Пэрл Бак - Земля
— Иди сюда! — повелительно крикнул Ван-Лун и потащил его за руку в дом. И велел ему подставить рваную полу, и в нее Ван-Лун насыпал семян из запаса, привезенного им с Юга.
Он дал ему пшеницы, и риса, и капустных семян и сказал:
— Завтра я приду и вспашу твое поле на моем добром воле.
И вдруг Чин заплакал, и Ван-Лун утер глаза и закричал, словно рассердясь:
— Ты думаешь, я забыл, как ты дал мне целую горсть бобов?
Но Чин не мог ничего ответить и только плакал и ушел в слезах.
Ван-Луна очень радовало, что дяди больше не было в деревне и никто не знал, где он находится. Некоторые говорили, что он в городе, а другие, что он уехал куда-то далеко вместе с женой и сыном. В его доме в деревне не оставалось никого.
Дочери дяди — и это Ван-Лун выслушал в сильном гневе — были проданы, и прежде всех самая красивая, за ту цену, которую за них дали, и даже самая последняя, с рябым лицом, была продана за горсть медяков какому-то прохожему солдату.
Ван-Лун усердно обрабатывал землю; ему было жалко терять то время, которое приходилось тратить дома на сон и еду. Ему больше нравилось брать с собой в поле хлеб с чесноком, есть там, стоя на меже, и при этом обдумывать свои планы.
«Здесь у меня будет черный горох, а там грядки с рисовой рассадой».
А если он очень уставал за день, он ложился в борозду и засыпал, согретый теплотой земли.
И О-Лан в доме не сидела сложа руки. Она сама прикрепила цыновки к балкам кровли, накопала в поле глины, замесила ее с водой и поправила стены дома, и сложила новую печь, и замазала дыры в полу, размытые дождем. Потом она пошла в город с Ван-Луном, и они купили кровати, и стол, и шесть скамеек, и чугунный котел, и, чтобы доставить себе удовольствие, купили красный глиняный чайник с нарисованным черной тушью цветком и шесть таких же чашек. Напоследок они зашли в лавку, где продавались курения, и купили бумажного бога богатства, чтобы повесить его в средней комнате над столом, и два оловянных подсвечника, и оловянную курильницу, и две красных свечи, чтобы зажечь их перед богом, толстые красные свечи из коровьего сала с тоненькой тростинкой посредине вместо фитиля.
При этом Ван-Лун вспомнил о двух маленьких богах в храме Земли и по дороге домой зашел взглянуть на них. Вид у них был жалкий: лица их размыло дождем, и глиняные тела обнажились и выглядывали из обрывков бумажной одежды. Все забросили их в тот страшный год, и Ван-Лун посмотрел на них сурово и удовлетворенно и сказал, как говорят провинившемуся ребенку:
— Так и надо богам, которые приносят людям зло!
И все же, когда дом снова был приведен в порядок, и оловянные подсвечники заблестели, и красные свечи горели в них, и чайник с чашками был поставлен на стол, и кровати снова расставлены по местам, и окно в комнате, где он спал, заклеено новой бумагой, и дверь снова повешена на деревянные петли — Ван-Лун испугался своего счастья. О-Лан опять была беременна; загорелые дети возились, как щенята, у порога, и у южной стены сидел и дремал старик-отец, улыбаясь во сне. На полях всходы риса зеленели, как нефрит, и даже красивее нефрита, и ростки бобов поднимали свои колпачки над землей. И золота оставалось еще довольно, чтобы прокормиться до нового урожая, если быть умеренным в еде. Смотря на синее небо и плывущие в нем белые облака и чувствуя, что солнце пригревает его вспаханные поля так же, как и его самого, Ван-Лун пробормотал неохотно:
— Нужно поставить курительные палочки этим двум в маленьком храме: как-никак, а у них власть над землей!
Глава XVI
Однажды ночью, лежа рядом с женой, Ван-Лун нащупал какой-то твердый ком, величиной с мужской кулак, у нее между грудями и спросил:
— Что это за вещь ты носишь на себе?
Он протянул руку и ощупал тряпичный сверток, твердый, но подвижной наощупь. Сначала она резко отодвинулась, а потом, когда он взял его в руку и потянул к себе, она уступила и сказала:
— Ну, посмотри, если хочешь, — и она взялась за шнурок на шее, разорвала его и отдала сверток Ван-Луну.
Он был обернут в тряпку, и Ван-Лун сорвал ее. И вдруг в его руку дождем посыпались драгоценные камни. Ван-Лун смотрел на них в остолбенении. Ему и не снилось, что может быть такая масса драгоценных камней, собранных в одну кучу, камней красных, как арбузная мякоть, золотистых, как пшеница, зеленых, как весенние листья, прозрачных, словно бьющий из земли родник. Как они назывались, Ван-Лун не знал, потому что никогда в жизни ему не приходилось слышать, как называются драгоценные камни, и в то же время видеть их. Но держа их в руке, на загорелой и жесткой ладони, он по их блеску и сверканию в полутемной комнате знал, что держит целое богатство. Он замер над ними, не находя слов, и вместе с женой они смотрели на то, что было у него в руках. Наконец, затаив дыхание, он шепнул ей:
— Откуда… откуда это у тебя?
И она так же тихо прошептала в ответ:
— Из дома богача. Должно быть, это драгоценности любимой наложницы. Я заметила в стене расшатавшийся кирпич и незаметно пробралась к нему, чтобы никто меня не увидел и не попросился в долю со мной. Я вытащила кирпич, увидела, что там что-то блестит, и спрятала их в рукав.
— Как же ты догадалась? — снова спросил он в восхищении.
И она ответила с улыбкой, которая никогда не отражалась в ее глазах:
— Ты думаешь, я даром жила в доме богача? Богачи всего боятся. В голодный год я видела, как бандиты ворвались в ворота большого дома, и рабыни, и наложницы, и даже сама старая госпожа начала бегать взад и вперед, каждая со своими драгоценностями, которые они старались спрятать в заранее намеченный тайник. Поэтому я знаю, что значит расшатанный в гнезде кирпич.
И снова они замолчали, в восхищении созерцая драгоценные камни. После долгой паузы Ван-Лун глубоко вздохнул и сказал решительно:
— Такое сокровище нельзя держать при себе. Его нужно продать, а деньгам найти надежное помещение, например вложить их в землю, потому что все другое ненадежно. Если кто-нибудь узнает об этом, нас завтра же убьют, а драгоценности грабитель унесет с собой. На них надо купить землю сегодня же, иначе я не засну спокойно.
Говоря так, он снова завернул драгоценности в тряпку и крепко-накрепко обвязал их веревкой. Но, распахнув халат, чтобы спрятать их на груди, он случайно увидел лицо жены. Она сидела, поджав ноги, на краю кровати, и ее неподвижное, никогда ничего не выражавшее лицо было взволновано смутной тоской, губы ее раскрылись, и вся она подалась вперед.
— Ну, в чем дело? — спросил он удивленно.
— Ты их все продашь? — спросила она хриплым шопотом.
— А почему бы и нет? — ответил он в изумлении. — Зачем мы будем держать драгоценности в нашей мазанке?
— Я хотела бы оставить два камня себе, — сказала она так беспомощно, словно ни на что не надеялась, и его это тронуло, как просьба ребенка, которому хочется игрушек или конфет.
— Да что ты! — воскликнул он в изумлении.
— Если бы мне можно было оставить хоть два из них, — продолжала она покорно, — только два самых маленьких, хотя бы две маленькие белые жемчужины.
— Жемчужины, — повторил он в удивлении.
— Я бы их берегла, я не стала бы их носить, — сказала она, — только берегла бы. — И она опустила глаза и начала теребить вылезшую из одеяла ниточку и терпеливо ждала, словно не надеясь, что ей ответят.
И тогда Ван-Лун, сам не понимая как, заглянул на мгновение в сердце этой тупой и преданной ему женщины, которая работала всю жизнь, не получая за это никакой награды, и видела в большом доме, как другие женщины носят драгоценности, которые ей ни разу не удалось даже взять в руку.
— Иногда я могла бы подержать их в руке, — добавила она, словно про себя.
Его тронуло что-то, непонятное ему самому, и он вынул драгоценности из-за пазухи, развернул их и молча передал ей. И она начала перебирать сверкающие камни. Ее жесткие, загорелые руки осторожно и медленно переворачивали их, пока она не нашла двух белых гладких жемчужин, и взяла их и, завернув остальное в тряпку, отдала сверток Ван-Луну. Потом она взяла жемчужины, оторвала уголок халата, завернула их, спрятала между грудями и успокоилась.
Ван-Лун следил за ней в изумлении, плохо понимая, зачем она это делает.
И в другие дни он останавливался и подолгу смотрел на нее и говорил себе: «Вот моя жена, и должно быть, у нее на груди все еще спрятаны эти две жемчужины». Но он никогда не видел, чтобы она вынимала их или смотрела на них, и они никогда не говорили о них. Что касается других драгоценностей, то он долго раздумывал и наконец решил пойти в дом Хуанов и справиться, нет ли там еще продажной земли.
И вот он пошел к большому дому, но у ворот не стоял уже привратник, покручивая длинные волосы на бородавке и презрительно разглядывая тех, кто не мог без его разрешения войти в дом Хуанов. Большие ворота были заперты, и Ван-Лун долго колотил в них кулаками: никто не вышел к нему. Люди, проходившие по улице, оборачивались и кричали:
![Джек Вэнс - Умирающая Земля. Сб. [Умирающая Земля. Машина смерти. Глаза Верхнего мира. Большая планета.]](/uploads/posts/books/60504/60504.jpg)