Пэлем Вудхауз - Что-то не так
– Мерзавец!
– Да, милорд.
– Фесвитянин!
– Да, милорд.
– Она не должна это так оставлять.
– Трудно представить, как бедной девушке теперь получить возмещение.
– Она может набить ему морду.
– Вряд ли это компенсирует ей обиду.
– Ну кто-то же должен набить ему морду. Погодите! – вскричал лорд Аффенхем поднимая могучую, как окорок, руку. – Вот оно уже близко. Дайте подумать. – Он заходил по комнате. Очевидно, его мощный мозг работал. -Эй! – сказал он, останавливаясь на полушаге.
– Милорд?
– Вы, кажется, говорили, что ваш брат был профессиональным боксером?
– Да, милорд. Он носил прозвище Боевой Билсон.
– Хороший был боксер? Крепкий?
– Очень, милорд. У меня есть его фотография, если вашей милости угодно взглянуть.
Он подошел к комоду под окном и вернулся с большим альбомом. Перелистав страницы с карточками – его самого, запечатленного юным лакеем, полной дамы, туго обтянутой купальным костюмом конца прошлого века с подписью «кузина Эми в Лландудно» – он наконец нашел, что искал.
Это явно была свадебная фотография. Возле стула, в пышном белом наряде, стояла полногрудая девица со взбитыми волосами – казалось, на ней написано «буфетчица». В левой руке она держала букет нарциссов, правую нежно положила на плечо мужчине, который сидел на стуле.
При первом взгляде в нем поражал размер. Лорд Аффенхем и сам был не карлик, но показался бы им рядом с женихом. Тот высился на стуле, словно исполин. Затем изумленный взгляд замирал на лице, еще более впечатляющем. У него был сломанный нос, а нижняя челюсть – как у актера из низкопробного вестерна, призванного воплощать Решимость. Под свадебным фраком отчетливо угадывались могучие мускулы. Он сидел, уложив на колени сжатые кулаки и слегка подавшись вперед, будто хотел лучше рассмотреть соперника. Ни дать, ни взять боксер в ожидании сигнала, а тренер – в данном случае, женщина -настраивает его на победу. На лорда Аффенхема это произвело самое глубокое впечатление.
– Это он, да? Отец?
– Да, милорд.
– Тогда я вижу свет, – сказал лорд Аффенхем. – Я вижу, с какой стороны нам подступиться.
24
Утро после визита Пилбема в Лесной Замок застало Роско Бэньяна в самом радужном настроении. Когда он завтракал, позвонил частный сыщик и сообщил, что все прошло по плану. Сердце Роско Бэньяна пело, когда он выжимал сцепление, направляясь в Лондон.
Он назвался приятного вида мальчику в приемной, и тот незамедлительно проводил его в святая святых. Владелец сыскного агентства «Аргус» сидел за столом и просматривал бумаги частного свойства. Когда Роско вошел, он поднял глаза, но в них не было того счастливого блеска, что у посетителя. Перси Пилбем был холоден и суров.
– А, это вы? – спросил он рассеянно.
– Да, я, – сказал Роско, дивясь, что прыщавый сыщик не скачет от радости в такое дивное утро.
– Ну и удружили вы мне вчера, – сказал Пилбем, содрогаясь при одном воспоминании. – Вы сказали, что дома никого не будет.
– И что?
– Вы меня обманули. Сейчас я расскажу.
Не каждому дается дар рассказчика, но Перси Пилбема фея-крестная наделила им сполна. Трудно было бы четче и драматичнее изложить субботнее происшествие в доме ужасов (Лесной Замок, Тутовая Роща, Вэли-Филдз). Казалось, ожили самые сильные страницы Эдгара Алана По. Пусть лорд Аффенхем и Мортимер Байлисс нашли бы некоторое преувеличение в описании своих действий и внешности, даже им пришлось бы признать, что картина нарисована впечатляющая. Когда Пилбем завершил рассказ, Роско согласился, что все прошло не так гладко, как намечалось, и Пилбем эти слова подтвердил. Он сказал, что трижды просыпался в эту ночь, трясясь, как студень – ему снилось, что испытание продолжается.
– Зато, – сказал Роско, указывая на хорошую сторону, – вы раздобыли бумагу.
– Раздобыл, – сказал Пилбем. – И прочел.
Роско вздрогнул.
– Вы хотите сказать, что распечатали конверт?
– Да.
– Вы не имели права.
Перси Пилбем положил ручку, на которую перед этим накручивал восточный кончик усов.
– Пожалуйтесь в суд, – сказал он коротко.
На мгновение повисла тяжелая тишина. Однако Роско был слишком рад, чтобы долго переживать из-за нарушений профессиональной этики.
– Ладно, пустяки, – сказал он, вспомнив, что счет уже оплачен. – Где он?
– В сейфе.
– Давайте.
– Разумеется, – сказал Пилбем. – Как только вы дадите мне чек на две тысячи фунтов.
Роско зашатался.
– Что?!
– Купите слуховой аппарат. Я сказал, две тысячи фунтов.
– Но я вам заплатил.
– А теперь заплатите снова.
– Но вы обещали все сделать за тысячу.
– А вы обещали, – холодно сказал Пилбем, – что там будут только Кеггс и больной бульдог. Больной бульдог, нет, вы подумайте! Дом кишмя кишел человекоподобными гиппопотамами и людьми с лопатами, все они хотели раздеть меня и вымазать черной краской. Естественно, наше первоначальное соглашение, предусматривавшее, что дом будет пуст, утратило силу. Две тысячи долларов -возмещение за моральный и интеллектуальный ущерб. Я их получу.
– Вы так считаете?
– Я в этом уверен.
– Ах, уверены?
– Да, уверен.
– Я не дам вам ни цента, – сказал Роско.
Пилбем, который на время разговора перестал накручивать усы, снова взял ручку и задумчиво принялся завивать в колечко их западную оконечность. Он глядел на Роско укоризненно, как человек, чья вера в изначальную доброту человеческой природы поколеблена.
– Значит теперь, когда я избавил вас от необходимости платить Кеггсу сто тысяч долларов, – сказал он, – вы отказываете мне в жалких двух тысячах фунтов?
– Верно, – сказал Роско.
Пилбем вздохнул, окончательно разочарованный в людях.
– Ну, это как вам угодно, – сказал он твердо. – Уверен, Кеггс не сочтет эту сумму чрезмерной.
Комната поплыла перед глазами Роско. Ему казалось, что он смотрит сквозь мерцающую дымку, скрадывающую очертания собеседника и делающую его почти невидимым. И хотя всякий сказал бы ему, что такой способ созерцать Перси Пилбема – самый приятный, его это не утешало.
– Вы не сделаете этого!
– Кто вам сказал?
– Отдадите конверт Кеггсу?
– Продам, – поправил Пилбем. – Я уверен, мы с ним столкуемся. Он показался мне человеком рассудительным.
– Это шантаж!
– Знаю. Уголовное преступление. Вот телефон, если хотите позвонить в полицию.
– Кеггс так и сделает. Он отправит вас в тюрьму.
– И лишится ста тысяч фунтов? Никуда он меня не отправит. Он расстелит передо мной красную дорожку.
Роско нечего было ответить. Он понял, что столкнулся с мощным интеллектом, перед которым бессилен, как новорожденный ребенок. Похоже, ничего не оставалось, как достойно принять поражение.
Внезапно его осенила целительная мысль. Чек можно приостановить.
– Ладно, – сказал он, – ваша взяла. – Он вытащил свою постоянную спутницу – чековую книжку. – Можно воспользоваться вашей ручкой?
Пилбем вынул ручку из шевелюры, куда запустил ее минуту назад.
– Вот. А теперь, – сказал он, получая чек, – я попрошу вас дойти со мною до банка, где мне дадут по нему деньги. Две тысячи фунтов без вашего одобрения не выложат. Когда мы вернемся, я отдам вам конверт, и все будут довольны.
Преувеличением будет сказать, что назад Роско ехал в приподнятом состоянии духа, однако, к тому времени, как он повернул руль у ворот Шипли-холла, горькая чаша, ставшая столь привычной для его губ, показалась не такой и горькой. Разумеется, утрата двух тысяч фунтов никого порадовать не может, зато, как-никак, соглашение Бэньян-Кеггс стало кучкой пепла в мусорной корзине Перси Пилбема. Счет несомненно в его пользу. Он предпочел бы не тратиться так сильно на мелкую рыбешку, но одно было очевидно: он вытащил кита.
Роско остановил ягуар у парадной двери и вошел в дом. Его ждал Скидмор.
– К вам мистер и миссис Билсон, – сказал дворецкий.
25
С самого своего пробуждения этим утром Мортимер Байлисс чувствовал себя подавленным и раздраженным. Вчера, воткнув лопату на место, он несколько раз копнул клумбу, а сегодня у него разломило поясницу, отчего жизнь мгновенно сделалась не мила. Вновь ему напомнили, что он не так молод, как бывало, а ему хотелось по-прежнему видеть себя ладным юношей.
Когда он стоял в галерее, смотрел на творение зрелого Сидни Биффена, в голове его внезапно всплыли печальные строки Уолтера Севиджа Лэндора:
У жизни грелся, как у очага;
Он угасает – я готов к уходу.[38]
И вдруг он понял, что не вынесет еще дня в обществе Роско Бэньяна.
Дела, связанные с Бэньяновским собранием живописи, привели Мортимера Байлисса в Шипли, теперь дела закончены и ничто не заставляет его делить кров с человеком, которого он недолюбливал мальчиком и еще сильнее не любит теперь, когда излишне терпимый мир позволил ему дожить до тридцати одного. Все в Роско оскорбляло престарелого хранителя: его лицо, его двойной подбородок, его речь и манера разделываться с невестами и экс-дворецкими при помощи частных сыщиков.
