Джон Стейнбек - И проиграли бой
— Кафе Альфа стоило тысячу восемьсот долларов! Да мне теперь и в городе-то не показаться — ребятишки камнями забрасывают. Вы нас по миру пустили, вот что!
— А что Альф об этом думает? — спросил Мак.
— Да Альф такой же, как и вы, красный! Винит во всем лишь тех, кто с ним расправился.
— У Альфа светлая голова, — заметил Мак. — Он видит в частностях закономерность. Вам, конечно, нелегко на своих плечах беду такую вынести. Во всяком случае, сейчас вас не тронут, за вами — сотни наших ребят. И они не забудут, что вы для них сделали. Сегодня же ночью выставим охрану около вашего дома. А доктору я скажу, он скоро заглянет к вам, осмотрит Альфа.
Старик повернулся и понуро зашагал прочь.
Низко над землей стелился дым от плит. Запахло жареной свининой, стали собираться люди. Мак все глядел вслед Андерсону.
— Ну как, Джим, понял, каково быть партийным? Об этом только в книгах красиво пишут — романтика. Дамочки щебечут о «правящем классе», который «попирает интересы рабочих». А быть партийным — тяжкая ноша. Ведь для этого несчастного старика тот фургончик милее всего на свете. А спрос с меня! Я-то думал, что привезу тебя сюда, обучу кое-чему, чтоб ты уверенности набрался, а сам, видишь, только жалуюсь, ною без конца. Вместо того, чтоб тебя подбадривать, наоборот… Что за черт! За малыми заботами так трудно главное не потерять. Ну, чего ты все молчишь да молчишь?
— Да ты мне и слова сказать не даешь.
— И верно. Ну, говори! Пока у меня все мысли о бедняге Джое, о том, как его подстрелили. Он, конечно, не ахти какой умник, но уж отваги хоть отбавляй.
— Славный мужичок был.
— Помнишь, как он говорил? «Меня бьют, а я им все одно: суки вы!» Ох, Джим, как паршиво, пусто на душе, не дай тебе бог это испытать.
— Может, подкрепишься жареной свининой и по легчает.
— Пожалуй, ты прав. Утром-то я толком и не поел. Пойдем перекусим.
От шоссе к веренице машин подъехал большой грузовой фургон. Из кабины суетливо выскочил человечек и на правился к лагерю.
— Кто у вас здесь главный? — начальственным тоном спросил он у Мака.
— Дейкин. Вон он, там, в большой палатке.
— Я — следователь. Приехал за телом.
— А где ж ваша охрана?
Человечек лишь фыркнул.
— На что мне охрана? Я следователь. Так где покойный?
— Вон в той белой палатке. Вас дожидается.
— Что ж сразу не сказал? — И, фыркая и пыхтя, точно паровоз, он отошел.
— Слава богу, что среди наших противников таких мало, — вздохнул Мак. — Этот недомерок не трус. Один приехал. Даже на Джоя чем-то смахивает.
Они подошли к кухне. Двое мужчин пронесли мимо них тело Джоя, позади важно вышагивал следователь.
У плит каждому прямо в руки давали кусок жирной свинины. Поевшие обтирали губы рукавом. На плитах еще шипели, дожариваясь, куски мяса.
— Пахнет аппетитно! — сказал Мак. — Давай-ка отведаем. Я голодный как волк.
Повара сунули им по куску непрожаренной свинины, и друзья отошли, мясо оказалось не таким уж жестким.
— То, что не прожарилось, не ешь, — предупредил Мак. — Доку бы сказать: пусть запретит сырую свинину есть. Заболеют же люди.
— Изголодались, ждать им уже невмоготу, — ответил Джим.
10
Полное безразличие овладело людьми. Они безучастно глядели прямо перед собой. Казалось, нет сил даже говорить. Хмурые оборванные женщины вяло и равнодушно жевали мясо, и поев, вытирали руки о платья. Их мрачным безразличием напитался сам воздух окрест.
Мак с Джимом обошли лагерь, и Мак тоже помрачнел.
— Их нужно чем-то занять, неважно чем. Нельзя, чтоб они вот так сидели. Тогда забастовке, считай, конец. Эх! Ну что ж это с ними, а?! Ведь утром убили их товарища, и решимости должно прибавиться. А сейчас уже к вечеру идет, а они точно вареные. Надо де лом их занять. Ты посмотри, Джим, какие у них глаза!
— Да, пустые и равнодушные.
— И у каждого только за себя душа болит, каждый только и думает, как ему плохо, вспоминает небось, сколько денег на войне загребал. Вроде Андерсона. Каждый сам по себе.
— Надо что-то делать, чтоб расшевелить их. Ну что бы придумать?
— Уж и не знаю. Хоть яму заставляй всех рыть — чем не дело? Главное, чтоб все вместе — тянули, поднимали, тащили или просто шли плечом к плечу; а само дело не так уж и важно. Если их не расшевелить сейчас, они примутся друг друга колошматить. Скоро в них злоба закипит.
Проходивший мимо Лондон подхватил конец фразы.
— В ком это злоба закипит?
Мак обернулся.
— Привет, Лондон. Это мы о ребятах. Сейчас их ни на что не настроить — всяк сам по себе.
— Знаю. Я уж с этими бедолагами не первый день.
— Я к тому, что если мы их делом не займем, они передерутся.
— Уже дерутся. Те, что остались в лагере, утром затеяли потасовку. Один парень стал приставать к жене приятеля. Ну а тот — возьми и пырни наглеца ножницами. Доктору пришлось с ним повозиться, а то, поди, кровью б изошел.
— Видишь, Джим, я же говорил. Слышь, Лондон, Дейкин на меня сердит. Говорить со мной не станет. Ребят надо занять делом, пока бед не натворили. Пусть по кругу ходят, пусть хоть копают яму, а потом засыпают — что угодно, это неважно.
— Я все понимаю. А что, если составить из них сторожевые отряды, вроде пикетов?
— Мысль хорошая. Но суть ее мы до ребят еще не донесли.
— Ну и что, лишь бы их растрясти.
— Ты, Лондон — голова! Попробуй уговорить Дейкина, чтоб выслал в разные концы отряды человек по пятьдесят. Пошастают по дорогам, увидят где сборщиков яблок — пусть гонят в шею.
— Сейчас же и поговорю. — Лондон повернулся и за шагал к палатке Дейкина.
— Мак, я, пожалуй, пойду с пикетчиками, — предложил Джим.
— Нет, оставайся-ка при мне.
— Но, Мак, и мне нужно понюхать пороху.
— Ладно, иди с каким-нибудь отрядом. Но не отходи от ребят ни на шаг. Нас ведь уже здесь засекли, так хоть сам на рожон не лезь.
Вот Лондон и Дейкин вышли из палатки. Лондон что то быстро говорил.
— А знаешь, мы, пожалуй, дали маху, выбрав Дейкина вожаком. Уж очень крепко любит он свой грузовичок, свою палатку, детишек. Такой рисковать не станет. Лондона надо было главным. Ему терять нечего. Да только попробуй теперь уговори ребят сместить Дейки на и поставить Лондона. Правда, он им ближе, по-моему. А у Дейкина барахлишка многовато. Видишь, у него походная плита? Дейкин даже есть со своими людьми не садится. Давай-ка начнем с ребятами толковать, может, и удастся Лондона выдвинуть. А у Дейкина д уша за дело, видать, не болит. Нам же нужен человек, чтоб всех зажечь сумел.
— Мне пора, — сказал Джим, — вон Дейкин уже строит людей.
И он примкнул к группе человек в пятьдесят, отряд двинулся по дороге в противоположную от городка сторону. И враз пропала мрачность и безучастность. Бодро, хотя и не в ногу, шагал отряд.
Во главе шел худолицый Сэм, на ходу он поучал своих людей.
— Запасайтесь камнями. Чтоб карманы не пустовали. С яблонь глаз не спускайте: нет ли кого меж деревьями.
Но в садах не было ни души. В отряде нестройно затянули песню.
Рождество пришло на наши острова.
А на островах — одни лишь острога.
Люди подтянулись, зашагали ровнее. Миновали перекресток, взметнув бурое пыльное облако.
— Kaк во Франции, — заметил кто-то. — Там тоже пылища, да грязища, ну точь-в-точь Франция.
— Да ты небось и во Франции-то не был.
— Был. Целых пять месяцев.
— На солдата не очень-то смахиваешь.
— А я и смахивать не хочу, хватит, нашагался строем то. Да и ранен шрапнелью был.
— Так где ж вся эта сволота? Ни души в садах не видно!
— Похоже, с ними покончено. Никто работать не вышел. И забастовке нашей скоро конец.
— Ты, никак, уж победителем себя видишь? Задницу от земли не оторвешь, а победить хочешь? Дурак ты дураком! — А что, утром мы и блюстителям порядка страху нагнали. Видишь, ни одного кругом не видно.
— Подожди, приятель, еще насмотришься, пока бастуем, — усмехнулся Сэм. — Вся голытьба на один лад, и ты туда же: сейчас тебе море по колено; глазом моргнуть не успеешь — а ты уж со страху в штаны наложил; а там глядишь — тебя уж и след простыл.
Нестройным хором всколыхнулись сердитые голоса:
— Ты нам мозги не пудри, скажи лучше, что делать?
— А кто ты такой, чтоб нас попрекать? Лучше о своем геройстве расскажи.
Сэм сплюнул на дорогу.
— Ну что ж, и расскажу. Я как раз был во Фриско в Кровавый Четверг. Двинул одному легавому так, что с лошади сшиб. Я был среди тех, кто стащил полицейские дубинки из столярной мастерской. Одну прихватил на память.
— Врешь ты, как сивый мерин! Никогда ты в порту не работал, всю жизнь бродяжничал да фрукты собирал.
— Да, бродяжничал, да, фрукты собирал. А знаешь, почему? Меня на всех судоверфях в черный список внесли.
— Так вот, — заносчиво бросил Сэм. Спорить с его последним заявлением никто не стал, и Сэм продолжал: Да я столько раз в переделки попадал, что вам, бродягам голозадым, и не снилось! — Его презрение подействовало: скептики присмирели. — А сейчас кончайте болтовню да смотрите в оба!
