Анатолий Приставкин - Тихая Балтия. Латышский дневник
Вот, вспомнил, мой отец, вспоминая армию и фронт, называл политработников попами!
Они внедрили эту религию в души людей (по-ученому, наверное, в гены), извратив природную, божественную сущность человека… Усилиями этой партийной религии создан новый природный феномен, прозванный за рубежом гомо советикус…
Уж на что в Германии было прочно всегда природное трудолюбие, а ныне, после сорока пяти лет коммунистического режима, людей из ГДР, по словам социологов, нужно заново переучивать работать. А что же о нас говорить, нам ставят в примep Тайвань, Сингапур, Малайзию, даже Африку… Ибо наш уровень во всем ниже.
Писатель Соколов-Микитов еще в 21 году, из эмиграции, бросает большевикам обвинение, так, кстати, и названное: «ВЫ ПОВИННЫ».
«Вы повинны в том, что довели народ до последней степени истощения и упадка духа. Вы повинны в том, что истребили в народе чувство единения и общности, отравили людей ненавистью и нетерпимостью к ближнему. И от кого ожидаете помощи, если вы же научили людей смотреть друг на друга как на врага и радоваться чужому страданию…»
Сказано, как сегодня о нас сегодняшних.
Хотим мы или не хотим, но мы иные, чем остальной мир, и я тоже другой и не могу не ощущать этого при встречах со своими коллегами. Наверное, нужны поколения, но это в благоприятныx условиях (а где их взять!), чтобы нация могла восстать, могла бы поверить в свои силы и выйти из состояния реанимации.
Но есть ли выход у смертельно больного, если он не верит собственному врачу?
В прошлом году я отнес заявление о выходе из партии, отдал девочке секретарше, и она взяла молча, положила в какую-то папочку. «Все?» — зачем-то спросил я. «Все», — ответила мне.
И я ушел. Прозаично до неправдоподобия. К чему были колебания, советы друзей? Для того лишь, чтобы вот так, буднично, расстаться навсегда с призраком, который составлял всю мою жизнь? И про который как-то обмолвился Александр Солженицин, определив его суть: «Коммунизм — это небытие».
А впрочем, недавно прошел слух, что в нынешнем нашем Союзе писателей составляют списки вышедших из партии… Кто-то против наших фамилий ставит новые крестики…
Кресты.
Не означает ли это попытку объявить нас вне общества, вне литературы и вне жизни… Как будто то, что они в себе несут, можно назвать жизнью. Коммунизм — это небытие. Я с Александром Исаевичем согласен.
Господи, мне хватало и без Балтии понимания того, что нас ждет. Я не хотел такого урока, каким в моей жизни оказалась Рига и ее баррикады. Но этот день, наверное, в каких-то их, партийных святцах уже существовал, и он не мог не произойти.
У них он зовется «операцией X».
Не так давно один болгарский юрист, бывший политический сотрудник кабинета Живкова, опубликовал один секретный документ, существовавший в одном экземпляре, он так и называется «ПЛАН ОПЕРАЦИИ X» и касается давних событий в Чехословакии.
Вот, с чего он начинается: «Сионисты, ревизионисты и контрреволюционные элементы… предприняли широкое наступление против социалистического строя, против КПЧ и органов диктатуры пролетариата. Отрыв Чехословакии от социалистического сообщества и ориентировка ее на Запад — главная их цель…»
Знакомые формулировки, не правда ли?
Сейчас бы только еще добавили что-нибудь вроде: сепаратисты или — деструктивные элементы…
Так — что предлагается делать?
1. Организовать воззвания и письма рабочих отрядов.
2. Организовать демонстрации рабочих отрядов на улицах.
3. Партийные организации должны (!) организовать выпуск резолюций, писем, обращений и т. д.
Каких обращений? Ну ясно же, каких, тех самых, с которыми обращаются Рубикс и его подручные в Москву.
А что же Москва?
В инструкции об этом четко все расписано. Читайте.
1. В ночь перед установленной датой (кем установленной? — А. П.) от имени нового руководства должны быть изолированы и обезврежены главные вражеские и сионистские элементы.
2. Этим же вечером должны быть захвачены радиостанции в Праге, Братиславе и Брно, телевидение ЧТК, почта и телеграф. Тем самым должен быть установлен контроль над газетами и корреспонденциями иностранных журналистов.
3. Необходимо захватить министерство народной обороны и министерство внутренних дел.
И остальное в том же роде. В пункте 8, например, указано, что необходимо «выступить с воззванием к чехословацкому народу от имени нового руководства с целью разъяснения своих действий по защите социалистической демократии…»
Вот так они ее понимают. Эту самую демократию.
А далее нужно организовать митинг в поддержку… А на созванном пленуме «представители нового руководства выступят с резкой критикой группы контрреволюционных элементов в ЦК КПЧ»… Наметить мероприятия, «компрометирующие их…» как западную агентуру, связанную с сионистскими центрами… И даже (читайте! читайте!) «должен быть распространен на чешском языке призыв от имени „нелегального руководства“ пронацистской… партии…»
На кого же рекомендуют составители Плана опереться в этих действиях? Да все на тех же: некие рабочие отряды, госбезопасность (она поставлена в первый ряд!), народная милиция и некоторые подразделения армии… ОМОНа тогда еще не было.
Причем добавлено: на случай провала разработан план ввода в действие подразделений вооруженных сил…
Ну, тех самых, которые они потом и ввели.
КРЕЩЕНИЕ
Тот день я помню до мельчайших подробностей. Утром я направился в церковь, а по дороге встретил Владимира Кайякса, он ехал выступать от Союза писателей на площади.
— Подожди меня, — попросил я. — Я буду выступать с вами.
— Прости, но тороплюсь, — ответил он на ходу.
— Ладно, я вас догоню.
Но не все так просто. Жена, как водится, настороже. И почему-то в этот день не ушла далеко гулять. Увидела меня, встала на пути.
— Ты куда собрался?
Я молчу.
— Ты в Ригу собрался? Да?
— Да.
— Зачем?
— Ну, как зачем… Ты ведь понимаешь…
— Нет. Я тебя не понимаю, — говорит она твердо.
— Но мне, правда, нужно… — бормочу я.
— А ребенка, случись с тобой несчастье, кто будет воспитывать? Ты подумал?
— Да ничего же не случится!
— Это ты так думаешь… А омоновцы думают совсем иначе! Нет! Нет! Никуда не поедешь, ясно?
И, все-таки, заручившись поддержкой двух моих друзей, они стали и моими соратниками по баррикадам, Валерия Блюменкранца и Леонида Коваля, я еду.
Сперва на электричке, потом до центра уже пешком.
В день Крещения даже баррикады в такой праздник кажутся праздничными: санитары, повара, медсестры, рабочие, натягивающие колючую проволоку… Один из них перевязывает пораненную руку… А на рукаве его приятеля начертано: «Москва, пожалуйста, не посылай нам больше убийц!» Выступают бродячие артисты, скоморохи, исполняют политические частушки, жаль, конечно, что не знаю языка. Народ, окруживший их, громко хохочет.
А рядом читает стихи поэт, кто-то, не скрывая слез, плачет.
— Если бы Горбачев видел эти лица, — произносит Валерий. — Он бы не назвал их экстремистами, он бы понял все…
Валерий немного идеалист, и в силу доброты он всех желает видеть такими же добрыми, как он сам.
Но я знаю, ни Горбачев, ни его команда этого не увидят.
В том-то и дело, что у политиков, а, точней, у политиканов, нет глаз, у них совсем другие бесчувственные органы…
Для говорения, для слушанья и для смотрения.
Они слушают людей, но слышат себя. Они говорят людям, но лгут, потому, что не умеют не лгать. Они смотрят на мир, но видят они лишь то, что им хочется…
Известна история о Ленине, который гулял в горах в Швейцарии с одной из прекрасных женщин, и она полагала, что в этот момент вождь мирового пролетариата думает о том же, о чем и она, то есть, о прекрасном… Ну, а тот, оглядывая божественные окрестности, вдруг заметил: «А все-таки меньшевики сволочи…» Или что-то в этом духе…
Я же вот о чем подумал.
Пройдут эти дни, и закончатся они, надеюсь, все-таки миром. Поостынут сердца, спадет накал… Но несколько дней свободы, пережитые этими людьми, не пропадут, они не могут исчезнуть навсегда. Потому что в эти дни люди, может быть, и не догадываясь об этом до конца, стали другими. И если даже рубиксы и полозковы захотят их погрузить в новое семидесятилет-нее рабство, с ними ничего уже не сделать. Для этого их надо сначала убить.
Посреди площади священник читает библию, и борода его вьется по ветру… Еще холодно, но он не замечает холода, и. голос его, как голос пророка, реет над толпой.
На улицах попадаются санитарные машины.
И Леня говорит:
— Вчера обсуждали, обращаться или нет по поводу сдачи крови…
— А кровь-то есть?
— Да есть, есть… Многие сами идут и сдают.
— Ну, слава Богу!
И опять машины, машины, машины… Они как живые существа, не случайно омоновцы относятся к ним как к личным своим врагам, стреляют, поджигают их.
