Август Мейхью - Блумсберийская красавица
Одинъ изъ слугъ сообщилъ мистриссъ Икль, что мистеръ Икль тогда-то чистилъ и осматривалъ маленькій пистолетъ. Мистриссъ Икль до смерти перепугалась; она вспомнила, Долли имъ говорилъ, что на всякій случай, держитъ въ ящикѣ своего стола пару пистолетовъ.
Первымъ дѣломъ Анастасіи было пригласить братца Боба на совѣщаніе. Съ безпримѣрнымъ великодушіемъ предложила она этому отважному юношѣ блестящее порученіе, броситься на мистера Икля и обезоружить его; она даже особенно настаивала на этомъ опасномъ порученіи; но онъ, по таинственнымъ причинамъ, отклонилъ отъ себя предложенное отличіе. Долго совѣщались. Не лучше ли будетъ призвать медика, и объявить что мистеръ Икль не въ полномъ умѣ? Или лучше запереть Долли въ его собственной комнатѣ, не давать ни ѣсть, ни пить до тѣхъ поръ, пока онъ не согласится выдать оружіе и аммуницію? Но по той или другой причинѣ, ни одна изъ этихъ рѣшительныхъ мѣрь не была принята. Мистеръ Икль не только не сдѣлался плѣнникомъ, но ему стоило только открыть дверь и дать услышать въ корридорѣ свой голосъ, какъ враги летѣли стремглавъ въ ближайшее убѣжище, какое только попадалось: такъ, мистера Боба нашли разъ въ шкапу для грязнаго бѣлья; лицо его было обезображено страхомъ и отъ сильныхъ ощущеній потъ лился съ него ручьемъ.
Быть можетъ, мистеръ Икль разсчитывалъ на такой результатъ, а можетъ и то, что самый фактъ чистки пистолетовъ имѣлъ не болѣе значенія, чѣмъ оттачиваніе бритвы. Икль всегда увѣрялъ меня, что въ то утро ему нечего было дѣлать, и вспомнивъ, что давно уже не смотрѣлъ своихъ пистолетовъ, онъ принесъ ихъ въ спальни, чтобы почистить для развлеченій отъ тоски.
Но люди, заподозрѣвшіе въ томъ, что держатъ около себя заряженное огнестрѣльное оружіе, столь же опасны, какъ и тѣ, у кого револьверы привѣшены въ поясу. По ночамъ мистриссъ Икль не могла спать. Она каждую минуту ожидала, что холодный конецъ пистолетнаго дула прикоснется къ ея виску. Сначала она хотѣла не запирать своей двери, чтобы, въ случаѣ необходимости, можно было кликнуть Боба, но ей пришло на умъ, что еслибы убійца и появился, то сначала непремѣнно долженъ сломать замокъ.
Что же касается до Боба, то онъ не ложился въ постель, пока не приставлялъ къ своей двери комода, въ видѣ защиты; кромѣ того, онъ каждую ночь клалъ себѣ подъ подушку ножъ.
Наконецъ, тревога сдѣлалась до того невыносимою, что мистриссъ Икль рѣшилась обезпечить себѣ постороннюю помощь: она пригласила надежнаго человѣка, родомъ изъ Йоркшейра; человѣкъ этотъ, одаренный большою физическою силою, служилъ прежде въ пріютѣ для лунатиковъ, а довершилъ свое воспитаніе въ исправительномъ домѣ. По уполномочію мистриссъ Икль и по распоряженію Боба, онъ долженъ былъ всегда имѣть на глазахъ бѣшенаго Долли, и при первомъ удобномъ случаѣ завладѣть его особою, а слѣдовательно и пистолетами. Его предупредили, что джентльменъ тронулся разсудкомъ и проч., и хотя не опасенъ, но требуетъ присмотра. Когда Долли въ первый разъ увидѣлъ этого человѣка, шедшаго съ лестницы по его слѣдамъ, онъ, очень естественно, принялъ его за вора и спросилъ:
— Кто вы? Зачѣмъ пришли?
— Не безпокойтесь, я васъ не обижу, только будьте смирны, возразилъ незнакомецъ ласковымъ тономъ, подходя все ближе и ближе. — Все дѣлается для вашего добра.
— Если вы сейчасъ же не оставите этотъ домъ, то я пошлю за полисменомъ, погрозилъ Долли, сжимая кулаки и приготовляясь къ борьбѣ.
Йоркшейрець, имѣвшій смутныя понятія о необходимости ласковаго обхожденіи съ лунатиками, обратился къ Даии съ такимъ увѣщаніемъ, съ какимъ обращаются къ собакѣ, которая кусается.
— Тише, тише! не волнуйтесь, мой добрый джентльменъ! Я здѣсь, вы знаете! Будьте спокойны! Скоро вы поправитесь, а когда поправитесь, тогда опять все вамъ будетъ позволено.
— Что это значить, грубіянъ? заревѣлъ Долли, въ свою очередь приблжаясь къ незнакомцу и схватывая его за воротъ.
Бѣдное крошечное существо! это было самое нелѣпое дѣйствіе, какимъ только онъ могъ отличиться. Въ одно мгновеніе руки толстаго Йоржшейрца сжали его рученки такъ крѣпко, какъ ручныя цѣпи, и Долли очутился безоомощнымъ. Впрочемъ, не совсѣмъ безпомощнымъ: будучи увѣренъ, что этотъ человѣкъ явился грабить, онъ сталъ звать на помощь съ энергіей свиньи, обреченной на превращеніе въ свинину. Эти раздирающіе крики достигли до ушей мистриссъ Икль, которая, при первомъ ихъ звувѣ, угадала, что случилось. Она взбѣжала на лѣстинцу съ крикомъ: «сейчасъ иду», и въ то же время отворилась дверь спальня Боба и послышался его радостный голосъ:
— Держи крѣпче! свяжи ему ноги! онъ скоро уходится!
Долли понялъ и пересталъ бороться.
— Ну, ну, мой добрый маленькій господинъ! Я думаю, что вы станете, наконецъ, меня слушаться. Вы знаете, что я вашъ другъ, который желаетъ добра и для этого сюда пришелъ? говорилъ йоркшейрецъ: — я васъ не обижу, если вы будете умно вести себя. Вы хорошій джентльменъ. Ну, теперь гдѣ пистолеты?
— Люди, живущіе въ этомъ домѣ, обманули васъ, мой любезный, спокойно сказалъ Долли. — Я на васъ не сержусь, только освободите мнѣ руки, онѣ такъ сдавлены, что мнѣ больно. Я полагаю, что васъ пригласили наблюдать за мной подъ тѣмъ предлогомъ, что мой разсудокъ поврежденъ?
Йоришейрецъ зналъ всѣ уловки лунатиковъ; однакожь, спокойствіе, съ которымъ Долли, во избѣжаніе шума и суѵатохи, возвратился въ свою спальню и, отомкнувъ ящикъ въ столѣ, отдалъ свое оружіе, прибавивъ: — «Замѣтьте, они даже не заряжены», въ значительной степени убѣдили его въ здоровье его паціента.
Какъ мы казалась Долли отвратительна обязанность этого человѣка, однакожь, побуждаемый тѣмъ чувствомъ справедливости, которое составляло принадлежность его кроткаго нрава, онъ очень заботился, чтобы ни словамъ, ни дѣломъ не показать своему стражу, что его общество было непріятно. Онъ понялъ, что благоразумнѣе всего убѣдить этого человѣка, посредствомъ разумнаго и кроткаго поведенія, что въ его услугахъ не было надобности.
Они сидѣли вмѣстѣ и разговаривали: йоркшейрецъ разсказывалъ анекдоты изъ своей жизни въ сумасшедшемъ домѣ, а Долли слушалъ съ глубокимъ вниманіемъ и дѣлалъ, по поводу слышаннаго, разумныя и кроткія замѣчанія. До наступленія ночи сторожъ убѣдился, что не было ни свѣтѣ пріятнѣе и чистосердечнѣе созданія, какъ этотъ маленькій джентльменъ, сидѣвшій предъ нимъ на креслѣ, скрестивъ ноги. Глаза его были «кроткіе, какъ у овечки», разговоръ — «очень просвѣщенная и превосходная бесѣда», его «поведеніе, право, кроткое, какъ нельзя больше. Такъ какой же, помилуйте, онъ помѣшанный?»
Но мистриссъ Икль не хотѣла и слушать подобныхъ глупостей.
— Я какъ говорю, что моя жизнь въ опасности! Я настаиваю, мистеръ Хэтгъ, чтобы вы остались здѣсь, по крайней-мѣрѣ, еще недѣлю!
Плата мистеру Хэтгу назначена была высокая, другаго занятія передъ тѣмъ онъ не имѣлъ, и ему было очень удобно оставаться тутъ, пока лэди ему платила. Но онъ просилъ ее выгородить его «въ случаѣ, если джентльменъ подниметъ дѣло судебнымъ порядкомъ».
Постоянное присутствіе и бдительный надзоръ этого человѣка уже на третій день сдѣлались для Долли невыносимымъ мученіемъ. Онъ обратился ко мнѣ, прося выручить его изъ неволи.
Въ длинномъ письмѣ онъ подробно разсказалъ, какому низкому обращенію онъ подвергался, и умолялъ меня, въ память нашего дѣтства, поспѣшить спасти его.
Написавъ эту длинную жалобу, онъ затруднился, какъ послать ее. При такомъ бдительномъ надзорѣ, какъ онъ могъ упросить какую-нибудь христіанскую душу бросить письмо въ ближайшій почтовый ящикъ? Болѣе сутокъ онъ носилъ это письмо спрятаннымъ въ своемъ боковомъ карманѣ, такъ что оно почти совсѣмъ износилось.
Наконецъ, когда йоркшейрецъ какъ-то отлучился выкурить въ саду трубку, взявъ съ своего плѣнника слово не убѣжать во время его отсутствія, Долли подкупилъ мальчика изъ булочной, давъ ему серебряную вилку и пообѣщавъ дать гинею, если письмо дойдетъ по назначенію.
На выручку! Но много ли у меня было денегъ? а вѣдь для такой выручки нужны наличныя! Ха-ха! да! въ ящикѣ есть еще пули, нѣкоторыя изъ нихъ золотыя, много серебряныхъ и еще больше мѣдныхъ. Я произнесъ обѣщаніе, что каждая пуля должна быть пущена въ ходъ, во имя священнаго дѣла дружбы, противъ укрѣпленій прекраснаго непріятеля. Фредъ и Дикъ — надежные парни изъ Миддльсекскаго госпиталя — пришли ко мнѣ, осушили бутылку и настроили тысячу самыхъ отчаянныхъ плановъ, которые, въ случаѣ принятія, должны были кончиться Ньюгэтомъ, и потому всѣ дружески отклонены мною (заточеніе имѣетъ свои непріятныя стороны). Но если я отказался пустить въ дѣло револьверы или поджогъ, то это не ваша вина, мои храбрые друзья: вѣдь вы тогда были уже на четвертомъ бокалѣ, моя умники, а я такъ холоденъ, какъ отецъ Матвѣй, глубокомысленно заваривающій чай.
Мнѣ нуженъ былъ цѣлый день, чтобы обдумать мои планы. Первымъ моимъ дѣломъ было посовѣтоваться съ адвоватомъ, и убѣдиться въ нѣкоторыхъ своихъ выводахъ. О, какую загвоздку приготовилъ я для этой красавицы и ея возлюбленнаго братца Боба! Я хотѣлъ оставить имъ надолго о себѣ память!
