Жан-Поль Сартр - Дороги свободы. III.Смерть в душе. IV.Странная дружба
О! Штандарт цвета кровоточащего мяса на шелке морей и арктических цветов.
Посередине кровавого лоскута белый круг, точно круг от волшебного фонаря на простыне моего детства; посередине круга клубок черных змей, Аббревиатура Зла, моя Аббревиатура. Каждую секунду в складках стяга образуется красная капля, она отделяется, падает на покрытие из щебенки: добродетель кровоточит. Он прошептал: «Добродетель кровоточит!» Но его это уже не так забавляло, как накануне. Три дня он не заговаривал ни с кем, и его радость отвердела; на мгновенье усталость затуманила ему взгляд, и он подумал, не вернуться ли? Нет. Он не мог вернуться: «Мое присутствие требуется повсюду». Надо идти. Он с облегчением воспринял звучный разрыв неба: самолет блестел на солнце, это была смена, у мертвого города был и другой свидетель, он поднимал к небесам тысячи мертвых голов. Даниель улыбался: это его самолет искал среди могил. «Это только для меня одного он здесь». Ему хотелось броситься на середину площади и замахать платком. Хорошо бы они начали бомбить! Это было бы воскрешение, город огласился бы шумом работающей кузницы, изысканные цветы зацепились бы за фасады. Самолет пролетел; и вокруг Даниеля вновь образовалась планетарная тишина. Идти! Идти без остановки по поверхности этой остывшей планеты.
Он пошел дальше, волоча ноги; пыль отбеливала его туфли. Он вздрогнул: прижав лоб к какому-нибудь стеклу какой-то праздный генерал-победитель, сложив руки за спиной, может быть, наблюдал за этим туземцем, заблудившимся в музее парижских реликвий. Все окна стали немецкими глазами; он выпрямился и пошел упругим шагом, для смеху немного виляя бедрами: «Я хранитель Некрополя». Тюильри, набережная Тюильри; перед тем, как перейти улицу, он по привычке повернул голову налево и направо, но ничего не увидел, кроме тоннеля из листвы. Он собирался ступить на мост Сольферино, когда остановился, и сердце его забилось: удача! Дрожь пробежала от подколенной впадины до затылка, руки и ноги похолодели, он застыл и затаил дыхание, вся его жизнь сосредоточилась в зрении: он пожирал глазами стройного юношу, который невинно стоял к нему спиной, склоняясь над водой. «Дивная встреча!» Даниель был бы меньше взволнован, если бы вечерний ветер обрел голос и окликнул его по имени, или если бы облака начертали его имя на сиреневом небе, настолько было очевидно, что это дитя оказалось здесь для него, что его длинные широкие руки, выглядывавшие из шелковых манжет, были словами его тайного языка: «Он дан мне». Малыш был длинный и кроткий, светлые взъерошенные волосы и круглые, почти женские, плечи, узкие бедра, твердый, крупный зад, очаровательные маленькие ушки; ему могло быть лет девятнадцать-двадцать. Даниель смотрел на его уши и думал: «Дивная встреча», он испытывал некий страх. Все его тело притворялось мертвым, как насекомые, которым грозит опасность; самая большая опасность для меня — красота. Его руки все больше и больше холодели, железный обруч опоясал шею. Красота, самая скрытная из ловушек, предлагала себя с улыбкой соучастия и легкости, подавала ему знак, принимая ожидающий вид. Какая ложь: этот нежный беззащитный затылок никого не ждал; он только ласкался о воротник куртки и наслаждался самим собой, они наслаждались самими собой, своим теплом, эти стройные горячие светлые бедра, которые угадывались под серой фланелью. Он смотрит на реку, он думает, необъяснимый и одинокий, как пальма; он мой, хоть он меня не знает. Даниеля затошнило от тревоги, и на какой-то миг все закачалось: крохотный и далекий ребенок звал его со дна пропасти; его звала красота; Красота, моя Судьба. Он подумал: «Все начнется сначала. Все: надежда, несчастье, стыд, безумства». И тут он вспомнил, что Франция обречена: «Все дозволено!» Тепло потекло от живота к кончикам пальцев, усталость исчезла, кровь застучала в висках. «Единственные видимые представители человеческого рода, единственные выжившие представители исчезнувшей нации, мы неизбежно заговорим друг с другом: что может быть естественнее?» Он сделал шаг вперед к тому, кого уже окрестил Чудом, он помолодел и стал добрым, он отяжелел от возбуждающего откровения, которое нес ему малыш. И почти сразу же Даниель остановился: он заметил, что Чудо дрожало всеми членами, конвульсивное движение то отбрасывало его тело назад, то прижимало живот к балюстраде, наклоняя затылок над водой. «Маленький дурачок!» — раздраженно подумал Даниель. Мальчик не был достоин этой чрезвычайной минуты, он не совсем в ней присутствовал, ребяческие заботы отвлекали эту душу, которая должна быть открыта прекрасной новости. «Маленький дурачок!» Вдруг Чудо странным вымученным движением подняло правую ногу, словно собираясь перешагнуть через парапет. Даниель изготовился прыгнуть, когда малыш беспокойно обернулся и застыл с поднятой ногой. Он заметил Даниеля, а Даниель увидел его несчастные глаза на белом, как мел, лице; малыш с секунду колебался, его нога опустилась, царапнув камень, и он небрежно пустился в путь, волоча руку по выступу парапета. «Ты хочешь покончить с собой!»
Восхищение Даниеля заморозилось в одночасье. Всего-то: мерзкий обезумевший мальчишка, неспособный вынести последствий своих глупостей. Приступ желания напряг Даниелю член: он пошел за мальчиком с ледяной радостью охотника. Он холодно ликовал; он словно освободился и очистился и стал насколько возможно коварным. В принципе он предпочитал это, но он развлекался, храня обиду на малыша: «Ты хочешь покончить с собой, маленький идиот? Ты думаешь, это легко! Большим ловкачам, чем ты, это не удалось». Мальчик осознал его присутствие за своей спиной; теперь он делал большие лошадиные шаги, он шагал очень широко и очень напряженно. Посреди моста он вдруг заметил, что его правая ладонь касается балюстрады: ладонь поднялась, напряженная и вещая, он ее насильно опустил и засунул в карман и пошел дальше, втянув голову в плечи. «У него подозрительный вид, — подумал Даниель, — именно такими я их и люблю». Молодой человек ускорил шаг; Даниель поступил так же. Жестокий смех рвался наружу: «Он страдает, он спешит с этим покончить, но не может, потому что за ним иду я. Иди, иди, я тебя не оставлю». В конце моста малыш поколебался, потом пошел по набережной Орсэ; он приблизился к верху лестницы, доходящей до берега, остановился, с нетерпением повернулся к Даниелю и стал ждать. Молниеносно Даниель увидел очаровательное лицо, аккуратный нос, маленькие вялые губы, гордые глаза. Даниель потупился с видом святоши, медленно приблизился, прошел мимо мальчика, не глядя на него, затем через несколько шагов бросил взгляд через плечо: мальчик исчез. Даниель неспешно перегнулся через парапет и увидел его на берегу: опустив голову, тот созерцал кольцо для швартовки, по которому задумчиво постукивал ногой; нужно как можно быстрее спуститься, не дав себя заметить. К счастью, в двадцати метрах была другая лестница, узкий железный трап, скрытый выступом стены. Даниель медленно и бесшумно спустился; все это его безумно развлекало. Внизу лестницы он прижался к стене: мальчик, стоя у кромки берега, смотрел на воду. Сена, зеленоватая с серыми отблесками, катила странные предметы, мягкие и темные; было не так-то соблазнительно нырнуть в эту больную реку. Мальчик нагнулся, поднял голыш и бросил его в воду, затем продолжил свое маниакальное созерцание. «Ладно, ладно, это будет не сегодня; через пять минут он сдрейфит. Дать ли ему на это время? Спрятавшись, ждать, когда он проникнется своей низостью, а когда удалится, разразиться взрывом смеха? Нет, это рискованно: он может возненавидеть меня навсегда. Если я сейчас же брошусь на него, чтобы помешать ему утопиться, он будет благодарен, что я счел его способным на самоубийство, даже если он для проформы поворчит; но главное, надо помешать ему оставаться наедине с самим собой». Даниель провел языком по губам, глубоко вдохнул и выскочил из укрытия. Молодой человек в ужасе обернулся; он бы упал, если бы Даниель не схватил его за руку; мальчик пробормотал:
— Я вас…
Но, увидев Даниеля, он, казалось, успокоился; в его глазах ужас уступил место бешенству: он боялся увидеть другого.
— В чем дело? — высокомерно спросил он. Даниель не смог ему сразу ответить: желание перехватило ему дыхание.
— Юный Нарцисс! — с трудом проговорил он. — Юный Нарцисс!
Немного погодя он добавил:
— Нарцисс слишком сильно наклонился, еще немного — и он упал бы в воду.
— Я не Нарцисс, — возразил мальчик. — Вестибулярный аппарат у меня в норме, и я могу обойтись без ваших услуг.
«Он студент», — подумал Даниель. Он грубо спросил:
— Ты хотел покончить с собой?
— Вы что, с ума сошли?
Даниель начал смеяться, и мальчик покраснел.
— Оставьте меня в покое! — мрачно проговорил он.
— Когда захочу, тогда и оставлю! — сказал Даниель, решив не отступаться.
