Наталия Роллечек - Избранницы
— Возможно, все изменится… — загадочно вздыхала Сабина, которая совершенно машинально выполняла поручения, целиком поглощенная своими мыслями.
Каждая из девушек, убежденная в том, что никто, кроме нее, об этом и не подозревает, страстно мечтала о чем-то самом заветном. Даже Зуля, для которой мир по ту сторону калитки казался несуществующим, которая считала величайшим счастьем сопровождать матушку к вечерне, влюбленная в литургию и нашу часовню, — и та захотела вдруг чего-то большего. Забившись в уголок, она извлекала свой потрепанный песенник и, сосредоточенно следя за черными значками, разучивала гаммы.
— Пробует свой голос, — подтрунивала Зоська.
Зуля, опустив голову, объясняла ей смущенно:
— Я не хочу идти в оперу. Я просто хотела бы петь в большом городе при кафедральном соборе, в хоре. Когда Янка вернется, скажу ей об этом. Может быть, у ее тети есть какие-нибудь знакомства в хоре.
— Можно бы уехать тихонько поездом, — вслух мечтала Зоська. — Спрятаться в туалете, высадиться в Кракове и там, в первом же приличном каменном доме, проситься к кому-нибудь в няньки. Проработать с месяц, а потом оглядеться как следует по сторонам и найти что-нибудь получше.
Болтовня затягивалась далеко за полночь. Сироты, неподражаемые в чтении молитв, имели смутное представление о всем том, что делалось за монастырским забором. Картины, расписанные ловкой путешественницей, действовали на наше воображение сильнее, чем проповеди ксендза-катехеты. То, что когда-то легкомысленно, от нечего делать болтала Янка, оставило в памяти более глубокий след, нежели все премудрости, почерпнутые из евангелия.
— Когда сестра Алоиза посылает меня одну за рассолом, — доверительно сообщила мне Йоася, — я оставляю на бойне бидон, говорю рабочему, что скоро вернусь, а сама хожу по магазинам, словно хочу что-нибудь купить.
— Зачем? У тебя же нет денег!
— Ох, какая ты глупая! Ведь не о том идет речь, чтобы купить, а о том, чтобы хоть немного побыть среди людей. Мы всюду ходим гурьбой, как толпа нищих. А в магазине никто не догадывается, что я из приюта. И вообще там очень приятно. Приходят разные элегантные господа, шутят, выбирают подарки.
— Тебя Янка, наверно, научила? — догадалась я…
Йоася лукаво улыбнулась:
— А если бы и она? Разве это плохо?..
Однажды я застала всех девчат в трапезной сгрудившимися возле какого-то листка:
— На вот, читай!
Я взяла из рук Зоськи замусоленный клочок бумаги и вполголоса прочла:
«Слава и хвала Иисусу Христу. Прошу не искать меня, потому что все равно я не дам поймать себя. Я собираюсь пойти кухаркой в пансионат, только сначала немножечко подучусь готовить пищу. А те двадцать злотых, которые когда-то пропали у сестры Романы, позаимствовала у нее я. Мне нужны были деньги на ночлег, когда я выйду из монастыря, и на врача, чтобы он прописал мне лекарство от вшей. За что матушку и всех сестер прошу великодушно простить меня, хотя ксендз и сказал мне на исповеди, что нет на моей совести тяжкого греха, потому что я была при таких обстоятельствах. Однако когда заработаю, то отдам с процентами. Пусть Наталья возьмет себе мой тюфяк. Всем девчатам шлю добрые пожелания, а если которая из них затаила на меня злобу, то пусть простит меня, как я прощаю ее. Зоське прошу сказать, что она подлая мартышка, потому что забрала у меня целые трусы, а подложила дырявые. Но я еще с нею рассчитаюсь. Те девчата, что осквернили фигуру святого отца, должны исповедаться, потому что ксендз так велел, а больше всех виновата Наталья. Слава господу Христу!
Рыцарь Владзя».— Глядите: «Владзя», — разозлилась Зоська. — Лучше бы сделала, если бы подписалась: «Колдунья».
— Куда она хочет идти кухаркой? В пансионат?
— Как бы не так! Примут ее! Такую лентяйку и недотепу.
Однако Владзя не была такой недотепой, за какую принимали ее сироты. Вскоре после ее бегства Казя вернулась с бойни возбужденная и, ставя на пол бидон, воскликнула:
— Я видела Владку! Она везла изящную коляску с хорошо одетым ребенком и разговаривала с каким-то солдатом.
— Не может быть?! — удивились мы все. — Владка?!
— Владка, — подтвердила Казя в задумчивости и с ноткой огорчения в голосе. — Повезло ей. Счастливая.
Об этом Владкином счастье мы много размышляли, не признаваясь в том друг другу. Итак, ленивая ханжа получила место няньки в чьем-то доме. Мы презирали ее, а в душе завидовали ей.
Матушка восприняла сообщение о бегстве Гельки и Владки с одинаковой холодностью и равнодушием. Зато сестра Алоиза не могла удержаться от осуждения.
— Опомнятся, когда будет уже слишком поздно, чтобы зло можно было исправить. Молитесь за них.
Однако за Владку ни одна из нас молиться не хотела. Впрочем, округлившееся лицо, завитые волосы и чулки телесного цвета создавали впечатление, что сама Владка решительно порвала с теми чувствами, которые когда-то побуждали ее лить слезы при виде разбитой молотком фигуры святого отца.
Время неудержимо неслось вперед. Оно пустило в рост невысокие кустики на старом закопанском кладбище, влило жизнь в буйную зелень над могилами и в хвощи за оградой, придало темную окраску листьям на деревьях, а в наших исхудавших телах оживило какую-то теплую грусть, в которой мы сами не давали себе отчета.
Мы стояли в коридоре, наблюдая в окно за ловкими движениями красивого гурала — он колол дрова. Весь двор был залит солнцем; в жиже, вытекавшей из хлева, копошились куры, а громкое пение петуха заглушало щебетание птиц.
— Что это с Сабиной, почему ее нет здесь? — засмеялась Йоася. — Может быть, разлюбила?
— Она теперь каждый день купается в холодной воде. Это делает ее фигуру более изящной.
— Что ей далась ее фигура, когда гурал-то женат? Сам рассказывал, что нынешней зимой женился. Ого! Идет Сабина…
Она прошла мимо нас, не обращая внимания на смешки…
Приближалась троица.
После полудня мы украшали зеленью свой приют. Сестра Алоиза желала, чтобы для вящей славы божьей монастырь выглядел, как живой букет.
До самого ужина Сабина избегала нас, скрываясь в прачечной либо пропадая на чердаке. После ужина девчата расселись за столы и начали штопать чулки.
— Сабина снова исчезла, — захихикала Зоська. — Прячется от нас, как кошка, которая должна принести котят. Пусть только гурал уйдет, увидишь — будет снова реветь всю ночь.
— Он уже уехал. Придет теперь через два месяца — чинить забор. Сестра Дорота мне говорила.
Мы замолчали, поскольку в трапезную вошли матушка и сестра Алоиза. За ними проскользнула Сабина. Мы отложили в сторону чулки и поднялись с лавок. Трудно было поверить, что это наша Сабина. И откуда только взялся у нее этот сосредоточенный вид, такой необычный, что едва ли не вызывал почтение? Хорошо выглаженное и выстиранное платье, заштопанные чулки, начищенные туфли ничем не напоминали тех лохмотьев, в которых она ходила обычно. Матушка встала возле стола малышек и спросила о чем-то маленькую Эмильку. Прежде чем та ответила, Сабина подошла к матушке и, склонившись, поцеловала ей руку. Когда она снова выпрямилась, все мы поняли, что сделала она это не из покорности и боязни, а только потому, что не знала, с чего начать.
Вот она опустила руки и спокойным голосом сказала:
— Так я хотела попрощаться с матушкой и уж пойду себе.
Матушка перебирала мотки ниток в коробке, стоявшей на столе, совершенно глухая к тому, что говорила ей дальше Сабина:
— Я подумала, что монастырю будет легче, если еще одна уйдет. Когда надо будет ехать за квестой, то я приду и поеду. Так уж я решила. А теперь ухожу.
— Прошу прощения, куда Сабина идет? — обеспокоенно спросила Йоася.
Поскольку матушка, склонившись над коробкой с нитками, по-прежнему молчала, Сабина ответила краснея:
— Хозяин говорил, что ему нужен работник для ухода за скотиной, потому что жена его больна. Как раз я пригожусь. Зимою, когда мало будет работы по хозяйству, я смогу прийти и помочь в прачечной или поехать за квестой, — как я уже сказала.
— К какому хозяину она хочет идти? — воскликнула Зоська.
— Не обмани самое себя, — жестко сказала сестра Алоиза. — Твои намерения нам ясны. Мы знаем, с какой целью ты идешь туда. И потому не получишь ты нашего благословения.
Мы слушали монахиню с открытыми ртами. Из состояния оцепенения вывел нас стук двери. Это громко хлопнула сестра Алоиза, выходя из трапезной. Мы посмотрели на матушку. Склоненная над коробкой, она упорно перебирала мотки и катушки ниток, однако ее щеки покрыл легкий румянец. Когда сестра Алоиза вышла, матушка подняла голову на Сабину, и их взгляды встретились. Матушка глядела на Сабину жадно и долго. Мы затаили дыхание.
Не отрывая глаз от Сабины, матушка сказала вполголоса:
