Иван Панаев - ОНАГР
Обзор книги Иван Панаев - ОНАГР
Иван Иванович Панаев
ОНАГР
Онагр находится ныне особливо в Татарии, откуда он многочисленными стадами заходит к Индии и Персии. Животное сие бегает чрезвычайно прытко, довольствуется негодною для корма других животных травою; от него происходит ручной или домашний осел. Вывоз на племя ослов в Испанию запрещен под смертною казнию.
"Руководство к Естественной истории" Блуменбаха, переведенное географии учителями Петром Наумовым и
Андреем Теряевым.
ГЛАВА I
Утро Онагра. - Любопытный разговор в кондитерской. - Удивительный человек и очаровательная женщина
Раз, два, три… chasse en avant!…
Скрипка завизжала. Молодой человек лет двадцати шести, среднего роста, худощавый, с большими глазами навыкате цвета потускневшего олова, с светлыми и редкими волосами до плеч, в плисовом сюртучке, в шелковых полосатых чулках и лакированных башмаках, - выставил правую ногу и двинулся вперед, тряхнув плечами…
Танцевальный учитель улыбнулся нежно, подошел к своему ученику с грациею, взял его за обе руки, носком своего башмака начал расправлять его ноги и заставил его снова повторить шассе. И скрипка снова завизжала… Стенные часы в комнате молодого человека пробили одиннадцать; скрипка спряталась в футляр, танцевальный учитель сделал три шассе вперед, раскланялся, принял от своего ученика карточный билетик, с достоинством балетного героя, и на цыпочках выскользнул в переднюю.
- Гришка, завиваться! - закричал молодой человек. Через пять минут Гришка, в засаленном сюртуке, с сережкой в ухе, с гребенкой в масленых волосах и с круглыми щипцами в руке, явился перед барином. Гришка воспитывался в цирюльне на Гороховой, в той самой цирюльне, на окне которой золотыми буквами начертано: "Зало для стришки и завифки волос цена 20 ко. се. И выбрить".
Барин развалился на стул перед зеркалом, замурлыкал что-то из "Фенеллы", закинул назад растрепанную голову, и Гришка приступил к своей должности. Три раза охлаждались и три раза раскалялись щипцы; голова барина покрывалась завитками; барин только изредка поморщивался и вскрикивал: "Больно, болван!"
По окончании завивки Гришка отворотил бесконечные рукава сюртука своего, подшитые посконной холстиной, растер на грязных ладонях пятирублевую помаду violette и принялся отделывать голову барина.
- Гришка! помадь пожирнее, да виски фиксатуаром натри, - говорил барин.
Весь в завитках, смотрясь в зеркало и прищуриваясь, барин начал прохаживаться в своем кабинете между стульев и пощелкивать языком.
Комната эта не большая и не маленькая: ярко-пунцовые занавески на окнах, небольшое зеркало на ножках в виде трюмо, мебель двадцатых годов, но расставленная в современном беспорядке; на стенках соблазнительные картинки, дурно литографированные и еще хуже раскрашенные, в пестрых рамках… Везде торчат чубуки, на полу - табачный пепел, на письменном столе - вторая часть какого-то французского романа.
Барину наскучило ходить; он зевнул, протянулся на диване и закричал:
- Гришка!
Гришка явился.
- Трубку!
Барин стал пускать дым кольцами. Это заняло его на несколько минут.
- Гришка!
- Чего-с?
- Тепло сегодня?
- Средственная погода-с.
- Я надену пальто с бобровым воротником. Слышишь?
- Слушаю-с…
Барин встал с дивана и подошел к окну. Он потянулся и подумал: "Куда бы ехать?"
Потом он начал опять щелкать языком:
- Гришка, афишку!
В четвертый раз барин принялся перечитывать афишку.
"Какой бы жилет мне надеть сегодня, - думал барин, - пестрый полосатый или черный с лиловыми разводами? Вчера я надевал желтый с бронзовыми пуговицами…"
- Гришка! который час?
- Половина второго-с.
- Врешь. Может ли быть только половина второго? Барин пошел в залу и сам посмотрел на часы.
- Черт возьми, в самом деле, еще только половина второго. Гришка!
- Чего-с?
- Заложить в санки гнедую. Куда бы съездить?..
Гришка!
- Что-с?
- Послушай, вели лучше запречь саврасую.
Барин снова подошел к окну и начал барабанить по стеклу пальцами.
- Гришка, одеваться!..
И вот барин оделся. Его сюртук превосходно обрисовывает его талию: правда, он немножко узок ему и жмет под мышками, но, говорят, модные сюртуки все таковы; булавка с огромным камнем зашпиливает длинные концы его узорчатого галстука; на бархатном жилете, испещренном шелковыми цветами, висит золотая цепь с змеей, у которой красный глаз под яхонт… Кругом его на десять шагов воздух напитан благоуханием от жасминных духов в соединении с фиалковой помадой. Сверх сюртука он надевает пальто, кончик красного фуляра выпускает из грудного кармана…
Он два раза проехал от Аничкова моста до Адмиралтейства и приказал остановиться у кондитерской… Он очень доволен собой; только одно ему досадно, что черепаховый лорнет никак не держится в его глазе…
"Отчего же он у других держится?.." - подумал молодой человек, вбегая на лестницу кондитерской.
В кондитерских, которые на правой стороне Невского проспекта, проводят время очень весело. Туда господа чиновники из молодых, занимающиеся политикой, оторвавшись от дел, забегают прочитать "Пчелку", залитую шоколадом, и искоса посмотреть на груды слоеных пирожков; там господа офицеры, перевертывая "Инвалид", пьют ликер, затягиваются и гремят шпорами; там скромный негоциант с Васильевского острова, обстриженный под гребенку, лицо бессменное, с изумительным терпением, не развлекаясь ничем, прочитывает от начала до конца неизмеримые столбцы иностранной газеты, выпивает свой обычный стакан кофе и уходит, не удостоив никого взглядом; там много и таких господ, которые осматривают вас с ног до головы и только ищут случая, бог их знает для чего, как бы заговорить с вами, а в ожидании этого случая любуются потолком, расписанным в помпейском вкусе; там есть и такие, которые совершенно на дружеской ноге с содержателями кондитерских, знают все их семейные тайны, называют по именам всех мальчиков, бегающих с подносами, улыбаются Францу, дружески дерут за ухо Карла и кушают пирожки в долг; там бархатные мебели в грязи и в пятнах, зеркала в пыли и в копоти; там бронза без блеска, цветы без запаха, там чад кухонный, смешанный с чадом табачным…
Войдя в кондитерскую, молодой человек прежде всего посмотрелся в зеркало и поправил свои волосы; потом спросил себе шоколаду, потом сел на стул, придвинул к себе
"Journal des Debats", оттолкнул от себя "Санкт-Петербургские ведомости", потом он уж и не знал, что ему делать.
К счастию, в эту самую минуту в ближайшей комнате послышался резкий свист.
Молодой человек приподнялся, чтоб посмотреть, кто свистит.
Перед ним стоял тоненький, улыбающийся офицер в очках, с белыми эполетами.
- А, мон-шер! - закричал офицер во все горло, так что все читавшие невольно вздрогнули, - бон-жур… Какое на тебе чудесное пальто! и бобер славный! ты мастер одеваться. Вчера мы всё об тебе говорили с Базилем; он ужасно тебя любит. Какой, братец, славный малый Базиль! Мы с ним третьего дня в Екатерингоф на тройке ездили.
- На тройке! - возразил молодой человек, - неужто? я на тройке смертельно люблю ездить… Выпьем-ка шоколаду.
- Гарсон! еще чашку шоколаду, - закричал офицер… - Какие, мон-шер, политические интересные новости… ведь я все французские газеты читаю… Тьера сменили, Гизо всё такие речи говорит… Ну, а ты не был вчера в театре… Ах, как Андреянова протанцевала, мон-шер, сальтарелло с Гридлю - прелесть просто! А-га! да вот и наши театралы собираются.
Офицер обратился к двум вошедшим: статскому маленького роста, бледному, одетому с изысканной простотой, со сморщенным лицом ребенка в английской болезни, с движениями старой кокетки среднего сословия, - и к офицеру с золотыми эполетами, довольно плотному и румяному.
- Здравствуйте, господа, - сказали офицер и статский в одно время, один голосом мужественным и твердым, другой немного в нос, протяжно и с какою-то изнеженностию, не совсем понятною в мужчине.
- Отчего же вы меня причисляете к театралам? - спросил последний, обращаясь к офицеру с серебряными эполетами, - я в театре не бываю так часто и, кажется, не волочусь ни за кем. Мне театры наскучили - я слишком много насмотрелся на парижские и венские театры…
Говоря это, он растирал рукою грудь, как будто чувствовал боль в груди.
- Нет-с, да это я не про вас сказал, - отвечал офицер с серебряными эполетами, - я…
- А! это на наш счет, - перебил офицер с золотыми эполетами, - а! понимаем!..
- Уж конечно, после парижских театров на здешние смотреть не захочется, - продолжал офицер с серебряными эполетами, - я ведь будущей весною поеду и в Париж, и в
Лондон, и в Мадрид, везде: меня на казенный счет посылают; ну а если не пошлют на казенный счет, так я на свой поеду. Что ж! я, слава богу, имею состояние хорошее.
- Горькой водки и пирожок! - закричал офицер с золотыми эполетами.
