Иван Панаев - РОДСТВЕННИКИ
- Ах, маменька, - радостно вскрикнула Наташа, глядя в окно.
- Что такое?.. Кого нелегкое принесло в этакую погоду? - простонала Олимпиада
Игнатьевна, как будто нехотя приподнимаясь с дивана в ту самую минуту, как: колокольчик задребезжал и смолк у самого подъезда, - теперь добрый хозяин собаки не выгонит со двора.
- Маменька, - продолжала Наташа, - посмотрите, какой чудесный тарантас, какие лошади! кто бы это?
- Братец Сергей Александрыч! - вскрикнул Петруша, - это он, право, он!
- Может ли быть? откуда же? как? - спросила Олимпиада Игнатьевна, оживляясь.
- И с ним еще кто-то, - заметил Петруша.
- Ах, маменька, в самом деле и еще кто-то! - закричала Наташа.
- Да неужто, в самом деле, это он? - повторила Олимпиада Игнатьевна, обращаясь к
Петруше. - Вот нежданный-то гость, признаюсь! - продолжала она несколько иронически,
- прямо из-за границы, что ли, изволил прикатить к нам в глушь? Видно, уж все денежки прокутил, голубчик! Наташа, брось свою кацавейку-то, - надень какой-нибудь платочек на шею, а то ведь тебя, глупую провинциалку, как раз осмеют. Ведь Сергей Александрыч, матушка, не то что мы, дикари: он человек столичный, светский, за границей жил, в
Париже был.
В передней между тем послышался шум. Ирония исчезла с лица Олимпиады
Игнатьевны и мгновенно сменилась выражением истинно родственного восторга. С этим выражением бросилась она в переднюю навстречу к племяннику.
- Друг мой, друг мой!… - Она крепко прижала племянника к своему сердцу. - Вы ли это, батюшка мой? вас ли я вижу?.. Ах, какая радость! какая неожиданная радость! боже мой! боже мой!.. и как вы стали похожи на покойника братца! точно вот как будто он, голубчик, передо мною!.. Знаете ли вы, как он любил меня?
Олимпиада Игнатьевна рыдала без слез, припав головой к плечу родственника, обнимала и целовала его.
Положение Сергея Александрыча (ибо это, точно, был он) было затруднительно.
Минут пять по крайней мере тетушка душила его в своих горячих родственных объятиях, а братец Петруша так крепко и значительно жал ему руку, что Сергей Александрыч единственно только из приличия не кричал от боли. Между тем Наташа, еще не замеченная братцем, стояла у входа в переднюю. Наташа накинула на шею розовый платочек - лучший платочек, какой только был у нее, надела чистую манишку и даже украсила руку блестящим браслетом. Она была в сильном волнении и смотрела на братца с робким любопытством. В то же время головы горничных девок попеременно высовывались из полурастворенной половинки дверей. Ларька, выпуча глаза, разиня рот и почесываясь, смотрел на приезжих. Возле Ларьки стоял Петрович, буфетчик и дворецкий
Олимпиады Игнатьевны, человек лет сорока, в нанковом сюртуке вердепомового цвета с пуфами на рукавах, с длинными завитыми висками, с огромным хохлом и с сережкой в ухе, - лицо важное в доме, пользовавшееся полною доверенностию барыни. Он с проницательностью обозревал приезжих, изредка только покрякивая, чтобы обратить на себя их внимание. Но не успев в этом, он принял другие, более сильные меры и, дернув
Ларьку за руку, произнес громко:
- Экая дурачина! Ну что же ты чешешься при господах? не видишь, что ли? ах вы, деревенские олухи, невежественная чернь!
Но и эта выходка не удалась Петровичу.
Голос его был заглушаем слезами, всхлипыванием, восклицаниями и другими нежными родственными излияниями.
Когда Олимпиада Игнатьевна наконец выпустила племянника из объятий, - он представил ей приехавшего с ним своего приятеля.
Затем все двинулись из передней в залу.
- А что Наташа? где же она? - спросил Сергей Александрыч у тетушки.
Наташа все еще стояла на том же месте; сердце ее забилось при этом вопросе: ей было очень приятно, что братец вспомнил об ней.
- Наташа! Наташа! - закричала Олимпиада Игнатьевна, - а, да вот она! Видите ли, как она переменилась; вы ее, чай, и не узнали бы…
- Здравствуйте, сестрица, - сказал Сергей Александрыч, взяв руку Наташи.
Наташа вся вспыхнула, у нее загорелись даже уши. Она неловко присела и прошептала что-то невнятно на это приветствие.
По дороге из залы в гостиную Сергей Александрыч шел рядом с Наташею.
- Как вы похорошели, - сказал он ей, - как вы выросли!
Наташа не знала, что делать, от замешательства - и кусала губы.
- А что, вы скучаете в деревне?
- Нет-с…
В гостиной, которая от других комнат отличалась только тем, что стены ее были выштукатурены и выбелены, все чинно расселись на диване и около дивана. Над диваном висели два родственные портрета без рамок, измалеванные крепостным живописцем и загаженные мухами. Перед диваном стоял неизбежный круглый стол.
- Вы, верно, прозябли в дороге, - сказала Олимпиада Игнатьевна, обращаясь к гостям, - какая погода-то!.. не прикажете ли горяченького?.. Наташа! Вели скорей ставить самовар.
Наташа выбежала из комнаты.
В девичьей она бросилась на стул и в первый раз свободно вздохнула.
Девки обступили ее.
- Вот, сударыня, - сказала одна из них постарше, - бог нам дал нежданных гостей.
Ишь какие два молодчика прикатили, - чай, сердечко-то, матушка, у вас так и ёкает теперь.
- Ах, Аннушка, Аннушка! - проговорила Наташа.
- Ну, что охать-то, сударыня? Братец-то какой добрый: женишка нам привез…
Девки засмеялись.
- Какой вздор, перестань, Аннушка!
- А нешто он вам не нравится?
- Кто?
- А барин-то, которого братец привез?
- Да я на него и не смотрела.
- И не смотрели! видите! как, чать, уж не посмотреть на такого красавчика? А знаете, матушка, ведь братец-то приехал в нашу сторону надолго. Вплоть до зимы, слышь ты, останутся.
- А ты почем это знаешь? - спросила Наташа.
- Уж коли мне не знать, матушка! Я все знаю.
- Оттого-то она, сударыня, так скоро и состарилась, что все знает, - возразила одна из них с усмешкою.
Между тем в гостиной Олимпиада Игнатьевна, вздыхая и охая, продолжала изливать свои родственные чувства перед племянником, а Петруша расспрашивал братца о заграничной жизни, о направлении умов в Европе, о литературных новостях, о Париже и
Риме.
- Ведь он у меня поэт! - говорила Олимпиада Игнатьевна, с любовию глядя на сына и обращаясь потом к гостям, - сидит себе целый день в своей комнатке, никуда не выходит и все или читает, или сочиняет. Он пишет прекрасные стишки! Прочти, дружочек, которые-нибудь из них братцу.
Сергей Александрыч и его приятель с любопытством обратились к Петруше; но
Петруша закусил губу, с досадою посмотрел на маменьку и отвечал, что на заказ он ни писать, ни читать не может.
Остальной вечер до ужина прошел незаметно. Сергей Александрыч был любезен.
Он много рассказывал о своих путешествиях и о своей заграничной жизни. Наташа сидела против него, с величайшим вниманием и любопытством слушая эти рассказы. Она сделалась гораздо смелее и смотрела на братца уже без замешательства.
Ужин состоял, по деревенскому обычаю, из пяти или шести блюд с супом включительно, из которых почти ни одного нельзя было взять в рот. Сергей Александрыч и его приятель только из приличия брали понемногу на тарелку всего, что им подавали, но
Олимпиада Игнатьевна при каждом блюде говорила им, вздыхая:
- Вы ничего не кушаете, так мало берете, - покушайте, мой голубчик. Конечно, наши деревенские блюда после парижских, - и прочее.
И гости должны были давиться и кушать.
После ужина скоро все разошлись, только Сергей Александрыч остался поневоле с тетушкой, потому что тетушка сочла необходимым передать ему с подробностями и со слезами о своей ссоре с братцем Ардальоном Игнатьичем, прибавив, что ссора эта решительно расстроила ее здоровье и что она скоро, может быть, сойдет в могилу, к утешению Агафьи Васильевны.
Расставшись наконец с тетушкой (это было уже за полночь), Сергей Александрыч отправился в назначенную ему комнату по небольшому, узкому и грязному коридору, который слабо освещался ночником.
В коридоре он встретил Наташу.
Наташа вздрогнула, увидав его.
- Ах, это вы, братец? - сказала она.
Братец очень приятно улыбнулся.
- Я, милая кузина. - Он хотел взять ее руку, но Наташа ускользнула от него и сказала:
- Прощайте, желаю вам покойной ночи, - хотела идти и вдруг остановилась.
- Знаете ли вы этот браслет? - Она указала ему на свой браслет.
- Нет, - отвечал Сергей Александрыч, - а чем он замечателен?
- Посмотрите хорошенько.
Сергей Александрыч взял руку Наташи и начал внимательно разглядывать браслет.
- Прекрасный браслет! - сказал он, поцеловав ее руку.
- Ну, а кто подарил его мне?
- Кто?
- Будто вы не знаете?
- Не знаю.
- Ах, боже мой, это вы же мне прислали его из чужих краев. Вы уж забыли? - прибавила Наташа с упреком.
- В самом деле? я?
В эту минуту где-то скрипнула дверь. Наташа еще раз произнесла:
- Прощайте, братец, покойной ночи! - и исчезла. "Какая милая!" - сказал про себя
