Л Н. Толстой - Полное собрание сочинений. Том 17
5) Земско-министерское ведомство определяет одну меру вознаграждения, довольно высокую, и произвольно увеличивает прибавку от земства; — народ требует наивозможнейшей экономии и распределяет вознаграждение так, чтобы оно платилось прямо теми, чьи дети учатся.
Кажется, излишне распространяться о том, в какой мере ясно выражается в этих требованиях здравый смысл народа, в противуположность тому искусственному устройству, в которое при самом его нарождении уже пытаются заковать дело народного образования. Но кроме этого, чувство справедливости невольно возмущается против такого порядка вещей. Посмотрите, что собственно делается. Народ почувствовал потребность образования и начал действовать к достижению своей цели. Кроме всех налогов, которые он платит, он наложил сам на себя налог для образования, т. е. стал нанимать учителей. Что же мы сделали? «А, ты платишь еще, — сказали мы. — Постой же, ты глуп, груб. Давай деньги, мы тебе устроим это лучше».
Народ отдал деньги (как я говорил, во многих земствах сбор на училища прямо обратили в налог). Взяли деньги и устроили ему образование.
Я не повторяю о том, что устроено образование искусственное, но как устроили самое дело? В Крапивенском уезде 40.000 душ, считая и девочек, по последней ревизии. На 40.000 душ, по таблице Буняковского распределения 10.000 православного населения по возрастам за 1862 г., мужского пола от 6 до 14 лет должно быть 1.834, женского пола — 1.989; итого 3.823 на 10.000. По моим же наблюдениям — более этого, вероятно, от прибыли населения, так что среднее число учащегося населения смело можно положить в 4.000. В школе средним числом бывает в больших центрах 60 учащихся, в малых же центрах от 10 до 25. Для того чтобы все учились, нужны школы в большей половине населения в малых центрах по 10, 15 и 20 учеников, так что норма училища, по моему мнению, не более 30 человек. Сколько же нужно училищ на 16.000? — 16.000 делим на 30 = 530 училищ. Положим, что хотя при открытии школ поступят все ученики от 7 до 15-летнего возраста, но что не все они будут ходить в продолжение всех 8-ми лет; скинем со счетов 1/4 часть, т. е. 130 училищ и, следовательно, 4.200 учащихся. Положим, школ 400. Устроено только 20 училищ. Земство дает 2.000 руб., прибавило 1.000, стало 3.000. С крестьян собирается, с некоторых по 15 к. с души, около 4.000. На постройки училищ идет 700 руб., на педагогические курсы в один год издержано 1.200 руб. Но положим, что земство будет действовать совершенно просто и разумно, не тратя на курсы и другие пустяки; положим, что со всех крестьян будет собирать по 15 к. нового училищного налога; какая же будущность этого дела? С крестьян 6.000, с земства 3.000, итого 9.000. Положим, что прибавится еще 10 школ. 9.000 только в обрез достанет на поддержание этих школ, и то только в том случае, если училищный совет будет действовать в высшей степени разумно и экономно. Следовательно при земской администрации 30 школ на 40.000 душ есть высший предел того, до чего может достигнуть распространение школьного дела в уезде. И этого предела может достигнуть школьное дело только в том случае, если все крестьяне наложат на себя налог в 15 к. с души, чтò весьма сомнительно, если распоряжение этими деньгами будет в руках не крестьян, а земства. Я не говорю о возможной со стороны земства прибавке к 3.000, потому что и эта прибавка в 3.000 рублей частью лежит на тех же крестьянах, с другой стороны, ничем не обеспечена и составляет совершенно случайное средство. Итак, чтобы привести дело народного образования в то положение, в котором оно должно быть, т. е. чтобы на 40.000 душ было 400 училищ, и чтобы школы не были игрушкой, а отвечали на действительную потребность народа, нет другого выхода, как наложить на крестьян не 15 к., а 3 р. с души, с тем чтобы составилась та необходимая сумма в 300 руб. на училище. Да и тогда я не вижу причины, почему устроилось бы столько школ, сколько нужно. Разве мы не видим, что теперь, когда самое простое арифметическое вычисление показывает, что одно средство для преуспевания школ есть упрощение приемов, простота, дешевизна устройства школы, педагоги, как будто на пари, выдумывают, как бы потруднее, посложнее, подороже (и не могу не прибавить — похуже) придумать обучение? У гг.. Бунакова и Евтушевского я насчитал на 300 руб. учебных пособий, по их понятию, совершенно необходимых для устройства первоначальной школы. А в педагогических кружках только и речи, чтобы готовить в семинариях учителей, таких усовершенствованных, что его и за 400 руб. не наймешь в деревню. На том пути усовершенствований, на каком стоит педагогия, для меня совершенно очевидно, что если бы собрали с уезда 120.000 руб., педагоги нашли бы им место и в 20 училищах, с подвинчивающимися столами, семинариями для учителей и т. п. Разве мы не видели, что в Крапивенском уезде закрыли 40 школ, и те, которые закрыли, вполне уверены, что они подвинули этим школьное дело, так как у них теперь 20 школ хороших? И замечательнее всего, что те, кто заявляет эти требования, нимало не заботятся ни о том, нужно ли это тому народу, для которого они всё это готовят, ни еще менее, кто за это будет платить? Но земства так затуманены всеми этими требованиями, что не видят простого расчета и простой справедливости. Точно человек попросил бы меня купить для него в городе 2 пуда муки на месяц, а я бы на этот рубль купил ему коробку вонючих конфект и еще упрекал бы его в невежестве за то, что он недоволен.
Следуя своему правилу, что критика должна указывать на то, каким должно быть то, чтò нехорошо, постараюсь указать на то, как должно бы быть устроено школьное дело, для того чтобы оно не было игрушкой и имело будущность. Ответ — тот же, как и на первые два вопроса, — свобода. Нужно предоставить народу свободу устраивать свои школы, как он хочет, и вмешиваться в самое дело устройства школ как можно меньше. Только при таком взгляде на дело уничтожатся тотчас главные препятствия к распространению школ, которые казались непреодолимыми. Главные препятствия — недостаточность средств и невозможность увеличить их. На первое народ отвечает тем, что он употребляет всевозможные меры, чтобы школы обходились дешево; на второе народ отвечает, что средства всегда найдутся, был бы он сам хозяин, а только на заведение того, чего ему не нужно, прибавлять средств он не согласен. Существенное различие взгляда народа и взгляда земско-министерского ведомства состоит в следующем: 1) По мнению народа, нет никакой одной определенной нормы и формы школы, вне и ниже которой школа уже непризнаваема, как это предполагает земско-министерское ведомство; школа может быть всякая: и самая лучшая, дорогая, и самая плохенькая, дешевая; но и в самой плохенькой можно научиться грамоте и пользоваться ею, и как на богатый приход назначают получше попа и церковь строят побогаче, так и на богатое село можно получше устроить школу, а на бедное похуже; но как молиться можно одинаково и в богатом и в бедном приходе, так точно и учиться. 2) Народ считает для своего образования первым необходимым условием равномерное, по всем одинаковое разлитие образования, хотя в самой низшей степени, а потом уже предполагает дальнейшее, опять же равномерное поднятие образования. Земско-же-министерское ведомство как будто считает нужным дать некоторым счастливцам избранным, 1/20 всех, образование, как образчик того, как оно хорошо. 3) Различие то, что земско-министерское ведомство, или не умея, или нарочно не желая считать, подняло всё школьное дело на такую высокую, дорогую, совсем чуждую народу ступень, что при той высокой цене, в которую обходится образование, не предвидится никакого выхода из этого положения, и число учащихся никогда не может увеличиться; народ же, умея считать и заинтересованный в этом счете, вероятно, уже давно сделал тот расчет, про который я говорил, и ясно как день видит, что эти дорогие школы, обходящиеся рублей по 400 на каждую, хотя, может быть, и хороши, но не те, какие ему нужны, и всеми средствами старается уменьшить расходы своих школ.
Как же поступить, что же делать земствам теперь для того, чтобы дело это не было игрушкой и забавой, а имело будущность? — Сообразоваться с требованиями народа и сколь возможно более удешевлять, освобождать формы школы и предоставлять обществам наибольшую власть в устройстве школ.
Для этого нужно, чтобы земства отказались совершенно от распределения сборов на училища и распределения училищ по местностям, а предоставили бы это распределение самим крестьянам. Определение платы учителю, наем, покупка или постройка дома, выбор места и самого учителя — всё это должно быть вполне предоставлено крестьянам. Земство, т. е. училищный совет должен только просить общества сообщить ему о том, где и на каких основаниях устроены училища, и не с тем, чтобы, узнавши, запрещать эти школы, как это делается теперь, но с тем, чтобы, узнавши про условия существования училища, прибавлять (если условия эти согласны с требованиями совета) от земства в пособие основавшемуся училищу известную, раз определенную долю того, сколько училище стоит обществу: половину, треть, четверть, смотря по количеству училищ и средствам и желанию земства. Так, напр., одна деревня в 20 душ нанимает прохожего на зиму за два рубля в месяц учить ребят. Училищный совет, т. е. доверенное от него лицо, о котором скажу после, получив о том сведение, выписывает прохожего к себе, расспрашивает его, чтò он знает, как учит, и если только прохожий хоть немного грамотен и ничего зловредного не представляет, назначает ему в прибавку ту долю, которая определена земством: половину, или треть или четверть. Точно так же училищный совет поступает и в отношении священно-церковно-служителя, нанятого обществом за 5 рублей в месяц, или учителя, нанятого за 15 руб. в месяц. Само собою разумеется, что так поступает училищный совет в отношении тех учителей, которых общества нанимают сами; но если общества обращаются к училищному совету, то он рекомендует им учителей на тех же условиях. Но при этом земство не должно забывать, что учителя не должны быть, как теперь, только в 200 руб.; училищный совет должен быть адресной конторой для учителя всякого рода и всяких цен, от одного рубля до 30 рублей в месяц. На постройки училищный совет ничего не тратит и ничего не прибавляет, так как это один из самых непроизводительных расходов. Но земство не должно брезгать, как это делается теперь, дешевыми учителями в 2, 3, 4, 5 рублей в месяц и помещениями в курных избах или переходными помещениями по дворам. Земство должно помнить, что первообраз училища, тот идеал, к которому должно стремиться, не есть каменный дом, железом крытый, с досками и партами, какие мы видим в образцовых училищах, а та самая изба, в которой мужик живет, с теми лавками и столами, на которых он обедает, — и не учитель в сюртуке и учительница в шиньоне, а учитель в кафтане и рубахе, или понёве и платке на голове, и не с сотней учеников, а с 5, 6 до 10. Земство не должно иметь пристрастий или антипатий к известным типам учителей, как это делается теперь. Теперь, например, в Тульском земстве есть пристрастие к типу учительниц из гимназий и духовных училищ, и бòльшая часть училищ в Тульском уезде заведуются ими. В Крапивенском уезде есть странная антипатия к учителям из духовенства, так что на уезд, в котором до 50 приходов, нет ни одного учителя из церковно-служителей. Земство при предложении учителей должно руководствоваться двумя главными соображениями: во-первых, чтобы учитель был как можно дешевле; во-вторых, чтобы он по своему воспитанию как можно ближе стоял к народу. Только благодаря противуположному взгляду на дело можно объяснить себе то, напр., непонятное явление, что в Крапивенском уезде (почти то же во всей губернии и в большинстве губерний) есть 50 приходов и 20 школ, и на все 20 школ нет ни одного учителя священно- или церковно-служителя, тогда как нет прихода, в котором бы не нашлись священник или дьякон, дьячок, их дочери, жены, которые не взяли бы на себя охотно учительское занятие за вчетверо меньшую плату, чем могут взять учителя или учительницы, из города приезжающие в деревню. Но мне скажут: каковы же будут эти школы с богомольцами, богомолками, пьяными солдатами, выгнанными писарями и дьячками? и какой возможен контроль над такими бесформенными школами? На это отвечу, во-первых, что учителя эти: богомолки, солдаты и дьячки — совсем не так совершенно дурны, как это вообще думают. В моей школьной практике я имел дело часто с учениками этих школ, и некоторые из них знали читать бегло и писать красиво и очень скоро бросали дурные привычки, вынесенные из этих школ. Мы все знаем грамотных мужиков, выученных в таких школах, и нельзя сказать, чтобы грамота эта была бесполезна или вредна. Во-вторых, отвечу, что учителя этого разбора бывают особенно дурны потому, что они совершенно заброшены в глуши и учат без всякой помощи и наставлений, и что теперь нет ни одного человека из старых учителей, который бы не сказал вам с сожалением, что он не знает новых приемов и учился сам на медные деньги, и что весьма многие из них, в особенности церковно-служители из молодых, весьма охотно готовы учиться новым приемам. Эти учителя не должны прямо быть отвергаемы, как абсолютно негодные. Между ними есть и худшие, и лучшие (и я видел из них очень способных). Их нужно сравнивать, выбирать лучших, поощрять, сводить их с другими, лучшими учителями и учить их, — чтò очень возможно и в чем именно должно состоять дело училищного совета.
