Иван Гончаров - Полное собрание сочинений и писем в двадцати томах. Том 6.
146
в процессе непрерывно продолжавшегося накопления разнородных впечатлений, мыслей и чувств, вылившегося потом в знаменитое „мариенбадское чудо”».1
Указание Рассадина ценно. В поэзии Языкова присутствовал мотив стремления к вольности и покою на лоне родной деревни, перекликающийся со сходным мотивом у А. С. Пушкина,2 которого Гончаров читал чрезвычайно внимательно. Однако и сам автор статьи о Языкове, князь П. А. Вяземский, также сыграл свою роль в создании Обломова: образы, содержащиеся в его стихотворениях, использованы автором «Обломова»,3 черты его мировоззрения свойственны герою романа.4 Однако о времени знакомства Гончарова и Вяземского и степени их близости можно лишь строить догадки. Известно, однако, что в 1835 г. Гончаров, приехав в Петербург из Симбирска, определился в Департамент внешней торговли благодаря Вяземскому.5 Наиболее вероятно, что их знакомство произошло при посредничестве А. М. Загряжского, когда Гончаров вместе с семьей последнего приехал в Петербург.6
147
Следует сказать и об одном из знакомых писателя, Федоре Алексеевиче Кони. О нем, никак не связывая его с Обломовым, писала Н. М. Егорова.1 Исследовательница процитировала стихотворение общего знакомого Гончарова и Кони – В. И. Соколовского из письма Соколовского к Кони от 2 мая 1833 г.:
«В своем посланье Федор Кони
Мне виден будто на ладони:
Ленив, рассеян и нелеп –
Он даром ест у Бога хлеб…
Мне не считай свои занятья,
Я знаю их наперечет;
148
Я за тобой смотрел – и вот
Они все сряду без изъятья…
Часу в одиннадцатом дня
Еще ты нежишься в постеле,
И голову на пух склоня
Ты и зеваешь еле-еле…
Расколыхавшися потом,
Берешь ты зеркало – и в нем
Весь отпечаток жизни модной
Ты видишь на лице своем,
И сгоряча свой чай холодный
Пьешь осушительным глотком.
Окончил… сызнова забылся…
Прилег и утонул в мечты:
Иной подумал бы, что ты
В подушку мягкую влюбился,
Так ты ее своей рукой
И жмешь, и гладишь под собой…
Потом, ермолку надевая,
Как хан богатого Сарая,
Накинешь небрежно халат
И свету белому не рад…»
1
Заметно внешнее сходство между героем стихотворения (Ф. А. Кони) и будущим Обломовым. Это стихотворение вполне могло быть знакомо Гончарову, который был дружен с Кони до смерти последнего, а затем дружен с его сыном Анатолием Федоровичем.2
Неожиданное свидетельство содержится в книге воспоминаний Н. Н. Берберовой «Курсив мой»: «С Дмитрия Львовича (Караулова, прадеда автора со стороны матери, тверского помещика. – Ред.) Гончаров писал своего Обломова и однажды, будучи в гостях у своего героя, забыл бисерный футляр для часов ‹…›. Вся галерея предков висела в полутемной гостиной ‹…› Дмитрий Львович, весивший под старость одиннадцать пудов. Лет до шести я
149
путала собственного прадеда, Илью Ильича Обломова и его автора, и мне казалось, что Обломов и был тем писателем, который бывал в доме и написал известный роман из жизни Дмитрия Львовича, который стал таким толстым потому, что был ленив (следы семейной басни с подобающим нравоучением)».1 Это свидетельство не подтверждается другими материалами о Гончарове, в которых фамилия Караулова никак не фигурирует. Прежде всего нельзя сказать, что Гончаров «бывал» в доме у Караулова: поездка в Петербург вместе с А. М. Загряжским и его семьей в 1835 г., если верить очерку «На родине», сопровождалась чрезвычайными обстоятельствами, не позволившими путешественникам посетить кого-либо на пути из Москвы. Следовательно, Гончаров мог заехать к Караулову лишь в 1849 г., во время поездки на родину, когда он следовал мальпостом (в 1855 и 1862 гг. он путешествовал уже поездом), или, вероятнее всего, в начале января 1850 г., на обратном пути: «От Петербурга до Москвы – не езда: это прекрасная двухдневная прогулка, от которой нет боли в боках и голове; чувствуешь только приятный зуд в теле да сладострастно потягиваешься и жалеешь, что она кончилась» (письмо к Н. А. Майкову и его семье от 13 июня 1849 г.). Окончательно не исключая вероятности описанного Берберовой события, отметим и тот факт, что брат писателя, Николай Александрович (известный своей рассеянностью), следовал в Симбирск весной 1851 г. в одной карете с Н. Г. Чернышевским и Д. И. Минаевым.2 Существует некоторая вероятность того, что именно его визит к Караулову оставил след в семейной истории.
***
Штольц – антагонист Обломова, по утверждению Гончарова, не был списан им с какого бы то ни было конкретного лица.
Однако так же как в Обломове слились наблюдения над характерами русских людей, так и Штольц, по словам писателя, «неспроста подвернулся ‹…› под руку»; при этом он обращал внимание на «ту роль, какую играли и
150
играют до сих пор в русской жизни и немецкий элемент, и немцы», а также на тип «родившегося здесь и обрусевшего немца и немецкую систему неизнеженного, бодрого и практического воспитания» («Лучше поздно, чем никогда»). И это в свое время было замечено критикой: «Штольц – лицо не вымышленное, а действительное: таких людей, которые, благодаря чисто немецкому воспитанию, наживают в несколько лет сотни тысяч, очень немало в России».1 Впоследствии Р. К. Шульц собрал высказывания Гончарова о немцах и немецком характере, сопоставил их с биографическими сведениями о писателе и на этой основе сделал достаточно субъективный вывод о том, что Гончаров не только любил путешествовать по Германии, но и был одним из немногих крупных русских писателей, которые признавали ценность вклада выходцев из Германии в развитие его родной страны.2 Однако Шульц в своей книге не приводит воспоминаний племянника писателя А. Н. Гончарова3 о том, как писатель «высмеивал» немцев и «пилил» своего слугу-немца
151
К. Л. Трейгута, а в разговоре с племянником рассказывал анекдоты о немецком характере и произнес будто бы следующее: «Может быть, немцы хорошие филологи, дельные чиновники или купцы, но жить они не умеют, всё у них угловато, нет изящества и отсутствие воспитания» (ВЕ. 1908. № 11. С. 28-29).
А. Б. Муратов считал, что при создании образа Штольца автору «Обломова» помогли впечатления, полученные во время работы в Департаменте внешней торговли, и характер деятельности героя мог быть подсказан содержанием проходивших через руки Гончарова дел.1
Только однажды была предпринята попытка связать образы Штольца-отца и Штольца-сына (одновременно) с реальным лицом. Ю. М. Алексеева утверждала, что имя Карл не случайно появилось в черновой рукописи романа: брат писателя, Николай Александрович, был женат на дочери симбирского врача Карла Фридриха Рудольфа Елизавете. По архивным материалам исследовательница восстановила основные этапы биографии Рудольфа (сын медицинского чиновника, обучался в Германии, в 1812 г. вступил в Рязанское ополчение, участвовал в походах и сражениях, в 1817 г. определен в Симбирскую Александровскую больницу, в 1831 г. за борьбу с холерой награжден орденом Св. Анны пятой степени, дававшим право на потомственное дворянство; в городе, по воспоминаниям А. Н. Гончарова, его с полным основанием называли «местный доктор Гааз»). Значительное имение Рудольф получил за женой. С биографией Штольца-отца здесь совпадает только то, что герой попадает из Саксонии в Россию, с биографией Штольца-сына – приобретение богатства и высокого общественного положения: «Сбылась мечта матери Андрея Штольца: немец из Саксонии стал богатым русским дворянином».2
Следует отметить еще один аспект проблемы. Неоднократно высказывалось мнение, что Штольц унаследовал черты самого писателя. Те исследователи, которые придерживались этого мнения, основывались на служебном
152
прилежании Гончарова, достаточно успешной его карьере, на аккуратности и скрытности (до тех пор пока не началась публикация писем, считалось, что оборотной стороной этих качеств могла быть расчетливость).
Выше уже упоминалось, что И. Ф. Анненский называл Штольца «некоторой душевной болью самого Гончарова».1 Е. А. Ляцкий находил, что, создавая Штольца, так же как Петра Адуева и Аянова, Гончаров анализировал собственные романтические юношеские порывы и отказывался от них в пользу практических подходов, необходимых в частной жизни и на службе.2
В Штольце воплощено также то западноевропейское начало, которое усматривали и в психологии писателя. Оно, по словам Е. А. Соловьева, «заставляло его воспевать панегирики культуре, признавать ее необходимость и полезность, выставлять в своих произведениях деятельные типы, как Штольц…».3 В. Е. Евгеньев-Максимов находил в Гончарове штольцевский «склад ума (и миросозерцания)».4
П. Н. Сакулин отмечал, что «ситуация Гончарова в его собственном романе (имеются в виду отношения с Е. В. Толстой. – Ред.) близко напоминает ситуацию созданных им героев, несмотря на то что он не пользовался взаимностью, как более счастливые в этом случае Обломов и Штольц».5
