Чарльз Диккенс - Наш общий друг. Часть 2
— Я напишу бумагу, въ которой будетъ сказано, что ваше показаніе о Гексамѣ было ложное, — сказалъ незнакомецъ, не обратившій никакого вниманія на эту рѣчь. — Вы должны ее подписать, и я передамъ его дочери этотъ документъ. Я принесу вамъ бумагу для подписи, когда приду въ слѣдующій разъ.
— Когда же можно ожидать васъ, капитанъ? — спросилъ Райдергудъ съ новой тревогой, становясь на всякій случай между гостемъ и дверью.
— Очень скоро. Не обману, не бойтесь.
— Не скажете ли мнѣ ваше имя, капитанъ?
— Нѣтъ. Не имѣю ни малѣйшаго желанія.
— «Вы должны подписать», говорите вы. «Должны» — немножко жестокое слово, капитанъ, — продолжалъ Райдергудъ, все еще слабо отстаивая свою позицію между гостемъ и дверью, когда тотъ направился къ ней. — Когда вы говорите человѣку, что онъ долженъ подписать и то, и другое, и третье, вы ему приказываете, такъ сказать, свысока. Скажите сами, капитанъ, развѣ не правда?
Незнакомецъ, не доходя до двери, остановился и посмотрѣлъ на него въ упоръ.
— Отецъ, отецъ! Перестань! — взмолилась Плезантъ, прижавъ къ губамъ незанятую, нервно дрожавшую руку. — Не накликай на насъ бѣды!
— Дослушайте меня, капитанъ, дослушайте, — только одно, прежде чѣмъ вы уйдете, — говорилъ униженно Райдергудъ, давая ему дорогу. — Я хотѣлъ только напомнить вамъ ваши благородныя слова насчетъ награды.
— Когда я получу награду, — проговорилъ незнакомецъ такимъ тономъ, въ которомъ очень ясно слышалось нѣчто въ родѣ: «Собака!» — то — я вамъ уже сказалъ — и вы получите свою долю.
Поглядѣвъ еще разъ долгимъ взглядомъ на мистера Райдергуда, онъ повторилъ, хоть и суровымъ, но пониженнымъ тономъ, какъ будто дивясь такому совершенному олицетворенію зла: «Какой вы лжецъ!» и, кивнувъ раза два головой послѣ этого комплимента, вышелъ изъ лавки. Но прежде, чѣмъ уйти, онъ ласково пожелалъ доброй ночи миссъ Плезантъ.
Снискивающій себѣ пропитаніе въ потѣ лица своего честный человѣкъ стоялъ въ состояніи, близкомъ къ столбняку, пока рюмка съ отбитой ножкой и недопитая бутылка не пробрались въ его сознаніе. Почуявъ ихъ въ своемъ сознаніи, онъ оттуда препроводилъ въ желудокъ. Покончивъ съ этимъ дѣломъ, онъ очнулся съ безошибочнымъ убѣжденіемъ, что единственной причиной случившагося была «бабья трескотня». Поэтому, чтобы не оплошать въ отправленіи своихъ родительскихъ обязанностей, онъ запустилъ въ Плезантъ парой матросскихъ сапоговъ. Бѣдняжка, думая увернуться, нырнула головой въ воздухъ и заплакала, утираясь волосами, точно носовымъ платкомъ.
XIII
Соло и дуэтъ
Когда незнакомецъ вышелъ изъ лавки въ темноту и грязь Лощины Известковаго Амбара, вѣтеръ дулъ такъ сильно, что чуть не втолкнулъ его обратно въ лавку. Двери хлопали; пламя въ фонаряхъ колыхалось и чуть что не гасло; вывѣски гремѣли; вода, вырываемая бурей изъ канавъ, дождемъ разлеталась во всѣ стороны. Незнакомецъ, равнодушный къ ненастью, даже предпочитавшій его хорошей погодѣ за то, что оно очищаетъ улицы отъ народа, поглядѣлъ кругомъ пытливымъ взглядомъ. «Да, мнѣ знакомы эти мѣста», сказалъ онъ про себя. «Я ни разу не бывалъ здѣсь съ самой той ночи и никогда не бывалъ прежде, но все-таки узнаю мѣсто… Ну-ка, дай Богъ памяти: въ какую же это сторону мы свернули, когда вышли изъ лавки? — Мы свернули направо… да, такъ… какъ я и сейчасъ повернулъ. А дальше не могу припомнить… Не по этому ли переулку мы шли? Или, можетъ быть, вонъ потому»?
Онъ попробовалъ пройти по тому и но другому, но и тотъ, и другой въ одинаковой степени сбивали его со слѣда, и, блуждая по нимъ, онъ пришелъ на прежнее мѣсто. «Я помню высунутые изъ верхнихъ оконъ шесты и бѣлье, развѣшанное на нихъ для просушки; помню какой-то низенькій трактиръ, за нимъ — глухой переулокъ и долетавшіе оттуда звуки визгливой скрипки и топотъ ногъ. Но все это есть и въ этомъ, и въ томъ переулкѣ. Больше у меня ничего не осталось въ памяти, кромѣ стѣны, темнаго входа, поворотовъ узенькой лѣстницы и комнаты, въ которую мы наконецъ вошли».
Онъ пробовалъ пройти по другому направленію, но и тутъ ничего не могъ разобрать: слишкомъ много было похожихъ стѣнъ, темныхъ входовъ, узенькихъ лѣстницъ и домовъ. И, какъ большинство сбившихся съ дороги людей, онъ описывалъ все новые круги и опять приходилъ на прежнее мѣсто.
«Мнѣ это очень напоминаетъ разсказы о побѣгахъ изъ темницъ (я, помнится, читалъ когда-то такой разсказъ), когда небольшое пространство въ какихъ-нибудь нѣсколько сажень впереди представляется бѣглецамъ въ ночной темнотѣ огромнымъ пустыремъ, по которому они блуждаютъ, какъ бы повинуясь какому-то непонятному закону природы».
Онъ уже не былъ теперь тѣмъ человѣкомъ съ мочальнаго цвѣта волосами и бакенбардами, какимъ его видѣла миссъ Плезантъ, и, все еще оставаясь въ той же матросской верхней курткѣ, сдѣлался такъ похожъ на безслѣдно пропавшаго мистера Юлія Гандфорда, какъ никогда еще ни одинъ человѣкъ въ мірѣ не былъ похожъ на другого. Онъ положилъ свои щетинистые волосы и бакенбарды въ боковой карманъ своей куртки, пользуясь благопріятной минутой, когда вѣтеръ разогналъ всѣхъ прохожихъ. И въ эту же самую минуту онъ превратился въ секретаря мистера Боффина, потому что и Джонъ Роксмитъ, въ свою очередь, походилъ на безслѣдно пропавшаго мистера Юлія Гандфорда, какъ никогда ни одинъ человѣкъ не походилъ на другого.
«Мнѣ, видно, не найти путеводной нити, которая привела бы меня къ мѣсту моей смерти», продолжалъ онъ свой монологъ. «Впрочемъ въ этомъ нѣтъ теперь большой нужды. Но разъ ужъ я отважился пробраться въ эти края, мнѣ бы хотѣлось прослѣдить хоть часть пути».
Съ этими странными словами, отказавшись отъ поисковъ дома, онъ вышелъ изъ Лощины Известковаго Амбара и направился въ другую сторону, выбравъ путь мимо церкви. Онъ остановился у желѣзныхъ воротъ церковной ограды и заглянулъ въ нее. Потомъ поглядѣлъ вверхъ на высокую колокольню, какъ она, точно гигантское привидѣніе, сопротивлялась вѣтру, поглядѣлъ вокругъ, на бѣлые надгробные памятники, напоминавшіе мертвецовъ въ бѣлыхъ саванахъ, и, прислушавшись къ бою часовъ, насчиталъ девять ударовъ.
«Темною, бурною ночью смотрѣть на кладбище и чувствовать себя такимъ же лишнимъ между живыми людьми, какъ эти мертвецы, — мало того: знать, что ты умеръ и погребенъ, какъ они, — это немногимъ смертнымъ дано испытать. Никакъ не могу привыкнуть къ этому чувству. Душа, когда-то бывшая человѣкомъ, едва ли почувствовала бы себя болѣе одинокой, незримо блуждая среди живыхъ людей.
„Но это еще только невещественная, такъ сказать, сторона положенія. Оно имѣетъ и свою реальную сторону, до того запутанную, до того трудную, что я хоть и ломаю надъ ней голову изо дня въ день, а все никакъ не могу додуматься до конца. Ну-ка, попробую додумать все до конца теперь, по дорогѣ. Я сознаю, что избѣгаю этого, какъ и многіе люди. Пожалуй, даже большинство изъ насъ избѣгаетъ думать о своемъ положеніи, и именно о тѣхъ его сторонахъ, гдѣ оно обставлено наибольшими затрудненіями. Ну что жъ, попытаюсь принудить себя… Не уклоняйся, Джонъ Гармонъ, не уклоняйся! Додумай все до конца…
„Когда я вернулся въ Англію — на родину, съ которой у меня не было иной связи, кромѣ самыхъ печальныхъ воспоминаній, — вернулся, привлеченный отыскавшимъ меня заграницей извѣстіемъ о моемъ богатомъ наслѣдствѣ, я вышелъ на берегъ со страннымъ чувствомъ страха и отчужденія: я боялся ожидавшихъ меня здѣсь отцовскихъ денегъ, боялся памяти отца, боялся, что мнѣ навяжутъ купленную на его деньги жену, боялся непонятнаго желанія отца устроить этотъ бракъ, боялся, что мною овладѣетъ, что мной уже овладѣваетъ духъ скряжничества, что во мнѣ можетъ ослабѣть признательность къ двумъ благороднымъ, честнымъ друзьямъ, которые были единственнымъ солнечнымъ лучемъ въ моей безотрадной дѣтской жизни и въ жизни моей несчастной сестры. Я воротился съ робостью въ душѣ, съ недоумѣніемъ, страшась себя самаго, страшась людей, помня, что богатства отца не принесли ничего, кромѣ несчастій… Теперь постой, Джонъ Гармонъ, отвѣть себѣ прежде, правиленъ ли ходъ твоихъ мыслей? Не пропустилъ ли ты чего-нибудь? — Нѣтъ, кажется, ничего.
«На кораблѣ третьимъ подшкиперомъ служилъ Джорджъ Ратфутъ. Я ничего не зналъ о немъ. Я узналъ его имя всего за недѣлю до отплытія, и узналъ только потому, что одинъ изъ приказчиковъ корабельнаго агента назвалъ меня: „Мистеръ Ратфутъ“. Случилось это такъ: я пришелъ на корабль взглянуть, какъ подвигаются приготовленія къ отъѣзду, и этотъ приказчикъ, подойдя ко мнѣ сзади въ то время, когда я стоялъ на палубѣ, тронулъ меня за плечо, сказавъ: „Мистеръ Ратфутъ, взгляните“ и указалъ на какія: то бумаги, которыя держалъ въ рукѣ. Мое же имя стало извѣстно Ратфуту черезъ день или два, когда другой приказчикъ (корабль стоялъ еще въ гавани), точно такъ же, подойдя къ нему сзади, обратился къ нему, назвавъ его „мистеромъ Гармономъ“. Должно быть, мы походили другъ на друга, но только ростомъ и сложеніемъ, а не лицомъ; я думаю, что даже и въ этомъ отношеніи сходство не оказалось бы поразительнымъ, если бы насъ поставить рядомъ и сравнить.
