Лев Толстой - Анна Каренина
покорно.
Он говорил учтиво, почтительно, но так твердо и упорно, что она долго
не могла ничего ответить.
- Это дурно, что' вы говорите, и я прошу вас, если вы хороший человек,
забудьте, что' вы сказали, как и я забуду, - сказала она наконец.
- Ни одного слова вашего, ни одного движения вашего я не забуду никогда
и не могу...
- Довольно, довольно!- вскрикнула она, тщетно стараясь придать строгое
выражение своему лицу, в которое он жадно всматривался. И, взявшись рукой за
холодный столбик, она поднялась на ступеньки и быстро вошла в сени вагона.
Но в этих маленьких сенях она остановилась, обдумывая в своем воображении
то, что было. Не вспоминая ни своих, ни его слов, она чувством поняла, что
этот минутный разговор страшно сблизил их; и она была испугана и счастлива
этим. Постояв несколько секунд, она вошла в вагон и села на свое место. То
волшебное напряженное состояние, которое ее мучало сначала, не только
возобновилось, но усилилось и дошло до того, что она боялась, что всякую
минуту порвется в ней что-то слишком натянутое. Она не спала всю ночь. Но в
том напряжении и тех грезах, которые наполняли ее воображение, не было
ничего неприятного и мрачного; напротив, было что-то радостное, жгучее и
возбуждающее. К утру Анна задремала, сидя в кресле, и когда проснулась, то
уже было бело, светло и поезд подходил к Петербургу. Тотчас же мысли о доме,
о муже, о сыне и заботы предстоящего дня и следующих обступили ее.
В Петербурге, только что остановился поезд и она вышла, первое лицо,
обратившее ее внимание, было лицо мужа. "Ах, боже мой! отчего у него стали
такие уши?" - подумала она, глядя на его холодную и представительную фигуру
и особенно на поразившие ее теперь хрящи ушей, подпиравшие поля круглой
шляпы. Увидав ее, он пошел к ней навстречу, сложив губы в привычную ему
насмешливую улыбку и прямо глядя на нее большими усталыми глазами. Какое-то
неприятное чувство щемило ей сердце, когда она встретила его упорный и
усталый взгляд, как будто она ожидала увидеть его другим. В особенности
поразило ее чувство недовольства собой, которое она испытала при встрече с
ним. Чувство то было давнишнее, знакомое чувство, похожее на состояние
притворства, которое она испытывала в отношениях к мужу; но прежде она не
замечала этого чувства, теперь она ясно и больно сознала его.
- Да, как видишь, нежный муж, нежный, как на другой год женитьбы,
сгорал желанием увидеть тебя, - сказал он своим медлительным тонким голосом
и тем тоном, который он всегда почти употреблял с ней, тоном насмешки над
тем, кто бы в самом деле так говорил,
- Сережа здоров? - спросила она.
- И это вся награда, - сказал он, - за мою пылкость ? Здоров, здоров...
XXXI
Вронский и не пытался заснуть всю эту ночь. Он сидел на своем кресле,
то прямо устремив глаза вперед себя, то оглядывая входивших и выходивших, и
если и прежде он поражал и волновал незнакомых ему людей своим видом
непоколебимого спокойствия, то теперь он еще более казался горд и
самодовлеющ. Он смотрел на людей, как на вещи. Молодой нервный человек,
служащий в окружном суде, сидевший против него, возненавидел его за этот
вид. Молодой человек и закуривал у него, и заговаривал с ним, и даже толкал
его, чтобы дать ему почувствовать, что он не вещь, а человек, но Вронский
смотрел на него все так же, как на фонарь, и молодой человек гримасничал,
чувствуя, что он теряет самообладание под давлением этого непризнавания его
человеком.
Вронский ничего и никого не видал. Он чувствовал себя царем, не потому,
чтоб он верил, что произвел впечатление на Анну, - он еще не верил этому, -
но потому, что впечатление, которое она произвела на него, давало ему
счастье и гордость.
Что из этого всего выйдет, он не знал и даже не думал. Он чувствовал,
что все его доселе распущенные, разбросанные силы были собраны в одно и с
страшною энергией были направлены к одной блаженной цели. И он был счастлив
этим. Он знал только, что сказал ей правду, что он ехал туда, где была она,
что все счастье жизни, единственный смысл жизни он находил теперь в том,
чтобы видеть и слышать ее. И когда он вышел из вагона в Бологове, чтобы
выпить сельтерской воды, и увидал Анну, невольно первое слово его сказало ей
то самое, что он думал. И он рад был, что сказал ей это, что она знает
теперь это и думает об этом. Он не спал всю ночь. Вернувшись в свой вагон,
он не переставая перебирал все положения, в которых ее видел, все ее слова,
и в его воображении, заставляя замирать сердце, носились картины возможного
будущего.
Когда в Петербурге он вышел из вагона, он чувствовал себя после
бессонной ночи оживленным и свежим, как после холодной ванны. Он остановился
у своего вагона, ожидая ее выхода. "Еще раз увижу, - говорил он себе,
невольно улыбаясь, - увижу ее походку, ее лицо; скажет что-нибудь, поворотит
голову, взглянет, улыбнется, может быть". Но прежде еще, чем он увидал ее,
он увидал ее мужа, которого начальник станции учтиво проводил между толпою.
"Ах, да! муж!" Теперь только в первый раз Вронский ясно понял то, что муж
было связанное с нею лицо. Он знал, что у ней есть муж, но не верил в
существование его и поверил в него вполне, только когда увидел его, с его
головой, плечами и ногами в черных панталонах; в особенности когда он
увидал, как этот муж с чувством собственности спокойно взял ее руку.
Увидев Алексея Александровича с его петербургски-свежим лицом и строго
самоуверенною фигурой, в круглой шляпе, с немного выдающеюся спиной, он
поверил в него и испытал неприятное чувство, подобное тому, какое испытал бы
человек, мучимый жаждою и добравшийся до источника и находящий в этом
источнике собаку, овцу или свинью, которая и выпила и взмутила воду. Походка
Алексея Александровича, ворочавшего всем тазом и тупыми ногами, особенно
оскорбляла Вронского. Он только за собой признавал несомненное право любить
ее. Но она была все та же; и вид ее все так же, физически оживляя, возбуждая
и наполняя счастием его душу, подействовал на него. Он приказал подбежавшему
к нему из второго класса немцу-лакею взять вещи и ехать, а сам подошел к
ней. Он видел первую встречу мужа с женою и заметил с проницательностью
влюбленного признак легкого стеснения, с которым она говорила с мужем. "Нет,
она не любит и не может любить его", - решил он сам с собою.
Еще в то время, как он подходил к Анне Аркадьевне сзади, он заметил с
радостью, что она чувствовала его приближение и оглянулась было и, узнав
его, опять обратилась к мужу.
- Хорошо ли вы провели ночь? - сказал он, наклоняясь пред нею и пред
мужем вместе и предоставляя Алексею Александровичу принять этот поклон на
свой счет и узнать его или не узнать, как ему будет угодно.
- Благодарю вас, очень хорошо, - отвечала она.
Лицо ее казалось усталым, и не было на нем той игры бросившегося то в
улыбку, то в глаза оживления; но на одно мгновение при взгляде на него
что-то мелькнуло в ее глазах, и, несмотря на то, что огонь этот сейчас же
потух, он был счастлив этим мгновением. Она взглянула на мужа, чтоб узнать,
знает ли он Вронского. Алексей Александрович смотрел на Вронского с
неудовольствием, рассеянно вспоминая, кто это. Спокойствие и самоуверенность
Вронского здесь, как коса на камень, наткнулись на холодную самоуверенность
Алексея Александровича.
- Граф Вронский, - сказала Анна.
- А! Мы знакомы, кажется, - равнодушно сказал Алексей Александрович,
подавая руку. - Туда ехала с матерью, а назад с сыном, - сказал он,
отчетливо выговаривая, как рублем даря каждым словом. - Вы, верно, из
отпуска? - сказал он и, не дожидаясь ответа, обратился к жене своим шуточным
тоном:- Что ж, много слез было пролито в Москве при разлуке?
Обращением этим к жене он давал чувствовать Вронскому, что желает
остаться один, и, повернувшись к нему, коснулся шляпы; но Вронский обратился
к Анне Аркадьевне:
- Надеюсь иметь честь быть у вас, - сказал он.
Алексей Александрович усталыми глазами взглянул на Вронского.
- Очень рад, - сказал он холодно, - по понедельникам мы принимаем. -
Затем, отпустив совсем Вронского, он сказал жене:- И как хорошо, что у меня
именно было полчаса времени, чтобы встретить тебя, и что я мог показать тебе
свою нежность, - продолжал он тем же шуточным тоном.
- Ты слишком уже подчеркиваешь свою нежность, чтоб я очень ценила, -
сказала она тем же шуточным тоном, невольно прислушиваясь к звукам шагов
