Роберт Стоун - В зеркалах
Вооружившись ножницами и клеем, он взялся за дело: нарезал броских заголовков, по строчке каждый, из международной ленты, особо выделив Кастро; середину начинил первыми и последними абзацами расовых сообщений, перемешав их с более бодрыми и нейтральными заметками. Патетические тридцать секунд о даме из Талсы и комические злоключения человека, чинившего крышу в Венисе, завершали выпуск.
На пять минут, кажется, хватит. Ну, как это выглядит?
Перечитывая все сначала, Рейнхарт чувствовал странный холодок между лопаток. Неужели это так просто? Голос инстинкта — вот в чем, наверно, суть: тебе даже не пришлось над этим задуматься, а все уже готово, хоть сейчас в эфир — пять минут чистопородных орлов и молний. С кумулятивным эффектом. Тут есть что почитать. И послушать, подумал Рейнхарт, и послушать тоже — целых пять минут. БСША — Истина Сделает Вас Свободными.
«Где ты этому научился?» — спросил он себя.
Он надел пиджак, собрал свои странички; девушка в полотняном костюме стала снимать с машин ленты.
— Желаю удачи, — сказала она.
Джек Нунен расхаживал за дверью с программой передач в руке.
— Порядок, — сообщил Рейнхарт.
— Прекрасно, — сказал Нунен, начиная улыбаться. — Я уж было отчаялся.
— Где оператор?
— Ирвинг, — позвал Джек Нунен, продолжая улыбаться Рейнхарту.
Подошел еще один мужчина без пиджака — высокий молодой человек в роговых очках, с жидкими нечесаными рыжими волосами.
— Ирв, детка, этот человек почитает нам. Запишешь его?
— Пошли, — сказал Ирвинг.
Они спустились по бетонной лестнице и вошли в пустую студию. На полу еще валялись клочки коричневой оберточной бумаги; новая аппаратура сверкала.
— Ваш микрофон там, — сказал Ирвинг, указывая на поблескивавший блок.
Рейнхарт сел и еще раз просмотрел сводку. Ирвинг зашел в аппаратную, чтобы включить магнитофон.
— Что у вас? Известия?
— Да, — сказал Рейнхарт.
— Скажите что-нибудь.
— Бэ Эс Ша А, — произнес Рейнхарт. — Голос Америки американцев.
Ирвинг за стеклом оторопело улыбнулся.
— Бэ Эс Ша А, — повторила машина. — Голос Америки американцев.
— Задуваете, — сказал Ирвинг.
— Что?
— Задуваете, — сказал Ирвинг. — Дыхание слышно.
Рейнхарт поднял голову:
— А. Попробую звонче.
— Вот, правильно, — сказал Ирвинг и пощелкал языком. — Главное — звонче.
— Начинать? — спросил Рейнхарт.
— Можете не торопиться. Я дам знак, и тогда начинайте, когда вам удобно.
Оба повернулись к стенным часам. Ирвинг опустил руку:
— Пожалуйста.
— Говорит БСША, — начал Рейнхарт. — Передаем последние известия. Гавана…
Запись шла чуть меньше пяти минут. Ирвинг выключил магнитофон и вышел из аппаратной.
— Да, — сказал он. — Сколько событий.
— Всего понемногу, — отозвался Рейнхарт.
— Хорошо. Дорогу наверх найдете? Скажите Джеку, все готово, можно слушать, если хочет.
— Спасибо.
— Не за что, — сказал Ирвинг. — А вы хотите послушать?
— Нет, — ответил Рейнхарт. — Может быть, в другой раз.
Рейнхарт поднялся в телетайпный зал; Нунен и девушка пили за письменным столом кофе.
— Готово? — спросил Нунен.
— Да, — сказал Рейнхарт. — Он записал.
— Хорошо-хорошо. Присядьте где-нибудь. Марджи, — обратился он к девушке, — дай ему журнал.
— Я тоже хочу послушать, — сказала девушка.
Они направились к лестнице.
Рейнхарт сел за стол и минут пять читал статью о творческом даре в «Ледиз хоум джорнел». Дочитав ее, он обнаружил, что еще держит свою сводку известий. Он скомкал и бросил ее на пол, потом прочел письма в редакцию и обзор кинофильмов. Нунен и девушка не возвращались.
Рейнхарт постоял у окна, наблюдая, как выгружают из лифта оборудование, и выкурил сигарету, потом другую. Мужчины без пиджаков по-прежнему стояли, ничем особенно не занимаясь и не обращая на него внимания.
Джек Нунен вернулся лишь минут через двадцать — один.
Посмотрел на Рейнхарта, пожал плечами:
— С Бингемоном знакомы?
— Нет, — ответил Рейнхарт.
— Хочет вас видеть.
— Он будет слушать запись?
— Уже слушал, — сказал Джек Нунен. — Пойдемте.
За телетайпным залом были три просторных складских помещения — пустые, если не считать все тех же неструганых стеллажей и клочьев папиросной бумаги по углам. Кондиционеры здесь не работали, духота и жара были страшные; комнаты еще хранили запахи дешевой мануфактуры, сухого пыльного дерева и объедков. В средней, самой большой комнате под потолком шла вычурная круговая балюстрада, на которую смотрело двадцать круглых окошек, замазанных охрой; солнечный свет, проникавший сквозь них, лежал на перилах и верхней части стен густо-желтыми пятнами.
Джек Нунен шел впереди, обмахиваясь обрывком телетайпной ленты.
— С ума сойти, а? — кинул он на ходу. — Скейтингринк для полоумных.
Рейнхарт, прищурясь, посмотрел на желтый потолок и сказал:
— Места много.
— Потому и переезжаем, — сказал Нунен. — Раньше тут все было завалено кроватями. А история такая: старик Клод Торнейл начал дело с этих двух комнат. В одной делали дешевые гробы для негров, в другой стояли кровати, которые он продавал публичным домам в Сторивилле. Он продавал их на время. Водился с полицейскими и, когда они устраивали очередной налет, ехал с ними, забирал свои кровати, а потом продавал в другое место. И так он делал сотни раз. Потом разбогател, стал респектабельным, и очень скоро весь этот дом перешел в его собственность.
— Да, видно, выдающийся был старик, — заметил Рейнхарт.
— Старик тот еще, — отозвался Джек Нунен. — Придумать такое, а?
В конце последней комнаты оказалась лакированная кленовая дверь с табличкой «Вход воспрещен», а за ней — еще одна комната с кондиционированным воздухом, где несколько немолодых женщин трудились над толстыми папками.
Вслед за Нуненом Рейнхарт направился к следующей двери.
— Списки слушателей, — бросил через плечо Нунен. — Пару тысяч мы тратим на сбор адресов и еще пару тысяч на анализ общественного мнения. Много вы видели станций, где бы этим занимались?
Они очутились в кабинете с деревянными панелями и окнами до пола, выходившими на пустынную Канал-стрит. На стенах висели карты города и литографии со сценами морских боев войны 1812 года. Позади темного старинного стола стену занимали снимки игроков в гольф и поло с автографами, большие фотоснимки сцен из жизни травоядных в Африке и портрет интересного седеющего мужчины, снаряженного для сафари, в шляпе с опущенными полями и крапчатой лентой, — самого Бингемона. Много висело и фотографий киноактеров: часть — обычные, рекламные, часть — снятые в более интимной обстановке, с Бингемоном. На всех были автографы и выражения дружеских чувств — от этого кабинет походил не то на модную парикмахерскую, не то на артистическое кафе.
Бингемон вошел сразу вслед за ними; когда они обернулись, он уже стоял посреди комнаты — одной рукой поправляя очки, другую протягивая для приветствия.
— Привет, Джек, — сказал он.
— Бинг, — сказал Джек Нунен, — это мистер Рейнхарт.
Рейнхарт уже пожал протянутую руку, но, пытаясь ее отнять, ощутил некоторое противодействие, так что Джек Нунен успел выйти из комнаты, а он все еще стоял на середине ковра и держался за руки с Мэтью Т. Бингемоном.
— Садитесь, мистер Рейнхарт, — сказал Бингемон, отпуская его руку.
Рейнхарт сел в кожаное кресло у стола и стал рассматривать хозяина. Это был чрезвычайно крупный человек в рубашке с короткими рукавами и неярком полосатом галстуке с приспущенным узлом. Ничто в нем не выдавало возраста, хотя волосы были седые, почти белые. Лицо у него было свежее — гладкое и загорелое. Насколько Рейнхарт мог судить, он не принадлежал к тому типу, который можно было бы назвать «голливудским». Он ничем не походил на хваткого комиссионера. В его внешности и манерах сочетались элегантность горожанина с физической крепостью человека, живущего на свежем воздухе и втиснувшего себя с благодушной неохотой в городское платье. Рейнхарт отметил в нем исключительное, пугающее хладнокровие.
— Я прослушал вашу запись, Рейнхарт, — сказал Мэтью Бингемон, — и она мне весьма понравилась.
— Ясно, — сказал Рейнхарт. — Ясно.
— Очень точно отобрано и очень хорошо преподнесено.
Рейнхарт закурил и скромно поклонился.
— Спасибо, — сказал он.
— Чувствуется здоровая и прочная конституционная основа. Это нечасто встретишь в молодом человеке.
Рейнхарт откинулся в кресле с видом вежливой заинтересованности. У него опять заболела спина.
— Видите ли, я довольно много занимался известиями…
Бингемон любезно рассмеялся:
— Ну нет, этому вы не на радио научились. Как-нибудь вы мне расскажете о себе поподробнее. И у вас будет такая возможность: ваша сводка понравилась мне настолько, что я решил взять вас в штат.
