Лесли Хартли - По найму
Это было три года назад. Вообще-то Клариса ничего... Надо как-нибудь ее проведать.
* * *Между тем, оказываясь на Саут-Холкин-стрит и проезжая мимо дома леди Франклин, он неизменно сбавлял скорость и заглядывал в окна. В потемках вырисовывались очертания люстры, торшера, зеркала. Где-то должен быть и диван, на котором, закинув руки за голову, возлежит леди Франклин, но он не видел ни дивана, ни художника, — сидит небось спиной к окну, впившись хищным взглядом в фигурку на диване. А может, остановиться, подойти поближе и спокойно все разглядеть? Ведь на окнах нет штор. Но вдруг они устроили себе перерыв, она стоит у окна и увидит его? Да нет же, какая чепуха! Зачем ей отдыхать, она и так позирует лежа, а кроме того, далеко не факт, что она его узнает: скорее всего, она забыла, как он выглядит. А что, если как раз в этот момент она выйдет на улицу — чтобы сесть в заказанный автомобиль, к другому шоферу? Тут на душе у него начинали скрести кошки, казалось, что дом вот-вот рухнет и погребет его под своими руинами, и он прибавлял скорость и мчался прочь — к открытым светлым пространствам Белгрейв-сквер.
Но и там — на одной из самых неподвластных переменам лондонских площадей — ему не удавалось обрести душевного равновесия под привычной защитой бесстрастия и враждебности к окружающему миру, за годы войны и службы в армии превратившихся в непроницаемую оболочку, оберегающую его «я». Но теперь в этой броне образовалась брешь, через которую он сам нанес себе страшный удар. Да, сам того не подозревая, он ранил себя оружием нежным, как одуванчик, — мечтой.
Не раз он вдруг сворачивал с нужного ему маршрута, делал большой крюк и оказывался на Саут-Холкин-стрит: проезжая знакомый дом, он иногда заглядывал в окна, а иногда гнал машину, глядя прямо перед собой.
ГЛАВА 17
Уже дважды он сначала заезжал за Хьюи в его мастерскую в Челси, а потом они ехали в Кэмден-Хилл за его спутницей. На сей раз, однако, пунктом отправления был Кэмден-Хилл. Как всегда, Ледбиттер подал машину минута в минуту, но Констанция уже ждала его на улице.
— Добрый вечер, — приветствовала она Ледбиттера, опустив обращение, так как не знала его фамилии.
— Добрый вечер, мадам, — отозвался Ледбиттер.
— Не правда ли, прекрасный вечер? — воскликнула Констанция. Ничего особенного в вечере не было, просто у нее было прекрасное настроение.
— Обещали дождь, — сообщил Ледбиттер, прослушавший по радио прогноз погоды.
— Они вечно ошибаются.
И снова в голосе такая радость, словно все ее мечты разом сбылись.
— Это точно, — согласился Ледбиттер, который вообще редко противоречил клиентам.
Констанция села на заднее сиденье, и они поехали. У дверей мастерской Хьюи Ледбиттер позвонил, но ему никто не открыл.
— Вообще-то он редко опаздывает, — сказала Констанция. — Наверное, что-то его задержало.
Пытаясь настроиться на долгое ожидание, она все глубже забивалась в угол машины, словно надеясь тем самым загнать свое нетерпение подальше, но нетерпение все-таки взяло верх: решив выйти из машины, Констанция впопыхах схватилась за ручку, которой открывают окно. Совершенно растерявшись, она стала лихорадочно дергать за обе ручки, но без толку. Наконец, на помощь подоспел Ледбиттер и распахнул дверцу. Констанция застыла на тротуаре, вглядываясь в даль.
— Кажется, он должен появиться оттуда, — бормотала она скорее себе, чем Ледбиттеру. — Ну почему его нет?!
Ледбиттер смотрел в ту же сторону. Он сильно недолюбливал Хьюи. Хам, наглец, самоуверенный хлыщ! Констанция тоже не вызывала у него восторга, хотя ему и нравилось, как ловко она умела поддеть своего драгоценного Хьюи. Но его дело сторона, все равно счетчик работает, так что Бог с ним, с Хьюи. Еще недавно он бы очень удивился, что один человек может сходить с ума в ожидании другого — особенно такого, как Хьюи, но теперь он вдруг заразился беспокойством Констанции и сочувственно произнес:
— Когда ждешь, время тянется очень медленно. Как говорится, кто над чайником стоит, у того он не кипит.
— Вы правы, — ответила Констанция. — Я редко беспокоюсь, когда кто-то опаздывает, — всякое бывает, но он обычно не заставляет себя ждать.
Она вглядывалась в даль с такой пристальностью, словно надеялась притянуть Хьюи взглядом, как магнитом.
— Наверное, он возьмет такси, — предположил Ледбиттер.
— Он никогда не ездит на такси — во всяком случае, раньше не ездил. Может быть, это глупо, но я начинаю волноваться.
Тревожное ожидание повисло в воздухе, заполнив собой пустынную улицу. Констанция выпрямилась и даже слегка откинулась назад, чтобы лучше видеть.
— Вам будет гораздо удобнее в машине, мадам, — сказал Ледбиттер. — Вы садитесь, а я постою и скажу вам, когда он появится.
Констанция послушно села в машину, а Ледбиттер заступил на вахту. Первый, самый острый приступ тревоги уже прошел и нетерпение Констанции стало сменяться апатией, как откуда ни возьмись возникло такси, и не успела она понять, что к чему, перед ней стоял Хьюи.
— Так! — воскликнула она, тщетно пытаясь скрыть радость. — Хорошо же ты обращаешься с дамой.
— Виновата другая дама, — отозвался он и небрежно поцеловал ее.
— Я так и думала, — сказала Констанция. — Кто же моя счастливая соперница?
— Сейчас все расскажу, — отозвался Хьюи. — Только сначала давай решим, где мы сегодня обедаем.
Остановились на отеле в Ричмонде.
— Ну, а теперь выкладывай, кто эта сирена?
— Попробуй угадать.
— Я плохо разбираюсь в тонкостях твоей интимной жизни.
— Эрнестина.
— Ах, Эрнестина, — разочарованно протянула Констанция. — Ты все еще пишешь ее портрет?
— Заканчиваю.
— Но неужели ты до сих пор работал? — удивилась Констанция. — Ведь уже совсем стемнело.
— Мы с ней немножко выпили.
— Она в состоянии сделать мартини?
— Я предпочитаю более сухие...
— Более крепкие, ты хотел сказать?
— Если угодно.
— Она в восторге от портрета? — как бы между прочим осведомилась Констанция.
— По-моему, да.
— Не слышу уверенности. Мне бы он понравился?
— Ты бы сказала, что я ей льщу.
— Скорее всего... Но она-то довольна?
— Безумно.
— Господи, Боже мой, ох уж эти милые женщины! Нет, она положительно прелесть, хоть и глупа, как гусыня.
— Все милые люди таковы.
— В глазах дешевых циников.
— Во всяком случае, эта гусыня несет золотые яйца.
— И в восторге не только от портрета, но и от его автора?
— Пожалуй.
— Бедняжка! В наши дни наивные женщины редкость, но тебя можно поздравить с удачной находкой. Где ты ее откопал? Что для этого сделал?
— По сути дела ничего... ровным счетом ничего.
— У меня перед глазами этот диван, на нем Эрнестина, — сказала Констанция. — Совершенно неподходящая для нее поза, правда? Она должна стоять. Как колонна. Кстати, ты давно трудишься над этим портретом?
— Недели две-три.
— Стало быть, скоро вашей идиллии конец?
— Она не хочет, чтобы наступил конец.
— Не хочет?
— Нет. Она хочет выйти за меня замуж.
Наступило молчание, во время которого Ледбиттер уловил какое-то дребезжание, причины которого остались ему непонятны.
— Ты хочешь сказать, — наконец выдавила из себя Констанция, — что она сделала тебе предложение?
— Мы говорили о деньгах, — ответил Хьюи, — о том, как они разделяют людей, заставляют их соблюдать дистанцию...
— Первый раз об этом слышу, — удивилась Констанция. — Такое бывает?
— Бывает... Она сказала, что деньги создают барьер между теми, кто любит друг друга. В ее жизни однажды уже был такой случай. Она не уточнила, что именно имела в виду, только сказала, что из-за этого кто-то сильно пострадал. «И я не хочу, чтобы это повторилось», — прибавила она.
— Ну, а ты что?
— Я сказал: «Конечно, конечно. Но кто может пострадать на этот раз?» И она ответила: «На этот раз я!»
— Ну, а ты что?
— Я не мог взять в толк, к чему она клонит, хотя кое-какие подозрения возникли. Мне совершенно не хотелось ее ни о чем расспрашивать, но и молчать было нельзя. Продолжать работу я уже не мог: она нарушила позу и вообще встала с дивана. Поэтому я тоже встал.
— А когда вы оба оказались в вертикальном положении, то....
— Я не мог взять в толк, что с ней происходит, хотя и понимал, что все это для нее очень важно. Я подошел к ней. Она чуть попятилась, а я спросил: «Вы не хотите, чтобы я продолжал работу над портретом?» Вопрос был, конечно, дурацкий, но...
— Но давал ей неплохой предлог для того, чтобы поговорить с тобой по душам?
— Пожалуй, что так. Помолчав, она сказала: «Хочу, очень хочу, но только не сейчас». Она вся дрожала, и я подошел к столику и чего-то ей налил, кажется, бренди. Она отпила, поперхнулась и закашлялась. Но все-таки заставила себя выпить бокал до дна, а затем посмотрела на меня и спросила: «А почему вы ничего не пьете?» Я несколько смутился и пошел сделать себе мартини: я понимал, что ей не хотелось, чтобы ее видели в таком состоянии. Но я не мог пить один — в конце концов, я был у нее в гостях. Поэтому я немного помолчал и спросил: «Так за что же мне выпить?» И она сказала: «За любовь».
