Готфрид Келлер - Мартин Заландер
— Перестань, милая! — рассмеялся Заландер. — Откуда этакие причуды? Ты никак становишься ученой дамой, вырабатываешь мебельную психологию?
— Оставь, — сказала она, — мне не до шуток!
Зетти и Нетти охотно предоставили матери свободу действий, чтобы не охладить добрых ее намерений; ведь своими поступками она напоминала молоденькую девушку, которая, вдруг наткнувшись на своих давних кукол, мечтательно начала в них играть. И выглядела г-жа Мария при этом так, будто мешать ей ни в коем случае нельзя, дабы не разбудить всем известный секрет ее огорчения.
У дочерей хватало других забот, они ломали голову над вопросом, кого пригласить на свадьбу. Что оба свадебных торжества должно соединить в одно, как бы вытекало из самого характера незаурядной истории этих бракосочетаний и справедливо венчало любовную повесть, возмещая выстраданные невзгоды. Однако ж семейство Заландер не имело широких дружеских и общественных связей — во-первых, по причине своих переменчивых судеб, а во-вторых, по причине политической деятельности Заландера. Состоятельные дельцы и подобные им персоны, которые выходят из благоразумно-осмотрительных рядов прежних сподвижников и вместе с всколыхнувшимися массами устремляются вперед, слывут у означенных былых сподвижников по меньшей мере подозрительными и ненадежными чудаками, для коих устоявшийся государственный строй — этакий мяч в игре страстей и честолюбий; отсюда неизменно проистекает ослабление близких контактов, тогда как общее уважение уже в силу деловой полезности сохраняется. Во всяком случае, именно так Мартин Заландер оправдательно объяснял своей семье затруднительность, обнаружившуюся при выборе свадебных гостей. У дочерей между тем не осталось вовсе никаких «задушевных» подруг. И в означенных обстоятельствах отец несколько времени подумывал сделать эту свадьбу праздником свободомыслящих масс и пригласить побольше демократов с женами, каковые вкупе с ожидаемой родней семейства Вайделих явят собою живописное зрелище, этакую квинтэссенцию народа. Но жена сумела отговорить его от этой затеи, и он согласился, что, пожалуй, не очень-то хорошо превращать свадьбу в партийно-политический праздник, который может обернуться неизвестно чем. Дочерям тоже не хотелось устраивать из своего завоеванного счастья публичный спектакль.
Тем больше невестам хотелось заручить на свадьбу братца Арнольда. Вместе с родителями они написали ему в Англию письмо, после того как он откликнулся на первое сообщение о помолвке коротким поздравлением, лишенным какой бы то ни было шутливости.
В ответ на приглашение, посланное от всех четверых, от Арнольда наконец-то пришло письмо. «Дорогой отец! — писал он. — Ваше настоятельное общее приглашение приехать на свадьбу, разумеется, порадовало мое сыновнее и братское истинно заландеровское сердце, и мне вправду огорчительно, что я вынужден отклонить удовольствие, какое мог бы получить. Возможно, и милые сестры сочтут неучтивым мое самовольное решение о том, что мне должно; однако ж я не могу из-за свадьбы внезапно прервать свое пребывание здесь, ведь велика вероятность, что, очутившись дома, я, как нередко бывает, более сюда не вернусь. Милая матушка, которая — я говорю это, никоим образом не желая возбуждать ревность, — занимает в моем сердце особенное положение, определенно меня поймет!
Дорогой отец! Должен тебе признаться, что занимаюсь здесь не юриспруденцией, как было условлено, а английской историей, где «при желании», как говорят в Мюнстербурге, всегда можно сыскать толику юриспруденции. Конечно же я знаю, вовсе не обязательно ехать в те страны, чью историю намерен изучать; но, коль скоро довелось там оказаться, можно на месте, среди людей, пройти наглядное обучение, пренебрегать коим отнюдь не стоит.
Перейду теперь непосредственно к тому, что со всем этим связано и что я должен тебе изложить. До сих пор ты желал, чтобы по возвращении домой я немедля приступил к юридической практике и одновременно начал участвовать в политической жизни. С твоего согласия, я бы хотел действовать несколько иначе. Занятия юриспруденцией я по мере сил продолжу, но более чем когда-либо ощущаю живейшую тягу посвятить себя историческим штудиям и представляю себе это следующим образом. Наши средства позволят мне несколько времени жить на родине свободным и независимым ученым, а чтобы я не совсем даром ел свой хлеб, можно бы, верно, соединить это с выполнением тех или иных функций в твоей коммерческой фирме. Я ведь и раньше делал для тебя кой-какую конторскую работу. Коли из меня мало-помалу выйдет сносный коммерсант, то некоторая ученость оному отнюдь не повредит, и на крайний случай вопрос о будущем твоей фирмы опять-таки будет до поры до времени решен. Другими словами: молодой юрист работает, согласно потребности и обстоятельствам, в торговом доме своего отца, а попутно занимается для себя историей, дабы лучше разобраться в происходящих ныне исторических событиях, сравнить их масштабы и выявить ценности, их определяющие».
— Что это, черт побери? — воскликнул Мартин Заландер, прервав чтение и безуспешно размышляя о смысле последней фразы; затем стал читать дальше:
«Куда я клоню? — спросишь ты. Сию минуту дам тебе ключ. В Г. я общался с несколькими соотечественниками, которые весьма любили обсудить политические обстоятельства на родине и обменяться полученными новостями, снабжая оные учеными комментариями. Одного из них, уроженца кантона X., навестил отец, направлявшийся на морской курорт. Старый господин провел с сыном и с нами целый вечер, слушал наши разговоры и вскоре оказался в них вовлечен. Услыхав иные нетерпеливые и скороспелые суждения, а следом вывод, что устранить означенный недостаток, по-видимому, сумеет лишь новое поколение законодателей, то бишь свежие силы, старик усмехнулся и заметил, что, как ему известно по собственному опыту, дело тут не в нехватке свежих сил, которые ввиду общечеловеческих судеб и без того непрерывно добавляются, а, напротив, в более осмотрительном, более настойчивом развитии уже созданного. И для наглядного примера рассказал, что трижды был свидетелем тому, как после энергичного переворота сыновья людей, совершивших его и находящихся в расцвете лет, учинили комплот, словно школяры, и сговорились в свой черед устроить совсем другое. Сами не зная, каким, собственно, должно быть это неслыханное другое, они впоследствии действительно сдержали слово, будто дали друг другу клятву на Рютли,[11] и весь свой срок вносили путаницу и хаос в священное законодательство, а затем собственные их отпрыски, сиречь новое поколение, принесли такую же клятву и поспособствовали их уходу с должности или, во всяком случае, с большим шумом попытались это осуществить. В таком свете, сказал он, прогресс есть лишь слепая гонка навстречу гибели — так жужелица бежит по круглой столешнице и, очутившись на краю, падает на пол либо в лучшем случае бежит вдоль края, описывая круги, а не то поворачивает и бежит вспять, где опять же натыкается на противоположный край. Закон природы гласит: всякая жизнь, чем неугомоннее она проживается, тем скорее истощается и погибает; вот почему, юмористически заключил старый господин, коли народ до срока заезживает последнюю логику, крупица коей в нем сохранилась, а тем самым и себя, то лично он никак не может полагать это разумным средством продления жизни.
Наставительная речь старого господина немало нас озадачила, однако отнеслись мы к ней с уважением, ведь не могли не признать правдивость сказанного, поскольку сами в юности наблюдали подобные вещи, и посмеялись ее остроумию.
Позднее я неоднократно обсуждал с одним из довольно близких друзей эту беседу, и политические события на родине мы стали оценивать скорее с позиций старого господина. Словом, в конечном счете решили в противоположность молодым мятежным школярам не объявлять себя новым поколением, а без шума приносить пользу всегда, как скоро возникнет необходимость, служить родине и помогать ей. Думать об общем деле надобно постоянно, а вот болтать — нет.
Дорогой отец! Вот, стало быть, таково умонастроение, на основе коего я составил вышеизложенные планы и рассчитываю осуществить оные, коль скоро ты благоволишь терпеть в доме сына в подобном облике. Ту дань, какую всякое семейство обязано отдать общественной жизни, ты платишь своею персоной столь безупречно, что я еще долго могу спокойно продолжать образование в тени твоего примера!»
Мартин отложил пространное письмо на свою конторку, затем снова взял в руки, повертел так и этак и сказал:
— Что это значит? Он шутит или пишет всерьез? История! И что еще за старый господин с жужелицей на столе, которую он уподобляет прогрессу? Погодите, я догадываюсь: я не иначе как родил на свет молодого доктринера! Он знает, что я человек прогрессивный, и подсовывает мне эту жужелицу! Сплошь доктринерская критика, и байка про старикана в конце концов явная выдумка! Впрочем, едва ли, для этого он слишком честен и серьезен. В сущности, если он хочет помочь в делах, то я конечно же только рад, доктор права фирме не повредит. Историческое доктринерство в политике у него пройдет, как только он втянется в дело. Масштабы происходящих исторических событий и ценности, их определяющие! Какова проницательность! Он что, решил запекать разбитые яйца с термометром в сковородке? Ладно, пусть, лишь бы знал что-нибудь путное, тогда можно в конце концов отучить его от каких-то вещей, коли он сам об этом не думает! Насчет независимого ученого и коммерсанта, который действует, сообразуясь с необходимостью в его помощи, мысль все ж таки недурная и выглядит неплохо, тем более что легко осуществима. В самом деле, она все больше мне нравится! А что он там еще пишет? Хочет еще годик попутешествовать, коли возможно! Почему бы нет? В молодости я бы тоже не отказался попутешествовать ради образования, если б мог! Позднее-то мне, конечно, пришлось поездить, и далеко, только вот из-за бесконечных хлопот я ничего почти не видел, надо было думать о жене — и детях.
