Сомерсет Моэм - Миссис Креддок
Берта рассеянно подумала о самоубийстве. …Жизнь для нее слишком тягостна. Лучше совсем распрощаться с этим миром, лучше могильный холод, чем непрерывная ноющая боль. Это совсем просто: немного морфия, и книга горестей будет закрыта. Отчаяние придаст ей смелости, только и вытерпеть, что один укол иглы… Видение потеряло четкость, Берте пришлось напрячься, чтобы удержать его. Мысли утратили связность, вновь вернулись к похоронам и чувственному удовольствию, испытанному во время обмывания тела.
Картины были настолько яркими, что появление Эдварда стало для Берты полной неожиданностью. В следующий миг, однако, на нее нахлынуло огромное облегчение, которое было не передать словами. Она словно пробудилась от страшного кошмара, Когда Крэддок приблизился к ней, чтобы поцеловать, она бросилась ему на шею и крепко прижала к груди.
— Хвала Господу! — воскликнула она.
— Эй, а что стряслось?
— Даже не знаю, что со мной. Эдди, мне было так плохо! Я думала, что ты умер.
— Вижу, ты плакала.
— О, это было ужасно! Я никак не могла выкинуть из головы эту гадкую мысль. Меня тоже ждет скорая смерть.
Казалось, Берта не сознает, что муж стоит рядом, живой и здоровый.
— А ты будешь горевать, если я умру? — спросила она.
— Конечно же, ты не умрешь, — бодро заверил Крэддок.
— Иногда мне становится так страшно! Я не верю, что справлюсь.
Эдвард расхохотался, и его веселый смех подействовал на нее особенно успокаивающе. Она усадила мужа рядом с собой и взяла за руки. Берта гладила эти руки, бывшие для нее воплощением силы и мужественности, целовала ладони. От недавних переживаний она совсем обессилела — ее пальцы дрожали, в глазах блестели слезы.
Глава XVI
С приездом акушерки мрачные предчувствия Берты усилились. Эта немолодая женщина уже двадцать лет принимала на свет младенцев окрестной знати и держала в запасе уйму страшных историй. По ее словам, деторождение было связано с неисчислимыми ужасами, и свои истории она рассказывала с леденящим душу вдохновением. Сама она считала, что таким образом действует во благо. Берта нервничала, и повитуха не нашла лучшего способа успокоить бедную женщину, чем описывать бесконечные случаи, когда ее пациентки, от которых отказались все доктора, по нескольку дней находились на грани смерти, но в итоге выздоравливали и с тех пор жили долго и счастливо.
Богатая фантазия Берты многократно усилила степень предстоящих мук, так что в конце концов от страха она почти лишилась сна. Не представляя, что именно ее ждет, она пугалась еще сильнее и воображала лишь долгую и страшную агонию, а затем смерть. Ей непременно хотелось, чтобы Эдвард все время был рядом.
— Ты прекрасно справишься, — убеждал он жену. — Поверь, тут абсолютно нечего пугаться.
Крэддок много лет разводил скот и совершенно спокойно воспринимал процесс, благодаря которому снабжал местных мясников телятиной, бараниной и говядиной. Суета, которую люди поднимали вокруг рядового, естественного явления, казалась ему нелепой.
— Дина, мой ирландский терьер, помню, щенилась, как патроны отстреливала, и через десять минут уже вовсю бегала по двору.
Берта лежала лицом к стене и вспотевшей от волнения рукой стискивала пальцы Эдварда.
— Ох, я так боюсь боли. Я точно знаю, что не вытерплю. Лучше бы мне не проходить через эти круги ада.
Позже она начала видеть свое спасение в докторе Рамзи.
— Вы же не допустите, чтобы мне было больно? Я просто не вынесу боли. Вы ведь дадите мне хлороформ, правда? — умоляла она.
— Боже праведный! — возмущался доктор. — Можно подумать, до вас в целом свете никто не рожал!
— Пожалуйста, не смейтесь надо мной. Разве вы не видите, как я напугана?
Берта приставала к акушерке с расспросами, как долго продлится боль. Она лежала в кровати белая как полотно, с расширенными от ужаса глазами и маленькой вертикальной морщинкой между бровями.
— Нет, я не вытерплю, — шептала она. — Я предчувствую скорую смерть.
— Я не видел еще ни одной женщины, которая бы не предчувствовала скорую смерть, — заметил доктор Рамзи, — даже если она всего лишь прищемила палец.
— Смейтесь, смейтесь, — жалобно промолвила Берта. — Не вам же терпеть.
Мысль о том, что она умрет в родах, не оставляла ее.
На следующий день акушерка велела срочно послать за доктором. Берта взяла с Эдварда обещание, что он не оставит ее ни на минуту.
— Мне будет не так страшно, если ты возьмешь меня за руку, — сказала она Крэддоку.
— Ерунда! — отрезал доктор Рамзи, когда Эдвард передал ему слова Берты. — Не хватало еще, чтобы под ногами путался муж.
— Согласен, — кивнул Крэддок. — Просто я пообещал Берте, что буду ее успокаивать.
— Главное — сами сохраняйте спокойствие, ничего иного от вас не требуется.
— За меня не волнуйтесь, я понимаю в этих вещах. Держу пари, дорогой доктор, за свою жизнь я принял больше родов, чем вы!
Эдвард был чрезвычайно здравомыслящим мужчиной, предметом восхищения любой дамы. Вот и сейчас он не впадал в истерику, не нервничал. Спокойный, выдержанный, приземленный, Крэддок обладал именно теми качествами, которые важны в трудной ситуации.
— Не вижу смысла торчать дома целый день, — сказал он. — Я буду только мешаться. Если потребуется, за мной всегда можно послать.
Крэддок велел передать Берте, что отправляется на ферму Бьюли посмотреть на захворавшую корову, чье состояние его беспокоило.
— Это самая удойная корова из всех, что я видел. Прямо не знаю, что и делать, если с ней что-нибудь случится. Она дает так много молока, что уже сто раз окупила деньги, которые я за нее заплатил.
Он шел по дороге своей непринужденной походкой, которая так нравилась Берте, окидывая взглядом окрестные поля. Один раз он остановился, чтобы поближе рассмотреть фасоль, растущую на участке другого фермера.
— Почва плохая, — покачал головой Крэддок. — На такой земле хороших бобов не дождешься.
Добравшись до фермы Бьюли, он подозвал работника, который ухаживал за больной коровой.
— Ну, как она?
— Все так же, хозяин.
— Плохо дело. Томпсон ее смотрел?
Томпсоном звали местного ветеринара.
— Да толку-то! Говорит, у ней абсес, только не очень-то я верю этому мистеру Томпсону. Его папаша был простым работником, вот как я, только не за скотиной ходил, а камень клал. Уж не знаю, чего там его сын понимает в коровьих хворях.
— Идем, проведаем ее, — сказал Крэддок.
В сопровождении работника он зашагал к хлеву.
Бедное животное, опустив голову и сгорбив спину, понуро стояло в углу.
— Я думал, Томпсон даст ей какое-нибудь лекарство, — произнес Крэддок.
— Он сказал, ее надо отвесть на бойню, — презрительно отозвался работник.
Эдвард негодующе хмыкнул.
— Еще чего! Я его самого на бойню отведу.
Он вошел в фермерский дом, много лет бывший ему родным. Встреча с прежним жильем не вызвала у этого практичного и приземленного человека никаких чувств, никаких воспоминаний.
— Добрый день, миссис Джонс, — поздоровался Крэддок с женой арендатора. — Как поживаете?
— Сносно, сэр. А как дела у вас и миссис Крэддок?
— У меня все хорошо, а жена скоро должна родить.
Крэддок разговаривал веселым, беззаботным тоном, который притягивал к нему людей.
— Батюшки-светы, да неужели, сэр! А я ведь знала вас еще мальчишкой. Когда ждете первенца?
— С минуты на минуту. Может статься, что я вернусь к ужину счастливым отцом.
— Надо же, как скоро!
— Самое время, миссис Джонс. Мы женаты уже шестнадцать месяцев, так что пора.
— Ну что ж, сэр, через это проходят все женщины. Надеюсь, у вашей миссис хорошо со здоровьем.
— Да, отлично. Правда, она маленько капризна. У женщин в голове вечно какие-то фантазии, уж как чего выдумают! Только сегодня рассказывал доктору Рамзи про мою собаку. Была у меня сука терьера, так она щенилась целой дюжиной и тут же вскакивала как ни в чем не бывало. Отчего женщины не такие? Поднимают вокруг родов столько шума и суеты, что поседеть можно.
— Вы держитесь молодцом, хозяин, — сказал фермер Джонс, знавший Эдварда еще бедняком.
— Я-то? — засмеялся Крэддок. — Уж кому-кому, а мне все про это известно. Посмотрите, сколько телят я принял. Между прочим, за все время, что я развожу скот, у меня лишь раз или два корова не растелилась. Ладно, пойду погляжу, как там моя женушка. До свидания, миссис Джонс.
— Чем мне нравится наш хозяин, так это своей простотой, — заметила жена фермера. — Ни капельки не чванлив и не побрезгует выпить с тобой чашку чая, хоть и выбился в господа.
— Да уж, лучший сквайр за последние тридцать лет, — подтвердил Джонс. — И верно говоришь, голубушка, всегда прост и приветлив, не то что его половина.
