу мы встретимся?
— Нет, — Кэслз покачал головой. — Не стоит притворяться. Разговор окончен.
— В котором часу мы встретимся? — повторил Пол.
Кэслз неторопливо обернулся к нему, застегивая пиджак.
— Вы вправду решились? — Он испытующе посмотрел прямо в лицо Пола. — Хорошо. Возле суда. В два часа. Завтра.
Он распахнул дверь, пропуская Пола вперед.
Глава XXV
На следующий день — он был дождливым и хмурым — Пол в условленный час встретился с бывшим каторжником. Суд помещался в величественном здании из серого камня в стиле Палладио, с лепными колоннами, поддерживающими высокий портик. У входа, в центральной нише, стояла мраморная фигура с завязанными глазами, держащая в руках весы правосудия.
Кэслз, на этот раз чисто выбритый и вполне прилично одетый — в коричневом костюме, белом воротничке и черном галстуке, — видимо, знал здесь все ходы и выходы. Он провел Пола под боковой аркой, затем вверх по широкой лестнице к массивной двери красного дерева; полисмен, стоявший возле нее, приложил палец к губам, призывая соблюдать тишину, и впустил их на узкий балкон для публики, где они не без труда протиснулись к двум свободным местам.
Сверху битком набитый зал был виден как на ладони. Судья в мантии на своем возвышении, слева от него — присяжные, справа — место для свидетелей, скамьи для судейских, заполненные господами в париках и мантиях, и посредине — скамья подсудимых, возле которой меж двух надзирательниц стояла молодая женщина в дешевой ноттингемской шали. Вся эта картина, темная и серая, предстала Полу ослепляющим видением. Схватившись за перила балкона, он весь подался вперед, устремив жадный взгляд на лорда Омэна. Его лордство был уже в летах, ростом выше среднего и слегка сутулый — казалось, он согнулся под бременем почестей. Его надменное лицо цвета портвейна, оттененное снежной белизной горностая, было исполнено неумолимой суровости. По обе стороны носа, смахивавшего на клюз[4], тяжелые щеки свисали, как бульдожьи баки. Глаза, хоть и по-старчески тусклые, грозно смотрели из-под кустистых бровей.
Кто-то тронул Пола за руку, и он обернулся. Кэслз указывал ему на плотного человека, который поднялся с места и теперь стоял лицом к судьям.
— Лордом Омэном особенно интересоваться не стоит: он давно впал в детство, — донеслось до слуха Пола. — Вон там, видите, приготовился говорить… ваш настоящий друг… Спротт.
У Пола на лбу выступили капли пота, когда он взглянул в указанном направлении и увидел прокурора в завитом парике и зловещей черной мантии. Даже в тусклом свете судебного зала было видно, как чисто выбриты его упругие щеки и округлый подбородок. Он выпятил свои подвижные губы, метнул пронзительный взгляд в публику, точно актер, изучающий свою аудиторию, выдержал надлежащую паузу и, обратившись наконец к присяжным, кратко и точно резюмировал суть разбиравшегося дела.
